Одна из тридцати пяти (СИ)
— Именно так. Вас это смущает?
— Нисколько, если бы ни одна формальность. Я женат.
— От вас я слышу это уже дважды. Впрочем, примите мои поздравления с этим долговечным браком, милорд. В вашей спальне мне действительно кое-что нужно, но не то, о чем вы подумали.
— А вот это интересно, — отозвался Райт, выбрасывая искрящийся окурок. — И что же это «кое-что»?
Темнота, которая прятала меня от его пытливого взгляда, придавала уверенности.
— Уединение. Нам нужно поговорить.
— Поэтому ты вышла из своей комнаты не совсем традиционным способом? Мне доложили, что ты буквально вывалилась, рухнув в куст шиповника, милая.
— Надеюсь, ваши шпионы умеют хранить тайны, потому что никто не должен знать, что я пошла именно к вам.
— Опять боишься за репутацию?
— К черту репутацию, теперь на кону кое-что гораздо важнее — моя жизнь.
Я говорила с такой убежденностью, что Берингер, кажется, поверил. Он подошел, подал мне руку. Я уцепилась за его пальцы, и Райт поднял меня на ноги, с интересом разглядывая.
— По крайней меры, ты не в сорочке.
— По-вашему, я непроходимая дура? — судя по его реакции, по широкой хищной улыбке, он собирался сказать «да». — Молчите, пока вы все не испортили.
— Будешь мне приказывать?
Если бы я могла…
Услышав за спиной шаги, я резко толкнула Берингера в грудь, и мы вместе скрылись в густой темноте под нависшей над землей кроной дерева. Пожалуй, Райт не ожидал этого, а, быть может, ожидал, но не сопротивлялся, с нездоровым любопытством выслушивая мои объяснения:
— Простите, но нас никто не должен увидеть.
Когда советник хотел ответить, я закрыла его рот ладонью, прислушиваясь. Гвардейцы шли по аллейке в опасной близости от того места, где мы спрятались.
— Умоляю, помолчите…
И он стих — святые небеса! — он послушался. Его руки приподнялись вверх и опустились. Кажется, он растерялся. Грозный, мрачный, всесильный Райт не знает, как реагировать на мое поведение!
Когда опасность миновала, я медленно убрала руку от его горячих губ, вдруг осознав всю чудовищность происходящего.
— Мне нужна ваша помощь, — сказала я, пытаясь заключить в эти несколько слов всю суть проблемы.
— Не сомневаюсь, — произнес мужчина. — Не думаю, что ты вылезла в окно ради чего-то другого.
Это прозвучало как-то оскорбительно, но я решила пропустить колкость мимо ушей.
— Как я могу попасть в вашу спальню?
— Не уверен, что даже при моем железном терпении, это хорошая идея.
Его голос изменился — в нем появилось множество неясных полутонов, глубоких, вкрадчивых, дразнящих.
— Но мне нужно с вами поговорить. Это очень важно, и это спасет жизнь нам обоим.
— Заинтригован, — усмехнулся Райт, — но у меня есть сомнения, что в моей спальне ты будешь в безопасности, Джина.
— У вас там что… злая собака? — выпалила я, не понимая причину отказа.
Да, я действительно не понимала. Мне было всего семнадцать. Откуда мне знать, что опасность может грозить от самого Райта, жившего отшельником с тех самых пор, как он изгнал супругу.
Несмотря на мою наивность, Берингер не стал издеваться.
— Хорошо, Джина, раз ты так настаиваешь. Но говорить мы будем там, где нет кровати. Пойдет?
— Где угодно, только с вами.
Он снова молчал, а я сходила с ума, не зная, какая именно мысль посетила его голову.
— Пойдем, — мужчина схватил меня за руку и потянул за собой.
Шел он быстро, а я бежала следом. Но мне, наконец, было не страшно. Абсолютное спокойствие. Я уцепилась за его ладонь обеими руками — какие сильные и крепкие у него пальцы…
— Джина, шевелись! — … и какой грубый несносный характер.
Мы оказались у железной решетки, за которой таился вход во дворец. Покуда нас не увидели, Райт торопливо извлек ключи.
— Никогда бы не подумал, что буду бегать от своих же стражников, — недовольно пробубнил он, открывая решетку, — одного моего слова хватит, чтобы они выполнили любой приказ и, если надо, потеряли память.
Мы стали петлять по катакомбам, пока не оказались в крыле, отведенном прислуге.
— Этим путем господа часто водят своих любовниц, поэтому на нас никто не обратит внимания, — проговорил Берингер.
Мы шли совершенно спокойно по мрачным коридорам, а затем и по извилистой лестнице, пока не достигли покоев Райта. У самой двери, мужчина отпустил мою руку.
— Вы же сказали, что мы не пойдем в вашу комнату, — прошептала я, наблюдая, как он шарит по карманам в поисках нужных ключей.
— Я сказал, что мы не пойдем в спальню, Джина, но ничего не говорил о рабочем кабинете, — и добавил так, чтобы я не услышала: — Хотя не вижу принципиальной разницы.
Опасность могла исходить не только от кровати, но и от стола, за которым Райт работал, и даже от стены…
Нас встретил камердинер со свечой в руке и с недоумением взглянул на меня, затем беспристрастно осведомился у Райта:
— Я могу быть свободен, милорд?
— Будь любезен.
Берингер грубовато втянул меня в кабинет и закрыл дверь. Некоторое время он сыпал проклятиями, зажигая свет.
— Вам чем-нибудь помочь?
— Сядь и помолчи, — последовал топорный ответ.
Когда все было готово: свечи и лампы зажжены, я сидела на стуле, Берингер нервно извлек сигару и закурил, расслабленно выдыхая. Мужчина опустился на краешек стола и впервые за то время, что мы были в кабинете — на его чертовой территории! — взглянул на меня.
— Ну что ж, Джина, рассказывай. И желательно быстрее.
Ему неприятно мое присутствие — очевидно. Он и пяти минут не может провести со мной наедине.
— Вы могли бы не курить в моем присутствии? — не знаю, право, когда обрела сверхчеловеческую смелость.
К моему изумлению, у Райта еще сохранились представления об этикете. Он затушил сигару, сложил на груди руки и выжидающе изогнул бровь.
— Мы, конечно, можем сидеть здесь до утра, Джина, — проговорил мужчина, — но у меня были планы на эту ночь.
— Свидание?
Он усмехнулся.
— Не заставляй меня повторять в третий раз, какой я хороший муж. Я говорил о сне. Но раз мы никак не можем перейти к делу, — Райт прошагал к шкафу, достал два бокала и бутылку вина, — предлагаю выпить.
— Благодарю, но я еще не в таком отчаянии, чтобы пить вместе с вами.
Думаю, мои слова его оскорбили. Советник обернулся, пронзая меня рассерженным взглядом, и я сдалась:
— Если только один бокал.
* * *Райт не отводил от нее взгляда — девчонка, которая даже не осознает, насколько она притягательна. И насколько ненавистна сама мысль, что он не может держать себя в руках.
Еще один глоток вина… Мужчина покосился на портсигар, стиснув зубы.
— Я теряю терпение, Джина…
И это было правдой. Он стремительно терял силы к сопротивлению.
— Сколько ваша жена провела в монастыре?
Райт обескуражен. Ошеломлен.
— Какого черта ты решила, что я буду разговаривать с тобой о Стелле?
Действительно, какого черта? Может, все дело в вине?
Девчонка ерзает на стуле, теребя рукав платья. Трогательная, маленькая, но настойчивая до безумия.
— Вы можете просто ответить на вопрос? Это не так сложно. Я же не спрашиваю…
— Джина, — прорычал он предостерегающе, — давай по существу, а? Я не готов терпеть тебя здесь до утра.
Пожалуй, это было доходчиво. Однако леди из Хоупса смотрит упрямо. Вот дьявол!
— Три года, — выпалил он, — она там три года, ясно?
— Да…
— И? Что еще хочешь узнать?
— И долго еще пробудет?
— Боже, — тяжелый вдох, — ты с ума сошла? Какого, мать твою, ты устроила мне допрос?
Она вжалась в спинку стула, и Берингер понял, что кричит. Кричит на женщину. Он никогда не позволял себе крик, считая намного разумней обстоятельный разговор. Даже на Стеллу он никогда не повышал голос, учитывая ее предательство.
— Я буду весьма благодарна, — вдруг проговорила Джина, внимательно наблюдая за мужчиной, — если узнаю, с кем именно вы ее застали. И учтите: не смейте на меня кричать. Я спрашиваю не из-за праздного любопытства.