Дом Черновых

В углу дивана сидела Елена, ее двоюродная сестра, очень худощавая девушка-блондинка, а рядом с ней братья Наташи — Митя и Костя.
Митя, очень высокий и страшно худой, поразительно напоминал художнику известную фигуру «Мефистофеля» Антокольского; он и сидел в позе этой знаменитой скульптуры, положив одну худую и длинную ногу на колено другой, согнувшийся, с сухой, впалой грудью в мрачным, острым лицом с маленькой, загибавшейся вперед эспаньолкой.
Костя — пониже ростом, стройнее и красивее брата, напоминал Наташу. Лицо его с молодыми черными усиками, с оттенком общей фамильной мрачности, улыбалось иронически.
По комнате из угла в угол ходил Кронид — их дядя, человек в старомодном толстом пиджаке и ситцевой рубахе, выпущенной из-под жилета, с небольшой светлой бородкой и некрасивым, скуластым лицом.
Как всегда, он ходил с опущенной головой и с тонкой веревочкой в руках, которую то скручивал, то раскручивал костлявыми, бледными пальцами.
— Проклятый дом! — говорила Варвара, опуская лорнетку, облокотись на спинку стула. — В нем уже вымерли две дворянские фамилии, теперь вымираем мы.
— Дядя, когда подвыпьет, всегда говорит; нашему- то роду двести лет! — вставила Елена.
Все засмеялись.
— Да! Дедушка разорился и повесился, а родитель наш опять миллиончик имеет! — насмешливо продолжала Варвара. — Дом — дворец, а он занимает в нем какой-то чулан, спит на диване, укрывается старым пледом. Все бережливость! Бережливостью своей всех нас искалечил, задавил. Все деньги, деньги! Но и денег не видим: каждый грош надо выпрашивать, унижаться. Мамаша — замученный человек, занимается астрономией, вечно книги читает…
— А что прочтет, сейчас же забудет!.. Гы-гы! — вставил Кронид, засмеявшись каким-то особенным, ему одному свойственным смехом, не переставая ходить и крутить веревочку.
— А мне его жалко, — тихо сказала Наташа: ведь он и сам страдает.
— Да, тебе хорошо его жалеть, — возразила Варвара, — а у меня с ним всю жизнь борьба, всю жизнь я от него бегала!..
— И опять к нему в лапы попала!.. Гы-гы!
— Что ж, потерплю, притихну, а потом такой прыжок отсюда сделаю, что…
— Как пантера! — заикаясь, мрачно сказал Митя.
— Как щука из невода! — добавил Костя.
Все опять засмеялись.
— Пусть буду щука, а он — сом подводный, в омуте живущий, а вы все — караси да плотва…
— Ну-ну, ты не больно… того… — шутливо вступился заика.
— Не дом здесь — склеп могильный, дышать нечем! Все деньги, деньги, бережливость! И куда берегут?..Тебе хорошо, Наташка: ты — его любимая дочка, будешь замуж выходить — приданое получишь, и в завещании он тебя не обидит, — не то, что я. Ненавидит он меня.
— Ну, в завещании-то, наверно, всем оставит, — заметил Кронид.
— На наши похороны, — со смехом сказала Варвара. — Когда все состаримся, когда не надо будет ничего!
Она приставила к глазам лорнетку и повернулась к Наташе и Валерьяну.
— Ну, а ты, Наташа, долго ли еще киснуть здесь будешь? Как ваши дела-то с родителем? Объяснение было?
Наташа густо покраснела.
— Э-ге-ге! — дразняще засмеялись братья. — Значит, в шляпе дело?
— Все честь-честью? по-хорошему?
— Все по-хорошему, — ответил за Наташу Валерьян. — Сила Гордеич ничего не имеет против. Дело теперь за Анастасией Васильевной.
— Ну, мамашу-то мы настроим! — весело вскричала Варвара, вставая. — Значит, поздравить можно?
— Можно, конечно, — решил Кронид, пряча в карман веревочку. — Пойду шампанского достану.
Он скрылся за дверью. Все окружили жениха и невесту.
— Валерьян Иваныч! Наташа!
— Тихоня этакая!
— И чем ты это отца умаслила?
Валерьян счастливо смеялся. Наташа от каждого слова вспыхивала до ушей.
Кронид принес стаканы и откупоренную бутылку.
— Счастлива ты, сестра моя! — говорила Варвара, обняв Наташу за талию. — Прямо отсюда в Петербург поедете?
— Да.
— Ну и я с вами. На радостях, чай, родитель отпустит. Вот и сделаю прыжок, вырвусь.
— Я без тебя не поеду, — сказала Наташа.
— Браво!..
Кронид наполнил стаканы.
— Споемте хором, господа! — волнуясь, кричал Костя. — Варвара, садись за рояль!
— Я петь хочу! — глубоким голосом вдруг сказала Наташа.
Раздался гул удивления.
— Наташа! — смеясь, сказала Варвара, — ты еще ни разу в жизни не пела. Никто никогда не слыхал… Что это значит?
— А теперь — хочу! — упрямо повторила Наташа. — Я из гнезда родного улетаю. Крылья у меня! Один-то раз и я спою. Аккомпанируй!
Варвара села за рояль.
— Что же играть?
— «Березку»!
Варвара заиграла.
И, смотря куда-то вдаль, как бы невидящими глазами, Наташа запела грудным, красивым, дрожащим от волнения голосом:
 
 
Я видел березку: сломилась она,
 
Верхушкой к земле наклонилась она.
 
Но листья не блекли на тонких ветвях,
 
Пока не спряталось солнце в горах…
 
 
В комнату вошла высокая, худощавая старуха в черном платье старинного покроя, болтавшемся на ней, как на вешалке. Опираясь на бильярдный кий, служивший ей посохом, она широкими мужскими шагами прошла через комнату, поставила кий в угол, села в кресло у камина; по-мужски положила ногу на ногу, вынула серебряный портсигар и закурила папиросу.
Лицо у нее было смуглое, худое и длинное, с энергичным и вместе печальным выражением. Это была мать семейства — Настасья Васильевна Чернова.
При входе старухи все замолчали.
— Ну, что притихли? — низким голосом спросила она, улыбаясь и затягиваясь папиросой. — Такой гвалт был, что даже я, глухая, слышала!.. Пожалели бы отца-то: спит, чай.
— Ему наверху не слышно, — отозвалась Варвара. — А вы где были, мамаша, так поздно?
Мать вздохнула задумчиво и скорбно.
— На крыше, в трубу на звезды смотрела. Устала! Какая красота! На Марсе, наверно, люди лучше нас живут!
— Безусловно! — подтвердил Кронид, ядовито усмехаясь и непрестанно вертя веревочку.
— Вы, мамаша, больше звездами заняты, чем нами, — вкрадчиво улыбаясь, пошутила Варвара.
— А что вы за звезды такие, чтобы все вами занимались? Я долг свой исполнила: воспитала вас и отцу помощницей была: капитал-то по грошам собирали. Век прожила — для себя не жила. А теперь уж и отдохнуть пора мне от вас. Надоели мне ваши дрязги!
Она встала, бросила окурок в пепельницу и, снова взяв кий, сказала полушутя:
— Ну, марш по местам, полуночники! Гостю-то дали бы покой, — затормошили, небось.
Длинная, сухая, прямая, с посохом в руке, она большими шагами направилась к двери.
— И я с вами! — встала за ней Варвара.
Старуха строго повернулась на пороге.
— Со мной?.. Чего привязываешься? Ты знаешь — я пустой болтовни не люблю.
— Дело есть, мамаша. Секретное и важное.
— Что за секреты? Опять у отца денег теребить?
— Нет, не денег, мамаша… Новость есть!
— Ну, идем, идем, коли не терпится до утра. Послушаю, что там еще случилось… Ох-охо! Ни днем, ни ночью покою не даете.
Мать и дочь ушли наверх по скрипучей лестнице.
— Пойду и я, — сказал Валерьян, взглянув на часы. — Два! Ого!.. Я столько выпил сегодня коньяку, как никогда в жизни!
— С дедушкой состязались? — спросил Костя.
— Вот именно.
— Кажется, вы уже успели подружиться с папой? — лукаво спросила Наташа.
— Кажется. Славный старик! Государственного ума человек!
— Ну, ума-то ему не занимать стать, а вот насчет откровенности вы с ним поосторожнее, — заметил Костя: — добрый старичок норовит подпоить, да и выпытать, что, мол, ты за человек?
— Я его не боюсь. Но, право, мне только теперь смешно вспомнить: выпили мы с ним в кабинете бутылку коньяку и смотрим друг на друга: никто не пьян! — Валерьян звучно расхохотался. — Только теперь чувствую, какую мину он под меня подводил!
— Хитрый старец! Ну, а теперь Варвара пошла мамашу обрабатывать: еще чего доброго — вздыбится на первых порах.