Перекрёстки (СИ)

Во дворе старых хрущёвок стояла знакомая «тойота». Герман вычислил нужный подъезд. Домофон. Элли должен открыть дверь! Набрал номер квартиры. Гудок.
— Кто?
— Я.
Тишина.
— Это я! Открывай! Мы должны, наконец, встретиться!
Запикало. Открыто. Герман взлетел на пятый этаж и толкнул дверь квартиры номер 30. В светлом коридоре прямо напротив входа скрестив на груди руки стоял Элли-Элка-Эл. Красивый, сука! И надменный.
— Я уже знаю, — сурово начал он, — дозвонился до Олега Никитенко. Он сказал, что ты та самая селеба, которую я отправил за борт тогда на Байкале.
— Ты ничего не знаешь! Байкал — это почти занавес нашей эпопеи. Держи, это твоё! — Казацкий вытащил из кармана кроличью ручку и кинул её в Саню. Тот поймал и с удивлением стал разглядывать. — А теперь смотри! — И вдруг Герман стал раздеваться: скинул пиджак, галстук, аккуратно расстегнул пуговки на рубашке и даже вытащил ремень из брюк… Остался с обнажённым торсом, обхватил левой рукой плечо и чуть развернулся. На коже лыбилась знакомая татуировка — то ли Джокер, то ли Анна Федотовна из «Пиковой дамы» — заявка Катэ, чтобы привязать приятеля к Пушкину, там же главный герой Германн. Непушкинский Герман медленно подошёл к ошарашенному Элли, запер его руками, опершись о стену, приблизил своё лицо к его и прошептал: — Неужели ты меня не помнишь? Смотри внимательно.
И хотя разум ещё негодовал, припоминал оскорбления, услышанные им из аппаратной, кулаки всё ещё чесались, а сердце адреналиново колотилось, чёрные глаза опасно прожигали дыру в Санином сознании. И он падал в эту дыру. Далеко-далеко, до самого детства. Кусочки калейдоскопа сдвигались и составляли нужный портрет. Конечно, избитое лицо гораздо сильнее отпечаталось в памяти, но ведь он видел того мальчишку из двухсотки и до драки. Это он! Тот, кем он тогда восхищался, кем гордо не интересовался потом.
— Ты тот парень, которого избили на сборах… — еле слышно сказал Саня.
— Аллилуйя! Ещё?
Оттолкнувшись от временнóго дна, Саня начал взбираться вверх, до следующей реперной точки, до следующего кхумена, до нового витка.
— У тебя был ирокез на голове. Вы приезжали к нам на посвящение. Я думал, что мне это привиделось…
— Мы на верном пути. Ещё! — Лицо Германа придвинулось чуть ближе.
— Ты носил кожаные штаны и учился на автокурсах. Я нашёл твою цепочку.
— После секса с милым Тотошей. Думаю, что он и к тебе приставал. Ещё? — Лицо стало совсем близко.
— Твоя татуировка… Ты был Бэтменом. Ф-ф-ф… Татуировка с Джокером…
— Ты не представляешь, кто мне её делал!
— С-с-самир? Я видел, как вы с ним разговаривали.
— Он искал тебя. Но я нашёл раньше. И это ты ещё Нельсона не видел… — Герман уже упирался лбом в лоб Сани.
— Нельсона не видел. Зато видел Дитмара.
— Я думал, что он — это ты. Но он просветил меня, что я ищу Эла. И ты знаешь, с ним я уже ощущал, что изменяю тебе… — Это Герман сказал уже практически в губы Сане.
— Ретранслятор поменяй, изменщик чёртов!
— Что?
— Ты вообще-то меня сегодня с работы выгнал.
— А ты меня чуть не угробил год назад на Байкале. Так что мы квиты. — И уже нельзя было говорить: не просто близко — стали одним дыханием, пересеклись и задержались. Сначала робкий поцелуй, как будто проба, по чуть-чуть мягкими губами, перебивая желания друг друга. Потом напористо и жадно, и Герман уже локтями опирается о стену, давит, вжимает всем телом Эла, а тот обхватывает его руками, гладит голову, а ручка «Элка» штрихует какие-то страстные борозды на голой спине.
Щёлк-щёлк! Дверной замок сработал как затвор перед выстрелом!
— Прикинь, в нашем сраном дворе «мазератти»… еби-и-ись всё конём! Это что за поебень? — А это вернулся Виталька домой. Микрокосм разрушился, поцелуй разомкнулся, но не порывисто, а нехотя и томно. Горохов глазами лупает, кривится, как будто что-то мерзкое увидел. — Элли! Охренел, что ли?
— Это мой сосед. Виталя. А это м-м-мой шеф… был с утра.
— Чё это он голый? В моём доме!
— Не волнуйтесь, господин сосед, мы уже уезжаем! — Герман поднял рубашку и стал одеваться. — Эл, возьми минимум, потом как-нибудь остальное заберём.
— Ты чё, Сань, съезжаешь? Охуеть! — Лицо Горохова вытянулось от удивления.
— С чего это ты решил, что я поеду с тобой? — уже справился с замешательством Саня.
— Ну, не будешь ведь ты говорить, что с первым встречным никуда не пойдёшь! Что надо получше узнать друг друга? Мы пятнадцать лет потеряли! Стоит ли ещё терять время?
— Пятнадцать лет? Саня, что он мелет?
— Похоже, он мелет правду… Виталь, я и сам пока в шоке.
— Дома ждёт Нельсон! Я ему обещал, что тебя приведу, — добавил «ясности» Герман.
— Бля! Вас ещё и трое?
— Я не знаю никакого Нельсона.
— Хорошо, не Нельсон, а Шурик.
— Очуметь! То есть ещё и варианты могут быть?
— Вариантов уже нет! Саша. — Герман даже остановился, он впервые назвал Элли по имени. И имя это прозвучало как-то по-особенному трудно, но искренне. — Поехали ко мне. Что ты теряешь?
— Так-то да… Я тебя как раз хотел просить куда-нибудь сходить. — Горохов внезапно смягчился и мотнул головой на бутылку шампанского, которую всё это время держал в руке. — Света придёт ко мне… Но ты это… звони, если чё!
— Всё ужасно неожиданно. Как мешком по голове… — пробормотал Саня. — Сейчас, только возьму телефон, толстовку, ключи от машины…
— Можно без ключей. Мы и на моей машине доедем и до дома, и до работы.
— Так это ваша «мазератти» там отсвечивает? — Виталя пропустил мимо ушей факт ночёвки друга у модного хлыща.
— Приятно провести вечер! Мы уходим! — Герман ухватился за руку Сани, который вышел из комнаты с сумкой, что с работы, и с зарядником для телефона. — Пошли!
Горохов уже за закрытой дверью услышал возмутительное:
— Ты мне должен! Я сегодня сверху.
— Ебись всё конём! — подытожил он происшедшее.
***
Уже совершенно светло, а Элли всё ещё не спал. Сон не шёл. Мозг не хотел отключаться, хотя по телу разливалась дикая усталость — от суматошного тяжёлого дня, от гремучей смеси ярости, шока, восхищения, принятой залпом вечером, от новой старой своей жизни, от разговоров и ударного секса. Мог ли он с утра представить себе, что уже следующую ночь проведёт в чужом доме, в чужой постели рядом с тем, кого он надеялся встретить? Рядом с котом, который, видимо, надеялся встретить Саню.
Хотелось повернуться, но с правого бока дрых Нельсон, уткнувшись в его подмышку, а слева сложил на него свои конечности Герман. Окружили. Тело ныло от усталости, от информации, от вина, от постельного новаторства.
Когда они приехали в шикарную квартиру Казацкого, Герман первым делом познакомил Сашу с бывшим Шуриком. Элли хорошо помнил тот вечер: как Ксюха готовилась к нему, как психовала, когда все, как сговорившись, отвешивали комплименты Сане, а не ей, как она вдруг заявила, что у неё аллергия на котов и подарок «не покатит», когда она устроила скандал после того, как заметила, что Саня пробыл долгое время с Гаврюшей в мужском туалете. Он не успел тогда почувствовать себя хозяином для котёнка. Но смешной и самоуверенный маленький комочек успел подержать. Шурик имел тёмное пятно на брови, поэтому и стал подарком для так же помеченного Сани. Он звонил на следующий день Надьке, затейнице-однокурснице, которая и придумала такой подарок. Надя сказала, что кот устроен, что его забрал Гаврюшин хахаль — человек с виду обеспеченный, серьёзный и положительный.
И вот он спустя несколько лет видит здорового, толстоватого, ухоженного кота. Нельсон некоторое время ходил вокруг Сани, обнюхивал, но на руки не шёл, на уговоры не поддавался. И только когда два человека — хозяин и хозяин хозяина — уселись на пол рядом с бутылками мерзко пахнущей жижи и стали увлечённо о чём-то разговаривать, Нельсон осмелился и забрался на колени к новенькому. Правда, гладить себя не давал, зубами ловил руку. Не заслужил ещё гладить!