Силой и властью (СИ)

Сначала они прошли вдоль ученического крыла со входами в комнаты, потом поднялись по винтовой лестнице и спустились по галерее, сплошь изрезанной стрелами арок-бойниц. По галерее гулял ветер, и в створы летели ледяные струи дождя. Адалан сначала обрадовался свежему воздуху, хотел выглянуть в сад. Но ветер был не просто свеж, он насквозь пронизывал хлипкие плащи, обсыпая водяной пылью, и им с Ваджрой, продрогшим до костей, пришлось бежать под защиту глухих стен. После пробежки Адалан долго пытался отдышаться, но восстановить силы так и не смог. Почти повиснув на руке провожатого, он поплелся дальше уже из упрямства да от нежелания снова лезть под дождь.
После галереи был спуск и опять коридор. На этот раз вместо арок по стенам попадались редкие двери на массивных металлических петлях. Опять подъем винтом и спуск, уже пологий, через несколько этажей-промежутков. Снова подъем и коридоры, теперь кривые и запутанные, настоящий лабиринт, которому, казалось, не будет конца... еще подъем - и вот Ваджра потянул Адалана в сторону, в узкий и темный проход, который всего через двенадцать шагов уперся в высокую деревянную дверь.
- Пришли, - сказал Ваджра.
Адалан толкнул дверь, попробовал дернуть на себя, а потом устало присел, опершись спиной о гладкое дерево.
- Заперто.
- Сейчас отопру, - Ваджра вытянул руку, помедлил, шевеля пальцами, и будто бы кинул чем-то в железную дверную скобу. - Не упади смотри, златокудрый.
Дверь отворилась так плавно и легко, что Адалан и вправду чуть не упал. А когда поднялся - замер от удивления.
За дверью был небольшой зал, наполненный светом, но не маслянисто-тусклым, факельным, а ярким, чистым и холодным, какого Адалан в жизни не видел. Светились предметы, похожие на стеклянные пузыри, подвешенные на стены. Всего таких пузырей было три, и два из них - абсолютно белые, а третий сиял голубоватым светом, который казался почему-то и жутким, и очень красивым одновременно. Уже привычных серых камней тут не было и в помине: полупрозрачные с молочным оттенком стены сплошь покрывала резьба, а на полу пестрела самоцветная мозаика.
- Что это? - только и мог вымолвить Адалан.
- Нефритовая башня, покои глав ордена из Узкого совета, - ответил Ваджра. - Что столбом встал? Вот он, кабинет Дайрана Могучего, перед тобой. Иди! А я тут подожду.
Из зала вели несколько дверей, и одна из них была прямо напротив: широкая, светлого дерева с бронзовыми петлями и дверным молотком в виде кольца. Адалан еще раз оглянулся на провожатого, на темный проход позади, собрал все оставшиеся силы и постучал. Стук показался громоподобным, а уж когда из-за двери ответили: «Кто там? Входите!» - решимость и вовсе иссякла. Он так и не смог толкнуть дверь, пока та сама не отворилась. На пороге появился грозный старик, которого он запомнил еще на испытаниях: высокий, статный, в мехах снежных лисиц поверх лиловой мантии. Сейчас он казался еще значительнее и страшнее, чем в Зале Совета: мощь окружала его, заполняя все вокруг, подобно свету стеклянных пузырей у входа. Она подавляла, заставляла сжиматься, прятаться, как мелкое зверье прячется в страхе перед грозой.
Но магистр Дайран назвал его учеником, выбрал. Сам! Адалану вдруг захотелось посмотреть в глаза учителю не униженно, со страхом быть отвергнутым или наказанным, а гордо, на равных. И неважно, что спина как деревянная, а взгляд может показаться дерзким и неуважительным - пусть. Старик должен знать, что он не трус, не чурбан и не какой-нибудь дикарь!
- Адалан?
В светло-голубых глазах магистра отразилось удивление, которое - Адалан мог поклясться в этом - сразу сменилось одобрением. И даже мелькнула тень улыбки.
- Проснулся, значит? Что ж, входи. - Старик повернулся к Ваджре. - А ты, мальчик, беги, передай магистру Жадиталь, что поручение исполнено.
Потом посторонился, пропуская Адалана в кабинет, и затворил дверь. Кабинет был небольшим и плотно заставленным: широкий стол, шкаф, несколько кресел. У дальней стены - огромный сундук под оленьей шкурой; мягкий ковер на полу, гобелены по стенам. В шкафу и на столе - листы бумаги и пергамента, свитки и книги. Столько книг, как тут, Адалан не видел за всю жизнь, хотя вроде бы помнил, что в школе почтеннейшего Нарайна Орса тоже была комната с книгами, но туда детей не пускали. А самыми интересными и красивыми были, конечно же, окна! Две огромные, до потолка, витражные арки светились, как пузыри в соседнем зале, только не мертвенно-бледно, а ярко, празднично, переливаясь радугой на цветном стекле.
В кабинете было жарко натоплено, но все равно хозяин велел Адалану сесть в кресло, поближе к очагу, и протянул большой тяжелый кубок. В кубке оказалось кислое вино, смутно знакомое по запаху, хорошо разбавленное кипятком и медом. Адалан отхлебнул и остановился. Питье было вкусным, приятно согревало, от него весело щекотало в горле и под ребрами, но разве можно девятилетнему мальчишке пить хмельное?
Магистр словно догадался о его сомнениях:
- Ничего, Адалан, пей, привыкай. Ночная невеста понадобится тебе очень скоро, да не такая жидкая - учись узнавать ее обманы и справляться с ними.
Адалан послушался, осушил кубок до дна. Радостное тепло разлилось по телу, и он совсем перестал бояться. Захотелось добавки, а потом залезть в кресло с ногами и расспросить магистра обо всем, что было любопытного в Сером замке, раз уж старик сам решил учить его. Но он вовремя вспомнил об обманчивых чувствах, поэтому добавки просить не стал, хотя сапоги все же скинул и, подтянув под себя ноги, спросил:
- Магистр Дайран, это правда, что ты выбрал меня в ученики?
- Правда, - усмехнулся магистр не то его нахальной позе, не то словам, которые, конечно же, тоже были невежливы и глупы. - И, раз ты мой ученик, можешь спрашивать все, что хочешь.
- А почему ты меня взял?
- Потому что ты орбинит, первородный маг всетворящего огня, старшая кровь, как и я. Из магистров ордена ты мало кому подходишь: обучать старшего может только старший.
Адалан задумался. Снова, уже в который раз эти слова: старшая кровь, первородная магия... Странные слова, пристальные взгляды, особое отношение - похоже, об этом знают все на свете, кроме него. Если расспрашивать - этот важный старик вслед за магистром Датрисом и чернявым Ваджрой сочтет его неотесанным дикарем. То есть, не только он сам, но и Рахун, и Хафиса, его горячо любимый Ягодка, и даже малышка-Снежинка не стоят ничего, кроме насмешки? Нет уж. Ни за что он не допустит, чтобы над ними кто-то смеялся! И уж тем более магистр Дайран, глава ордена и его учитель...
- Что, это - все? Больше ничего спросить не хочешь? - нарушил молчание магистр.
Ничего такого не было в этом простом вопросе, но Адалан почему-то услышал сожаление, досаду и даже разочарование. И, испугавшись перемене в настроении учителя, вдруг выпалил все разом:
- Конечно, хочу! Как это, что это такое - быть первородным магом? Почему все кругом чего-то от меня ждут, когда я ничего не понимаю и не могу, совсем ничего: ни воду нагреть, как магистр Датрис, ни грязь с одежды счистить или отпереть дверь, как Ваджра, ни колдовские огни в темном коридоре засветить...
- Ох ты! - вдруг засмеялся старик. - Засветить магические огни не может почти никто из белых, и не смогут никогда. А вот ты - да, ты научишься, если захочешь. Но давай-ка разбираться по порядку. Видишь окно? Ну-ка расскажи мне, что там нарисовано.
Адалан посмотрел на витраж: капля света на темном стекле, стекающие с нее сплетения форм и красок, и среди них угадываются три танцующих фигуры - не то люди, не то твари бездны. Сами собой в памяти всплыли строки Песни Всетворения. Он оглянулся на учителя и тихо запел:
- Было это тогда, когда ничего не было. Было это там, где ничего не было. Не было - и стало: стала искра и стала капля. Упала искра в каплю и растаяла. И появились дети, числом три, и стали дети творить где и творить когда, чтобы было место играть и время меняться. И стали дети делать себе игрушки малые и большие, каждый то, что любил. И любил старший во всем порядок, закон и свет светлый, и творил закон и свет светлый. И любил средний во всем хаос, свободу и темную тьму, и творил свободу и темную тьму. И любила младшая мир и братьев своих, и звала их играть вместе, расти и меняться, и творила она любовь...