Боевой маг
не сможет по собственному капризу оседлать коня и поскакать куда глаза глядят.– Вам следует думать о будущем, – сказала Элоиза. – Помните о первом мирном дне после войны. Это поможет справиться с кошмарами.
– Вы уже бывали на войне?
Элоиза кивнула.
– Все началось с небольших набегов на караваны купцов в Пустыне, потом они стали организованнее и опаснее. Это Балфрусс помог нам разбить врага. Мы многих убили. Я еще вижу их лица, но они уже не преследуют меня, как раньше.
– Чем вы займетесь, когда война закончится? – спросила Таландра, уходя от неприятного разговора. Она старалась не забывать заверения генералов в том, что осада – их главная надежда на победу. – Заведете семью, детей?
– Мы с мужем это обсуждали. Когда-нибудь так и будет. Позднее. Нужно еще столько увидеть! Когда путешествовать, если не сейчас – пока еще волосы не поседели и кости не ноют от холода.
– Заманчиво, – признала Таландра, вставая со скамьи. Они рука об руку отправились обратно. – Если я когда-нибудь окажусь в Пустыне, то навещу вас.
– Я обижусь, если вы не обратитесь к нам за помощью, – сказала Элоиза. – Ну, мой муж – так уж точно обидится. Виду не подаст, но дома, за закрытыми дверями я целыми днями буду об этом слышать.
Таландра рассмеялась. Хотя кошмары еще не рассеялись, они уже не давили, как прежде. Вместо того чтобы думать о потерях, она обратила помыслы к тому, что построит в будущем.
Под конец прогулки королеву понемногу охватила усталость.
– Спасибо, – сказала она, обняв Элоизу. – Может быть, как-нибудь повторим.
– Когда пожелаете, Ваше Величество. Приятных снов.
На этот раз, когда Таландра закрыла глаза и кошмары вернулись, она знала, чем защитить себя. Мыслями о завтрашнем дне.
Глава 34
Ниррок, камердинер императора, поморщился от вони, но ничего не сказал, не издал ни звука и даже не шевельнулся. Если хочешь избежать внимания, молчи и не двигайся. Попадешься на глаза – и тебя заставят выполнять странные, зачастую невыполнимые капризы, а неизбежная неудача почти наверняка приведет к смерти.
Вчера в тронном зале красовался гниющий труп бывшего дворцового глашатая, а сегодня утром он исчез. Куда? Нирроку не по чину было спрашивать, поэтому он молчал и изо всех сил старался не глазеть на бурое пятно – там, где совсем недавно в луже крови лежал труп.
Император Тэйкон сосредоточенно смотрелся в овальное, богато украшенное зеркало. Всего несколько дней назад и оно само, и огромный дом, в котором оно висело, принадлежали одной из самых могущественных семей в стране. Теперь члены этого семейства либо украшали собой городские стены, либо прятались где подальше от гнева Избранных – безжалостных убийц и самых преданных последователей императора.
Влиятельные лица отнюдь не обрадовались, когда Тэйкон объявил им о планах расширить посвященный ему храм, который строили сейчас в центре города. Он сам представил окончательный макет тщательно подобранному собранию, состоящему из его верных сторонников и богачей, способных финансировать проект. Последние, не выказав ни восхищения, ни интереса, рано покинули церемонию.
Вскоре они – во всяком случае, так было объявлено – замыслили убить императора и вступили в сговор с иностранными силами. Не было ни суда, ни возможности оправдаться, ни даже доказательств вины. Да и зачем? Ведь слово живого Бога – закон. Члены влиятельной семьи, промедлившие с побегом, были убиты в постели, а все их имущество, движимое и недвижимое, перешло императору.
Рогго – Избранный, руководивший налетом, – смакуя подробности, описывал смерть предателей. Ниррок раньше не жаловался на слабый желудок, но изобретательность головореза неприятно его поразила. Один из детей, если верить рассказу, сбежал на чердак – там-то Рогго и обнаружил зеркало, которое преподнес императору.
– Сомневаюсь насчет манжет, – задумчиво сказал Тэйкон, дергая длинные треугольные рукава, волочившиеся по полу. Он вертелся перед зеркалом, отчего взгляду Ниррока представал императорский профиль. Под кожей Тэйкона – поперек лба и вниз по правой щеке – двигался какой-то нарост. Он исчез, затем вырос сбоку на шее и медленно перетек на затылок. Еще два нароста двигались независимо друг от друга, будто под кожей скреблись и искали выход какие-то насекомые или крысы. Заглядевшись, Ниррок сам не заметил, как встретил в зеркале глаза императора. Камердинер перестал дышать, ожидая, что Тэйкон отвернется, но тот крутанулся на месте и с каменным лицом вперил взгляд в слугу. Наросты под кожей внезапно исчезли. На их месте остались только слабые черные отметины, будто начерченные углем.
– На что ты уставился?
– На зеркало, Ваше Святейшество, – выпалил Ниррок, отводя глаза и низко кланяясь.
– Да, милая вещица. – Император провел рукой по золотой раме, изображавшей десятки людей, которых рвали на части и пожирали ужасные чудища. Глаза, щупальца, разинутые клювы и пасти, усеянные кинжалами вместо зубов, руки, которые заканчивались когтями и клешнями, раздутые крылатые тела с маленькими головками или вовсе без них – неудивительно, что зеркало прежде собирало пыль на чердаке.
Громкий стук в дверь возвестил о прибытии глашатая. Тот запыхался от бега и поклонился так низко, что волосами коснулся пола.
– Ваше Святейшество просило известить его в ту же секунду, как мы получим известие от генералов с передовой.
Мокрый от пота, глашатай почтительно протянул свиток. Каким-то чудом руки у него не дрожали.
– Разве? – скучающе спросил император. Ниррок видел, как на его правой кисти вздулся еще один нарост и тут же скрылся в рукаве.
– Да, Ваше Святейшество, – тревожно ответил глашатай.
– Есть интересные новости с войны?
Глашатай замолчал на секунду. И недомолвки, и излишняя разговорчивость могли быть равно опасны.
– Закончился первый день осады Чараса, Ваше Святейшество.
– Ага! – заинтересовался вдруг император. Он принял от глашатая протянутый свиток, сорвал печать и пробежал глазами послание. По ходу чтения улыбка постепенно сползала с его лица. Заметив это, глашатай попятился к двери. Он почти добрался до выхода, когда император отбросил свиток и закричал. Эхо подхватило его крик и разнесло по каменным стенам. Глашатай бросился со всех ног, но Тэйкон обеими руками ухватил его за голову и дернул на себя. Ниррок услышал хруст позвонков и звук упавшего на пол тела.
Завыв по-волчьи от ярости, император месил ногами лицо глашатая. Закрыв глаза, Ниррок по-прежнему слышал треск костей, перемежаемый визгом и хлюпаньем. Когда на руку ему брызнуло что-то мокрое и горячее, он инстинктивно стряхнул это, но глаз не открыл. Иногда лучше оставаться в блаженном неведении. Наконец ярость императора ослабла, и в зале повисла зловещая тишина.
Ниррок осторожно приоткрыл глаза и невольно вскрикнул – окровавленное лицо Тэйкона глядело на него в упор.
– Принеси мне переодеться, – сказал император, стирая рубашкой Ниррока кровь. – Да поживее!
Стараясь не смотреть на красно-серую массу там, где у глашатая недавно была голова, Ниррок опрометью выбежал из комнаты. Сандалии скользили по крови и с хрустом давили осколки черепа, однако камердинер не сбавил шаг. Подбежав к полкам с одеждой, он наугад вытянул несколько пар штанов, кипу