Перекрёстки (СИ)

========== ГЛАВА 1 ==========
— У тебя мятое лицо!
— Зато жизненное.
— Сдаёшь, Герыч, раньше ночная жизнь не оставляла на вашем сиятельстве таких следов. Стареешь!
— Ах, Катэ, ты рискуешь нарваться на обратный комплимент. Мы как бы с тобой ровесники. — Катя надула губы, фальшиво обижаясь. Конечно, она не выглядела на его тридцать три. Да и на пару лет всё же была младше. Когда они вместе начинали на радио, он-то уже закончил журфак, а она всего лишь спала с их «денежным мешком». Из всевозможных путей наверх талантливая девочка выбрала не актёрство и пение, а говорение. Германа и Катю утвердили на место радиодиджеев утреннего шоу на только что появившемся радио «Перекрёсток». С тех пор, после потока двустороннего стёба, рек разнокалиберного алкоголя и череды случайных и неслучайных партнёров, они крепко дружили, встречаясь нечасто, но метко. Катя давно ушла и с «Перекрёстка», и от «денежного мешка», она была звездой «Хит-Радио». И главное, была независимой, не обремененной липкими мажорами по жизни. Теперь она сама решала, с кем ей спать, а с кем просыпаться.
— Где хоть зависал вчера?
— В «Аль Перчино».
— Ну ты даёшь! Не бережёшь ты свою репутацию! Хозяин лучшего радио города — и в этой клоаке разврата и безобразия. Смотри, на кого ты похож… — Катя своими длинными сверкающими ногтями сняла с пиджака Германа какую-то невидимую соринку, как будто обличала его в том, что он по уши в дерьме от ночного разгула.
— Катэ, моя репутация никогда не была беспорочной. Со школы. Я никогда не скрывал и не скрывался. В этом и есть суть моей репутации, стоит ли начинать её отбеливать? Все знают, что я пидорас и гуляка, что психопат и самодур, что иду по головам и посылаю нах или в нокаут без особых мук совести.
— Дружочек мой, но с такой репутацией ты останешься один! Останутся только продажные мальчики. Суррогаты!
— И ты, душа моя! Ты же не покинешь меня? — Герман выключил телефон, так как увидел, что звонит Коротич: опять какие-то проблемы с оборудованием. Пусть решает сам! Тем более наконец подошёл официант и начал деловито расставлять тарелки с едой.
— Фи! Как ты ешь этот тартар? Тупо сырое мясо! — Катя смешно сморщилась, сама-то она заказала пасту с морепродуктами: слаба была на макароны. — Я, Герыч, при первом же достойном претенденте стану сладкой жёнушкой: киндер, кюхе, кирхе! И хрен мы с тобой будем разъедать и распивать в итальянских харчевнях.
— Ой-ой! Тот претендент, который рогом упрётся в биографию твоего лучшего друга, априори недостойный. Ты ж и сама не потерпишь, чтобы тебе указывали, с кем общаться, с кем нет. Чин-чин! — Герман тихонько звякнул бокал о бокал, пригубил вина и принялся за тартар.
— Ты плохо знаешь нас, женщин! Чин-чин… Если вдруг рядом окажется надёжный мужик, чтобы не дурак, не слабак, не мудак, так мы в душечек превращаемся. Будем жить его интересами, уважать его друзей, обожать его самого, холить и лелеять.
— У-ха-ха! Я — тот достойнейший! Надёжен, обеспечен, вроде не дурак, не слабак, хотя…
— Во-во! Ты, Казацкий, не подарок, хотя и не дурак, и не слабак, и не бедняк. К тому же красавец писаный, а с бородкой вообще крут. Что же тебя никто не прибрал к рукам? Понимаю, что умные девушки тебя вряд ли заинтересуют. Но ведь умных вьюношей тоже есть.
— Я, Катэ, никого не пускаю сам. Я более придирчив, чем ты. Всё это блядское раболепие кудрявых пупсов меня не привлекает. Его достаточно на ночь в «Аль Перчино» или ещё в каком-нибудь притоне. Мне нужен равный, никого не хочу опекать, никаких стажёров и мальчиков в бирюзовых брючках.
— Герыч, а если любовь? «Она нечаянно нагря-а-анет, когда её совсем не ждёшь!» — Катя промурлыкала и громко втянула в себя жирную трубочку спагетти. — Любовь выбирает вслепую. Вот увидишь, влюбишься в мальчика в бирюзовых брючках-облипучках.
— Нет, любовь — это не мой сюжет.
— Тю! А как же тот парень из автошколы?
— Только секс и выгода.
— Ладно! Но розовощёкий Гаврюша? Вы с ним жили полгода.
— Три месяца. Эксперимент не удался. Я осоловел от его трескотни постоянной.
— А татуировщик Самир? Он-то точно неразговорчив. Да и весь такой тебе под стать — мужикастый, чёрноокий, хищный.
— Всё, что мне положено, выжег — и «до свидания». Да и ты права, слишком на меня похож. Я скромность ценю, зачем мне второй «я»? И вообще, любовь — это ваше, женское изобретение. Ахи, вздохи, Джейн Остин, Скарлетт О’Хара. Призывные взгляды, сонеты, вторые половинки, свидания, страдания. А это всё физиология, ничего поэтического.
— Нет. Я тебе, Казацкий, не верю. Не может быть, чтобы никто не смог заставить тебя томиться.
— Никто.
— И никого не хочется вернуть?
— Нет, конечно!
— Ты лжёшь. Как-то по пьяни ты лепетал про чьи-то золотые глаза. Я по-о-омню! Я же не пью вёдрами!
— Ты просто не пьянеешь. А глаза… Они не золотые… Это такая фигура речи.
— Так, значит, глаза были? — победно вскричала Катэ на весь ресторан. — Колись! Кто он? Или всё-таки она?
— Совершенно не о чем рассказывать! Я сопляком был, меня один мой ровесник зацепил. Даже не знаю чем. Возможно, взглядом. Серьёзным. Ну и смелый оказался. Равный мне.
— Так почему не состоялось? Он гомофоб при всех своих положительных качествах?
— Нет. Вернее, без понятия… Не знаю ни имени, ни откуда он, ничего не знаю. Даже кажется, что его образ просто придуман мной… Так, меняем тему! Мы зачем встретились? Не о детских же годах вспоминать! Рассказывай, что за проект?
— Так на телевидение же зовут! Я хочу, чтобы ты мне посоветовал: браться или нет! — Катя сразу перестроилась на новую тему и преобразилась: из дамочки от «Шанель» она превратилась в железную леди в шинели. Катя Суббота (что незатейливо из Субботиной переросло), несмотря на отсутствие образования, имела небывалую хватку и отличную способность жонглировать словами. Ну а при такой яркой внешности — высоченная, большеротая, зеленоглазая, немного угловатая, что даже мило, — камера должна была её полюбить, как полюбил микрофон. Катэ затеяла рассказ об идее субботней музыкальной передачи, о приступах ревности со стороны «Хит-Радио», о продюсерах, о мутном контракте, о чём-то ещё. Ей нужен был совет и благословение старого товарища. А Герман не особо вслушивался, только кивал, автоматически что-то вставлял неконкретное из междометий. Вспомнил те самые золотые глаза и никак не мог погасить образы давно минувших дней.
Герман Казацкий рано понял, что его привлекают исключительно мужчины. Лет так в пятнадцать. Все порно-ролики в его голове абсолютно не касались девичьего жаркого тела. Никаких подростковых метаний и смущений он себе не позволил. Рационально стал исследовать своё либидо, читать доступные тексты и атаковать тех, кто, на его взгляд, мог ему помочь реализоваться. Первым был его репетитор по музыке. Молодой парень из консерватории, Альберт. Он был налит нервической бледностью и всевозможными комплексами. Говорил тихо, присвистывал на шипящих. Соблазнил его ученик. Алик сопротивлялся как мог, но потом сдался, и уроки фортепиано стали заканчиваться на диване или в душевой. Пока их не застукали. Скандал. Бедного Алика выперли, а Герман демонстративно отказался учиться в музучилище, куда, собственно, его и готовил «репетитор-растлитель».
Как-то об этом узнали одноклассники в школе. Наверняка выболтал из подслушанного младший брат Глеб, с которым у Геры были кровные контры. И тогда пришлось научиться выживать. Любящие родители пытались перевести сына в другую школу, но он сказал твёрдое «нет». Хотя сразу же ощутил всю прелесть человеческого предательства. Вчерашние друзья отвернулись. Любое проявление артистичности, чистоплотности, воспитанности интерпретировалось как гейство чистой воды. Бесконечные надписи на школьных стенах типа: «Казак-пидор, звонить по тел…» или «Звони по тел… отсосу». И писали номер домашнего телефона. Только девчонки не прекратили общение, что тоже воспринималось как верный знак.