Дом Черновых

По окончании действия он тотчас же ушел в фойе, избегая встречи с невестой. Но его разыскал Зорин.
— Наталия Силовна домой собирается и вас ищет, — сказал он очень серьезно. — Ей нездоровится!
— Опять голова? — мрачно спросил Валерьян.
— Говорит, что глазам больно.
— У нее прекрасные глаза, — с прежней мрачностью возразил художник.
Зорин помолчал озабоченно, потом сказал докторским тоном:
— Да. А глаза… Редкий случай в медицине… Ей бы всю нервную систему надо переменить. Впрочем, пойдемте скорее, она ждет!
Валерьян не понял, всерьез или в шутку сказал доктор о глазах Наташи, но разговаривать было некогда. Они шли в густой толпе к выходу.
Наташа стояла уже одетой в давно знакомой коричневой шубке. Великолепные глаза ее были прекраснее, чем всегда, — выражением глубины, печали и обреченности. При взгляде на нее сердце Валерьяна облилось кровью от жалости.
— Проводите меня! — тихо сказала она. — Мне опять нездоровится.
— Ну, а я останусь до конца, — заявил доктор. — Вы просто утомились. Поезжайте, лягте в постель — и все пройдет!
Зорин вернулся обратно, но задержался на лестнице, улыбаясь и кивая им обоим. Когда они скрылись за дверью подъезда, доктор вздохнул, и красивое лицо его приняло озабоченное выражение.
Валерьян и Наташа ехали на извозчике молча. Ночь была морозная, дула метель.
У подъезда квартиры он помог невесте вылезть из саней, позвонил и сказал, протягивая руку:
— Прощайте!
— Разве не зайдете?
— Нет, поздно. Вам нужно поскорее лечь!
Когда дверь открылась, художник сел в сани, а Наташа медленно вошла в прихожую.
В столовой за самоваром сидела Варвара. Наташа почти упала на турецкий диван и лежала молча, с закрытыми глазами.
— А где жених?.. Налить тебе чаю? Есть хочешь?
Варвара говорила беспечным тоном, но украдкой наблюдала сестру.
— Поехал домой. Нездоровится мне. — Наташа сжала голову обеими руками. — Ну, зачем ты научила меня разыграть эту комедию? На нем лица нет!
— Ничего, — иронически возразила Варвара, — пройдет! Не умрет!
— А я — как закрою глаза, так и вижу его! — Наташа, откинув голову, бормотала с закрытыми глазами. — Вот он сейчас приехал, ходит по комнате. Я будто вижу его отсюда. Ах, как тяжело мне, Варя! Он может докончить с собой!
— Пустяки! — беспечно возразила Варвара. — Тебе с лимоном?
Наташа не отвечала. Вдруг она вскочила, выбежала из столовой, накинула шубу и шапку.
— Куда ты, что с тобой? — удивилась Варвара.
— К нему!
— Полно, глупости!
Наташа не ответила сестре, вырвалась из ее цепких рук и скрылась за дверью.
Как безумная, понеслась она на первом попавшемся извозчике, сказавши ему адрес художника.
Квартира Валерьяна состояла из большой мастерской, заставленной картинами, фигурами из гипса, и маленькой комнаты при ней.
Наташа толкнула дверь. Дверь оказалась незапертой.
Валерьян при слабом свете электрической лампочки стоял среди комнаты без блузы, в разорванной нижней рубашке, с исцарапанной до крови грудью. Лицо его было безумно.
— Наташа?! — прошептал он дрожащими губами. И вдруг, бросившись к ней, упал на колени, обнимая ее расстегнутую шубу. — Наташа! — рыдал он. — Наташа! я умереть хотел…
Она тоже встала на колени и, не снимая шубы, с материнским состраданием прижала его голову к своей груди, молча гладила его всклокоченные волосы, а слезы вдруг волной хлынули из ее синих глаз.
Могучий рев Иматры послышался тотчас же, как только поезд остановился в темный, почти беззвездный зимний вечер на маленькой, тихой станции около водопада.
Валерьян и Наташа в числе немногих пассажиров вышли из вагона и с величайшим любопытством озирались кругом.
На перроне слышался непонятный говор. Толпились финны в меховых куртках и шапках с наушниками, с большими висящими трубками в зубах. За фонарями станции в густой тьме горели тусклые огни поселка. Доносился ровный, густой шум водопада. В небе мерцали редкие звезды. Искрился чистый морозный снег. Все окружающее казалось необычным, странным, как сон, обещающий что-то новое, заманчивое.
Сели в высокие санки с бритым, скуластым финном на козлах и велели ехать в «Каскад», не зная, далеко это или близко.
Неказистая с виду, понурая лошаденка побежала неожиданно быстрою рысью. Грохот водопада становился яснее, проехали через мост над самой Иматрой. Он весь дрожал, а в морозной водяной пыли смутно мелькали пенистые, яростно мчавшиеся и с гулом падавшие куда-то тяжелые волны.
Наташа с невольным испугом прижалась к плечу своего спутника, а художник еще долго провожал глазами мелькавший в полутьме водопад.
Ярко освещенный электричеством, невдалеке от моста, на крутом берегу стоял высокий белый замок средневекового стиля, с башнями и полукруглыми окнами.
Извозчик остановился перед освещенным широким подъездом; это и был отель «Каскад». В тепло натопленном вестибюле их встретили люди в ливрее, отвели небольшой красивый номер с двумя кроватями, обставленный с невиданным для них, нерусским комфортом, Оставшись вдвоем, парочка долго стояла у большого квадратного окна, выходившего на Иматру. Шум ее доносился глухо. При отблеске огней смутно мелькали, как живые существа, белые космы стремительно мчавшихся волн.
Вдруг по этим волнам с моста ударил широкий луч электрического света, потом сменился голубым, зеленым, оранжевым.
Разноцветные лучи освещали несущийся пенный поток, который бесновался в гранитных, покрытых снегом, крутых берегах.
— Что это такое? — спросила Наташа.
— Это освещают водопад рефлектором для удовольствия туристов.
— Пойдем туда!
— А вы не устали?
— Нет, я уже отдохнула. Надо же посмотреть, ведь красиво!
Надели шубы, спустились вниз и по снежной гладкой дороге направились к мосту.
Художник чувствовал себя успокоенным. Наташа обращалась с ним доверчиво, с такой дружеской лаской, что, казалось, рассеялись его мучительные сомнения в ее любви.
Через неделю была назначена свадьба. И все же в их отношениях оставалось что-то странное, неясное. Казалось, что если бы Валерьян вдруг раздумал жениться и заявил об этом, Наташа приняла бы такое заявление молча и покорно, не вымолвив ни слова. Казалось, что в ее молчаливой, скрытной душе не было человеческих страстей и любила она не так, как любят обыкновенные женщины, а только сострадательно спускалась к его земной горячей любви из какого-то другого мира.
Они остановились на мосту у перил, с невольным ужасом глядя на Иматру во всей ее свирепой красоте. По другую сторону моста, между снежных берегов спокойно плыла черная небольшая река, а там, куда смотрели они, она с грохотом свергалась с невысокого, отвесного уступа и с потрясающим ревом неслась, вся кипящая и белая от пены, по заметному уклону все дальше вниз, как бы стремясь вырваться из гранитных берегов, покрытых до самых волн глубоким снегом. Под причудливым, ярким светом широкого дрожащего луча словно скакали черно-пегие бешеные кони с белыми косматыми гривами и ржали чудовищным ревом. Они мчались бесконечным неудержимым табуном, нагоняя друг друга, теснясь, вздымаясь на дыбы в ныряя в черную бездну. Потом снова выскакивали, со звоном обрушивались друг на друга и, мелькая волнистыми гривами, уносились в черную ночную даль. Не было им конца.
Не утихала дикая энергия стремительного бега. Словно первобытная лава скачущих центавров беспорядочной и тесной ордой низвергалась откуда-то, мчалась не известно куда и зачем, с ревом, с криками, звоном и тяжким топотом черных копыт и от этого топота сотрясался мост, дрожала земля, а отдаленное эхо соснового бора повторяло смягченным гулом шум бушующего водопада.
Вдруг белые волны словно окрасились кровью в в новом освещении помчались вперед ярко-кровавой рекой.
Наташа тихо вскрикнула и отвернулась.
— Пойдемте! — одними губами, беззвучно прошептала она, потянув его за рукав.