Танец с драконами
Напрасная надежда. В длинном доме с твердым земляным полом стоял пронизывающий холод, но крыша и стены все-таки защищали от ветра. Рядом журчал ручей – лось напился из него, проломив лед копытом, и Мира всем набрала льда для питья. Бран передернулся, взяв в рот свою льдинку.
Лето не пошел с ними в дом.
– Иди, иди охотиться, – сказал ему Бран, ощущая его голод, как тень своего, – только лося не трогай. – Часть его существа тоже хотела пойти на охоту – может быть, позднее он так и сделает.
Их ужин состоял из истолченных в кашицу желудей. Бран ими давился, Жойен не стал и пробовать.
– Надо есть, Жойен, – сказала ему сестра.
– Потом, когда отдохну немного. Не в этот день мне суждено умереть, – заверил он с вымученной улыбкой.
– Ты чуть не свалился с лося!
– Но все-таки усидел. Я замерз и проголодался, в этом все дело.
– Тогда ешь.
– Желуди твои? Животу от них только хуже. Оставь меня, Мира – хочу увидеть во сне жареного цыпленка.
– Сном сыт не будешь, даже если это зеленый сон.
– Что ж делать, раз у нас нет ничего, кроме снов.
Вся еда у них вышла дней десять назад, и голод сопровождал их неотлучно. Даже Лето не мог найти дичи в этих лесах – путники жили на желудях и на сырой рыбе. Ручьев и мелких озер здесь было полно, и Мира промышляла со своей острогой не хуже, чем с удочкой. Порой она возвращалась вся синяя, однако с уловом, но вот уже три дня – три года, как склонен был считать пустой желудок Брана – ей ничего не удавалось поймать.
После скудной трапезы Мира прислонилась к стене и стала точить о брусок свой кинжал. Ходор сидел у двери на корточках, раскачивался и бормотал:
– Ходор, ходор, ходор.
Бран закрыл глаза. Говорить было холодно, огонь Холодные Руки разводить не велел. «Этот лес не такой пустой, как вы думаете, – сказал он. – Никогда не знаешь, что может прийти из тьмы на твой огонек». Бран вздрогнул, вспомнив об этом, несмотря на соседство теплого Ходора.
Сон не шел – какой уж тут сон. Только ветер, жгучий мороз и луна на снегу. Он снова вернулся в Лето, бегущего за много лиг от него, и ночь запахла кровью. Неподалеку убили что-то живое – мясо еще не успело остыть. Внутри ворочался голод, зубы омывала слюна. Нет, это не лось. Не олень.
Лютоволк поджарой серой тенью скользил от дерева к дереву, сквозь лужицы лунного света, через сугробы. Ветер, все такой же порывистый, то и дело менял направление. Лето потерял запах, нашел, потерял снова… и насторожил уши, услышав далекий звук.
Волк! Лето, соблюдая осторожность, пошел на голос. Запах крови вернулся, но теперь его сопровождали другие: моча, шкуры мертвых зверей, птичий помет, перья и волк, волк, волк. Стая. За мясо придется драться.
Они тоже его учуяли и смотрели, как он выходит на залитую кровью поляну. Самка, увидев его, бросила грызть сапог с застрявшей внутри ногой. Старый одноглазый самец с поседелой мордой вышел, ощерясь, навстречу чужому, молодой волк тоже оскалился.
Бледно-желтые глаза лютоволка вобрали в себя клубок внутренностей, перепутанный с ветками, пар из вскрытого живота, голову, глядящую на месяц пустыми глазницами, красную лужу замерзшей крови.
Люди. Только человек так воняет. Раньше их было как пальцев на человечьей лапе, теперь их нисколько. Обыкновенное мясо. Раньше на них были плащи с капюшонами, но волки все изодрали в клочья. На сохранившихся кое у кого лицах торчат бороды в застывших соплях. Трупы уже начал заметать снег, очень белый по сравнению с их лохмотьями.
За много лиг от лютоволка беспокойно зашевелился мальчик.
Черное. Братья Ночного Дозора.
Лютоволка это не волновало. Они были мясом, а его мучил голод.
Глаза трех волков загорелись желтым огнем. Лютоволк поводил головой, раздул ноздри, оскалился, зарычал. Молодой волк попятился, и Лето учуял его страх, но старый вышел наперерез чужаку. Он не боялся лютоволка, хотя тот был вдвое больше его.
Их глаза встретились. Варг! Они покатились по снегу, терзая один другого. Двое других волков щерили зубы, следя за боем. Лютоволк куснул мех, сомкнул челюсти на тонкой как палка лапе, но одноглазый прошелся когтями по его животу, вырвался, перекувырнулся, снова ринулся в бой. Его желтые клыки щелкнули у самого горла, но лютоволк стряхнул старика, как крысу. Свежая кровь запятнала снег, прежде чем одноглазый лег и показал брюхо. Лютоволк, огрызнувшись еще пару раз, понюхал ему зад, задрал ногу и оросил побежденного.
Двое других подчинились ему без боя. Стая была его и добыча тоже.
Лютоволк, обнюхав убитых, остановился на самом большом, без лица, с черной железякой в руке. Культя другой, лишенной кисти руки была обмотана кожей, из разреза на горле вытекала густая вязкая кровь. Волк полизал ее, прошелся языком по разодранному лицу и вырвал кусок из горла. Никогда он еще не пробовал такого вкусного мяса.
Покончив с этим человеком, он перешел к следующему и съел самые лакомые части тела. Вороны смотрели на него с деревьев, волки доедали добычу за ним: сначала одноглазый, потом волчица, потом молодой. Теперь они сделались его стаей.
«Нет, – прошептал мальчик, – у нас своя стая. Леди мертва и Серый Ветер скорее всего тоже, но где-то живут Нимерия, Лохматый Песик и Призрак. Помнишь Призрака?»
Падающий снег и кормящиеся волки начали меркнуть. Тепло касалось лица материнскими поцелуями. «Огонь, – отметил про себя мальчик, – дым». Нос дернулся от запаха жареного. Лес пропал окончательно: он снова был в длинном доме, в искалеченном теле, и смотрел на огонь. Красное мясо, которое поворачивала над пламенем Мира Рид, шипело и плевалось жиром.
– Чуть ужин не проспал, – сказала она. Бран протер глаза, оперся на стену, сел. – Разведчик принес свинью.
Ходор жадно поедал свою долю, бормоча «ходор, ходор». По бороде у него текли кровь и жир, меч он положил на пол рядом с собой. Жойен откусывал от свиной ноги по кусочку, тщательно их прожевывая.
Холодные Руки стоял у двери с вороном на руке. В двух парах черных глаз отражалось пламя. «Он ничего не ест и боится огня», – вспомнил Бран.
– Ты же сказал, что огонь нельзя зажигать, – сказал он разведчику.
– Здесь его прячут стены, да и рассвет близко. Скоро отправимся.
– Что случилось с теми людьми? С врагами?
– Они больше не опасны.
– Кто это был, одичалые?
Мира перевернула мясо другой стороной, Ходор жевал и глотал, не переставая бубнить, – только Жойен, кажется, понял, что здесь происходит.
– Это были враги, – ответил Холодные Руки.
«Люди Ночного Дозора».
– Ты их убил. Ты и вороны. У них лица изодраны, глаза выклеваны.
Холодные Руки ничего не стал отрицать.
– Это были твои братья, я видел. Волки сорвали с них всю одежду, но она была черная. Как твои руки.
Разведчик молчал.
– Кто ты? Почему у тебя руки черные?
Разведчик посмотрел на них так, будто видел впервые.
– Когда сердце человека перестает биться, кровь застаивается в руках и ногах. – Голос звучал еле слышно, такой же изможденный, как сам разведчик. – Они пухнут и чернеют, а все остальное тело становится белым, как молоко.
Мира Рид встала, держа в руке лягушачий трезубец с насаженным на него мясом.
– Покажи нам свое лицо.
Разведчик не шелохнулся.
– Он мертвый, Мира. – Горло Брану обожгла желчь. – Старая Нэн говорила, что нежить из-за Стены не может пройти сюда, покуда Стена стоит и несут свой дозор люди в черном. Он пришел за нами к Стене, но пройти не мог – послал вместо себя Сэма и одичалую девушку.
Мирина рука в перчатке еще крепче сжала древко остроги.
– А тебя кто послал? Кто эта трехглазая ворона?
– Мой друг. Сновидица, ведунья – назови как угодно. Последняя из древовидцев. – Дверь распахнулась. В ночи выл ветер и кричали вороны на деревьях. Холодные Руки не шелохнулся.
– Ты упырь, – сказал Бран.
Разведчик смотрел на него так, словно остальных вовсе не было.
– Твой упырь, Брандон Старк.