Апач (ЛП)

И все это было не в течение минуты-другой, но три часа без перерыва. Упусти один жизненно важный элемент и вы убили себя и своего второго пилота разом.
Американские пилоты называли полет на "Апаче" скачками на драконе. Если вы допускали ошибку или раздражали машину, она оборачивалась и кусала вас. Хладнокровие было еще более важным, чем пара хороших глаз и ушей - способность не паниковать, что бы ни случилось, это то, что от вас требовалось.
Второй большой проблемой, была физическая координация. Полет на "Апаче" почти всегда означал, что руки и ноги будут делать четыре разных вещи одновременно. Даже наши глаза должны были научиться работать независимо друг от друга.
Монокль сидел постоянно напротив нашего правого зрачка. Дюжина различных значений приборов по всей кабине проецировались в него. По щелчку кнопки, диапазон других значений также мог быть выведен в зеленом мерцающем свете в виде символов, дублирующее изображение с камер TADS или PNVS и цели с радара "Лонгбоу".
Монокль оставлял левый глаз пилота свободным, позволяя смотреть вне кабины, спасая ему несколько секунд, на которые он мог бросить взгляд вниз, а потом снова на приборы; секунды, которые могли означать разницу между вашей смертью и смертью врага.
Новые пилоты страдали ужасными головными болями, поскольку левый и правый глаз конкурировали за доминирование. Они начинались в течение нескольких минут, задолго до взлета. Если бы кто-то признался в них, он был бы немедленно отчислен инструктором, так что никто из нас этого никогда не делал. Вместо этого вы должны были "мобилизоваться" и продолжить.
Когда глаза стали за недели и месяцы приспосабливаться, головные боли стали возникать все позже. Через год они исчезли совсем. Но через несколько недель они вернулись снова, при необходимости высокой концентрации - при полетах на низких высотах, в общем строю, при плохой погоде, пролетах под опорами, поиске и заходе на врага.
Мне потребовалось два года, чтобы научиться "видеть" должным образом - как видишь в мире "Апача". Я как-то снял свое лицо видеокамерой в полете, в порядке эксперимента. Мои глаза двигались независимо друг от друга, словно у одержимого.
- Это отвратительно- сказала Эмили, когда увидела запись. - Но ты наверное, теперь можешь читать две книги одновременно.
Я попробовал. Я мог.
За право быть членом самого закрытого клуба пилотов в мире, вы платили свою личную цену. Это также касалось Эмили, жен и подруг других пилотов и особенно, их детей. Когда мы только начинали, американские коллеги предупреждали нас об AIDS (английская аббревиатура СПИД)- Синдроме Разводов Вызванных "Апачем". Брак и "Апач" оказались трудно совместимы.
Что бы овладеть машиной, мы должны были в ней есть, спать и дышать ей. Это становилось зависимостью и это должно было быть так. Не было времени остановиться и расслабиться в кабине, на тренажерах или учебном классе. Если вы пытались это сделать, то могли забыть об чем-то важном. "Будете спать, когда умрете" - любили повторять инструкторы.
То же самое продолжалось в эскадрилье, когда все сдали квалификацию. Пилоты "Апачей" работали по четырнадцать часов в день, каждый день, что бы не снижать темп. Вы должны были быть на шаг впереди машины все время. Если вы не делали этого, она повернется и укусит вас.
В отличии от других армейских подразделений, в нашей эскадрилье мы редко использовали "сэр" в общении между членами экипажей. Офицеры называли друг друга по именам и остальные делали то же самое. Мы через столько вместе прошло, что церемонное обращение казалось избыточным. Мы все были близкими друзьями - и было странным называть своего хорошего приятеля "сэр". И прежде всего, у нас не было на это времени.
Было еще кое-что, что требовалось пилоту "Апача" Лучший пилот ударного вертолета - это тот, кто обладает душой пехотинца. Летный состав Армейского Воздушного корпуса был всегда известен как летающие солдаты, а не пилоты. Кстати, это было причиной того, что мы предпочитали носить обычную полевую униформу, а не летные комбинезоны - за исключением Билли, конечно. Идея, ради которой был основан Корпус, когда первые солдаты-артиллеристы поднялись в корзинах воздушных шаров, было помочь тем, кто сражался на земле - и это никогда не менялось.
"Мы идем через лес", мог сказать командир на земле, когда мы прикрывали его на "Газелях" или "Рысях".
"Принял, понял" - отвечали мы. "Двигайтесь медленно и мы прикроем опушку и высоту".
Вы можете научить обезьяну летать; советские ученые доказали это, подключая электроды к рукояти управления. Но вы не можете научить обезьяну примкнуть штык и атаковать. Для того, что бы сражаться на "Апаче", недостаточно было быть одаренным пилотом и чокнутым техноголовым. Это только помогло бы оказаться вам в нужном месте в нужное время. Главное заключалось в том, что должно было произойти после этого.
В месяцы, предшествующие нашей отправке в Афганистан, некоторые из высокого начальства очень нервно реагировали на классификацию "Апача" как машины для убийств. Им в самом деле не нравилось говорить об этом, несмотря на то, что мы шлялись с огромной неуставной нашивкой подразделения ударных вертолетов на рукавах. Одному Богу известно, что они думали по поводу того, чем мы должны там заниматься.
Для нас это было убийственно просто. Пилоты ударных вертолетов не доставляют суп. Мы не помогаем пожилым леди переходить дорогу и не раздаем леденцы на палочках. Наша главная задача в бою было найти врага и прикончить его.
Снайперы и пилоты "Апачей" были единственными, кто в бою в подробностях видит лицо человека, которого они собираются убить. Девять раз из десяти, мы наблюдали их крупным планом на экране в пять квадратных дюймов, прежде чем нажать на спуск. Это не слишком отличается от того, как снайпер, поймав свою жертву в прицел винтовки, ждет удобного момента для ее уничтожения. Мы имели то же самое мышление - мышление профессионального убийцы.
Первые шестнадцать из нас получили свою квалификацию в октябре 2004 года, позволяя объявить, что 656 эскадрилья находится в начальной готовности к боевым действиям - действующей ударной силой, но не способной выдержать длительные операции. 5 мая 2006 эскадрилья была развернута в Афганистане и мы наконец объявили о полной боевой готовности как подразделение - через шесть дней после развертывания.
"Апачи" прибыли спустя месяц после остальных частей бригады и ни один из наземных командиров сначала понятия не имел, что с нами делать. Из-за потраченных лет и огромный перерасход бюджета, в военных кругах программа "Апача" высмеивалась как "белый слон" - переоцененная гламурная машина времен Холодной войны, не имеющая практической ценности в противопартизанских боях на короткой дистанции в 21-м веке. Они отправляли нас на миссии, так или иначе, просто потому, что там были. Когда мы вступили в первый огневой контакт - мы показали все, что мы могли сделать.
Через несколько недель отношение к нам полностью изменилось. Вплоть до того, что командир 3 десантного батальона отказывался отправлять людей на задание из их взводных казарм, если их не прикрывал "Апач".
Мы показали, что машина была феноменально хороша в ближней - зачастую очень ближней - воздушной поддержке, стремительно вытесняя "Харриер" с этой позиции. Мы были для десантников их старшим братом; мы появлялись и немедленно мстили хулиганам, которые их обижали. Скоро парни на земле стали именовать нас "мускулом". "Это выглядело довольно хреново, пока "мускулы" не появились", звучало постоянным рефреном в столовой.
Для нас это безумное лето было постоянным метанием от одного блокпоста под обстрелом, до другого осажденного окружного центра. Время от времени это напоминало игру "Поймай моль" на ярмарке; ту, в которой вы никогда не знали, в какой из множества дырок появится маленький трескучий жучок, что бы прихлопнуть его ловушкой. Вы должны были быстро ударить его молотком, но как только вы это делали, другой появлялся в другом отверстии. Если вы не продолжали успевать их прихлопнуть, вы проигрывали.