Голоса чертовски тонки. Новые истории из фантастического мира Шекспира

доставлю его к Орсино, и, клянусь небом, вновь увижу его истинное лицо. Я прекрасно знаю, что еще не выжила из ума!
Помона отправилась в путь перед заутреней и добралась до сада за стеной с первыми лучами солнца, проникшими в ущелье. К счастью, сад был на месте – а то она уже едва не убедила себя, будто все это был только сон.
Главным препятствием была Маб. Если Вертумн, эльф, содержится в плену помимо воли, значит, крошка-пикси действительно сильна.
Помона давно примирилась с тем, что она – всего лишь ведунья-травница. Однако толика боевой волшбы сейчас совсем не помешала бы – если бы только Геката сочла нужным обучить Помону хоть чему-нибудь этакому. Растения можно использовать по-разному, и многие из них ядовиты. Но какова должна быть сила яда, чтобы вывести Маб из строя, не погубив ее? Это было выше понимания Помоны. И, главное, как подсунуть ей яд? Капнуть в ухо, если спит? Подмешать в пищу, если бодрствует?
Нет. Помона всю жизнь избегала брать грех на душу, если только у нее был выбор.
Одно из ее заклинаний могло бы удержать Маб достаточно долго, чтобы благополучно увести Вертумна. Оно не предназначалось для боя и вообще не должно было причинять кому-либо вред. Они с Сикораксой изобрели его вместе, мечтая научиться делать дриад из упругих ив или могучих дубов, чтобы те охраняли границы их крохотного клочка алжирских земель на манер легендарного Колосса, впечатлить этим Гекату и заставить ее учить их высшей магии – магии полета, иллюзий и пророчеств.
Но Сикоракса с Помоной были юны, не в меру торопливы, и задача оказалась им не по силам. Испытав свое заклинание на кошке, они застряли на полпути: несчастная кошка превратилась в дерево лишь наполовину. Из ствола дерева торчала, оглашая окрестности истошным воем, усатая голова, а по другую сторону ствола кору судорожно скребли задние лапы. Оказавшись перед выбором – убить животное или сознаться в своей глупости Гекате – они предпочли последнее. Великая ведьма освободила бедную кошку, после чего обе ученицы испытали на себе всю остроту языка наставницы.
Наверное, именно после этого интерес Сикораксы к магическим штудиям начал угасать. Она была на два-три года старше Помоны и все чаще начала рассказывать подруге о своем возлюбленном, взяв с нее клятву хранить тайну. Другого случая испытать заклинание превращения в дриаду им так и не представилось. Вскоре Сикоракса понесла, наотрез отказалась вытравливать плод, и Геката изгнала ее на пустынный остров, где та и прожила до самой смерти.
За все эти годы Помона так и не отважилась вновь попробовать это заклятье. И если сегодня она воспользуется им, дриады у нее не выйдет. Она ведь – всего лишь ведунья, годящаяся лишь на то, чтобы избавлять от заразы виноградники да выращивать целебные травы. Этим она и удовольствовалась на многие годы – и, надо сказать, не без облегчения.
Однако ей и не требовалось, чтобы заклинание сработало как нужно. Оно должно было завершиться той же неудачей, что и в первый раз – тогда Маб надолго застрянет в ловушке, и Помона успеет освободить Вертумна, если он и вправду в неволе. А после Вертумн, если он действительно эльф, лишь на время лишившийся волшебной силы, может освободить Маб сам или попросить об этом Оберона. В самом худшем случае Помона может обратиться за помощью к Гекате, хотя даже мысль об этом вгоняла в дрожь.
Что ж, если уж браться за дело, то поскорее. Но как? Вновь заглянув через стену в поисках крошки Маб, Помона рисковала быть замеченной и лишиться одного из главных своих преимуществ – неожиданности.
Вдоль берега, склонив ко дну ущелья ветви, росли ивы… Вот то, что нужно: бледно-зеленая гусеница-землемер ползет под листок, чтобы укрыться в его тени. Землемеры были единственными обитателями царства животных, с которыми Помона умела говорить – и то с трудом и лишь благодаря тому, что они считали себя растениями. Сорвав листок, она зашептала, обращаясь к гусенице, дунула на листок, отправив его в полет, и продолжала дуть сквозь сложенные горстью ладони, пока листок не поднялся наверх и не исчез за ограждавшей сад стеной.
Небо становилось все светлее. В ожидании Помона мерила шагами берег. Наконец листок вернулся к ней, неся на себе насмерть перепуганного землемера.
– Ну? – спросила Помона, поймав листок. – Ты видел фею? Маленькую, чуть больше тебя?
Разведчики из гусениц никудышные. Это создание могло лишь кивать или отрицательно качать головой, пока Помона задавала ему вопрос за вопросом. К немалому облегчению обеих ведунье, наконец, удалось понять, что Маб спит в дамской туфельке недалеко от ближней границы сада. Спрашивать о Вертумне у Помоны уже не было сил.
Помона достала из котомки маленькую веточку самшита и закрутила ее меж ладоней, словно суча крепкую буро-зеленую веревку. Прочности должно хватить. Воткнув один конец в ил между камней на берегу, она еле слышно запела растению древнюю песнь.
Самшит рос, повинуясь рукам и словам Помоны, пока не дотянулся до верха ограждавшей сад стены живой изгородью в форме лесенки. Помона прекратила пение, встряхнула руками, успокаивая дрожь, и собралась с духом.
Семнадцать упругих, гибких ступеней вверх по самшитовой лесенке – и Помона достигла цели. Пригнувшись, она заглянула за стену сквозь щель между черепами, ограждавшими сад Вертумна. Он оказался там! Тот самый пропавший мужчина лежал на той самой скамье, на которой сидел вчера за чтением, прикрыв лицо изящной мускулистой рукой. И никаких женщин вокруг…
А вот и туфелька! Сощурившись, Помона разглядела Маб, спавшую внутри, укрывшись лепестками цветка, как одеялом. Лиловый ночной колпачок из чашечки аконита вздрагивал на ее голове в такт похрапыванию.
Напев для заклинания дриад сложила Сикоракса. Многие годы Помона безуспешно пыталась забыть его, но этот мотив неизменно возвращался и навязчиво крутился в голове, когда Помона занималась стиркой или высаживала семена. Порой она просыпалась среди ночи оттого, что напев гремел в памяти, точно в ночных кошмарах она создавала целые полчища дриад.
Но сегодня, чтоб вспомнить его, Помоне пришлось призадуматься. И даже после этого он оказался немного не таким, каким создала его на алжирских берегах давно умершая ведьма. В нем помимо воли Помоны возникли новые нотки: напев звучал не так зловеще, но чуточку живее. Ну что ж, она ведь много старше той, давней Сикораксы. Старше и добрее…
Из туфельки поднялся, выпустив три бледно-зеленые веточки, тоненький побег сосны с крохотным, отчаянно визжащим личиком, едва выступавшим над смолистой корой.
Перебравшись через увенчанную черепами стену, Помона бросилась к скамье. Все верно, все верно! Мужчина и женщина оказались одним и тем же человеком! Все зависело только от того,