Рыжая племянница лекаря. Книга вторая (СИ)

  
Рыжая племянница лекаря. Книга вторая
   
1
 
Крыс становилось все больше — они появлялись из каждой канавы, из груд отбросов и из щелей под заборами, чтобы присоединиться к своим дворцовым сородичам, которые бежали так быстро, точно позади них бушевал пожар.
Удивительное происшествие испугало многих горожан — я слышала, как визжали женщины, забиравшиеся на ступени домов, скамьи и каменные тумбы, отмечавшие перекрестки улиц. Однако попрошайки, чьи бездонные утробы не смогли наполнить даже огромные котлы у дома герцога Таммельнского, со смехом бросали камни в крыс, а затем ловко выуживали оглушенную добычу, запуская руки в самую гущу крысиного потока. Праздники, к которым прилагалась дармовое угощение, в Таммельне случались не так уж часто, и нищие прозорливо запасались едой впрок. Дворцовые крысы и впрямь были куда жирнее прочих, а таммельнская беднота, выбравшаяся нынче из самых грязных трущоб из-за запаха бесплатной похлебки, не отличалась разборчивостью.
Не так просто было испугать и уличных сорванцов, которые и сами были похожи на крысенышей — так ловко и быстро они протискивались в каждую щель, заслышав женские крики и брань. Эти бросали камни в крыс ради забавы, с хохотом следуя за испуганными зверьками. Иногда кто-то из них хватал крысу за хвост и швырял в своих же приятелей, а те в ответ толкали его так, чтобы тот упал туда, где крыс было больше всего: “Сейчас они обгрызут тебе нос и уши!” — кричали они, захлебываясь от восторга. Я решила держаться рядом с ними, чтобы не привлекать лишнего внимания. Мой невысокий рост и бедное платье позволяло мне сойти за свою в этой шумной разномастной компании — там были и девчонки, такие же грязные, крикливые и оборванные, как и мальчишки, и вряд ли кто-то с первого взгляда нашел бы пару отличий между нами.
Боюсь, я не смогла бы никому объяснить, зачем бегу вслед за крысами — быть может, из отчаяния? — но отчего-то мне казалось важным понять, куда направляются подданные господина Казиро. Если им пришлось спасаться бегством из дворца — значило ли это, что и сам хранитель дворца оказался в опасности?.. Крысы не могли ответить мне, но я надеялась на то, что смогу истолковать этот знак верно.
Трущобы, куда привели нас крысы, были мне незнакомы, однако зловонные лужи, горы гниющего мусора и покосившиеся халупы ничем не отличались от таких же нищенских кварталов в других городишках. И при свете дня сюда не стоило совать нос, что уж говорить про вечер — да еще такой хмельной! Повсюду валялись мертвецки упившиеся в честь городского праздника бедняки, и крысы бежали по их телам, словно по очередной груде отбросов. Прочим обитателям трущоб до полчищ крыс, казалось, точно так жене было дела — ленивыми пинками они сбрасывали грызунов с порогов своих хибар, если те случайно туда взбирались, и бранились сквозь зубы. Должно быть, здесь давно уж свыклись с подобным соседством.
Мой шаг становился все неувереннее, я вертела головой, пытаясь сообразить, как выбраться из этой грязной дыры, но старалась не отставать слишком уж явно, понимая, что мне нужно держаться при чумазой ребятне. “Ох, не стоило мне забираться в этот бедняцкий угол! — думала я, отбросив на время размышления о колдунье. — Где-то здесь наверняка нашли пристанище и городские разбойники — самое место для норы, в которую не решится сунуть нос и городская стража!”.
Темнело быстро, и страх мой усиливался: что, если крысы просто разбегутся во все стороны, вместе с ними растают в сумерках и малолетние бродяжки, и я останусь совсем одна?
Однако этим моим опасениям не суждено было сбыться. Крысы упрямо держались вместе, несмотря на то, что в них непрестанно швыряли камнями и тыкали горящими головешками — повсюду нам попадались догорающие костры, разведенные в честь праздника. Они слаженно двигались вперед, словно точно зная, куда держат путь. Миновав окраину маленького вонючего квартала, бывшего истинной язвой на теле города, мы очутились на краю большого оврага, куда сбрасывали мусор, который не вместили узкие и кривые переулки трущоб. Я услышала, что в криках мальчишек поубавилось веселья, а затем кто-то громко сказал:
— Да они бегут на старое кладбище!
— Старое кладбище! — вразнобой повторили его приятели, и мне почудился испуг в этих словах, да и хохот поутих.
— Туда им и дорога! — выкрикнул кто-то. — Пусть глодают поганые кости!
— Никак сегодня ночью там шабаш! — отозвался тоненький девчоночий голосок.
— Ведьмы позавидовали сегодняшнему празднику честных людей и затеяли свой! Хотят сговориться и напустить беду на город! Наверняка уже варят похлебку из ужей и старых костей!
— А если мы туда сунемся, то и нас в тот котел бросят! — испуганно пискнули откуда-то у меня из-под ног.
Кто-то засмеялся, но смех тот был натужным и напугал остальных еще больше. Я слыхала от Харля, что старое кладбище пользуется в городе недоброй славой и горожане давно уж не селятся поблизости от него. Проклятым то место стало считаться после того, как добрую сотню лет тому назад одну девицу простого рода, известную своей красотой, полюбил герцог, имени которого нынче уже и не помнили, но прозывали Сластолюбцем. Бедная девушка изо всех сил противилась его домогательствам, но герцог пригрозил, что изведет под корень всю ее семью, и у бедняжки не осталось выбора, кроме как уступить.
Вскоре после этого тело красавицы нашли в реке, и все в округе знали, что она утопилась, не снеся бесчестья. Однако герцог объявил, что она утонула случайно, и приказал похоронить ее на кладбище, а не за оградой, как это полагается самоубийцам. Легенда гласила, что смерть девушки всерьез огорчила герцога, ведь он и в самом деле полюбил ее — оттого и пожелал для нее освященной земли, решив, что его воля превыше божеских заповедей. Зоркие глаза горожан углядели, что на пальце у покойницы имелось золотое кольцо искусной работы, и по Таммельну пошли слухи, будто это прощальный подарок Сластолюбца, желающего вымолить прощение у погубленной души.
Одни шептались, что негоже было хоронить самоубийцу с почестями, а другие — что покойницам, да еще столь сомнительным, золотые кольца ни к чему. Вскоре несколько разбойников отправились ночью на кладбище, чтобы выкопать гроб и снять прекрасное кольцо с мертвой руки. На следующее утро тела грабителей нашли у разрытой могилы — растерзанные, точно на них напала стая злых волков. Разбитый гроб оказался пуст.
Произошедшее настолько испугало герцога, что он заперся в своих покоях и отказывался отпирать двери даже самым доверенным слугам. Однако на третью ночь после страшного происшествия его нашли мертвым в своей постели, взломав двери из-за тревоги. Когда тело попытались сдвинуть с места, изо рта его полилась вода, точно у утопленника. И многие говорили, что среди перстней на его холеных руках нашлось то самое, что он надел на палец покойнице.
Однако после этого утопленница не утихомирилась — свежие могилы на кладбище находили разрытыми все чаще, а таммельнцы, жившие неподалеку от кладбища, со страхом ждали ночи: мертвая красавица скреблась под окном и умоляла подарить ей хоть какое-то колечко — ведь она потеряла свое собственное. Но все знали, что стоит только выполнить ее просьбу, как через три дня кольцо вернется к своему прежнему владельцу, вот только он к тому времени будет уже мертвехонек… Вскоре горожане, у которых имелись хоть какие-то деньжата на черный день, отнесли свои сбережения к храму, и главный таммельнский священник согласился отдать часть храмовых земель под новое кладбище, находящееся под защитой богов и их служителей. На старом отныне хоронили своих покойников только самые бедные горожане. Туда же относили тела висельников да всяких разбойников, погибших в пьяных потасовках — их просто швыряли в первую попавшуюся яму — оттого туда повадилось и дикое зверье, и мелкая нежить…
Дядюшка Абсалом, услышав эту историю от Харля, испросил разрешения у господина Огасто на пользование библиотекой, после чего с торжеством продемонстрировал нам книгу в богатом переплете с гербом герцогов Таммельнских — то была летопись здешних владетелей. В ней говорилось, что герцог, прозванный поданными сластолюбивым из-за любви к богатым пирам, умер, подавившись водой, а все иное — домыслы, порожденные народным недовольством, поскольку во времена правления веселого герцога налоги возрастали трижды. “Ну а грабителей тех на кладбище порешили лихие люди, также положившие глаз на кольцо, или что там у девицы той при себе имелось. Столкнулись у могилы, перерезали друг друга, да и придумали все свалить на покойницу — избавились от тела, чтоб никто больше не искал воров, поверив в упырицу!” — решительно подытожил дядюшка. Его порядочно беспокоила любовь будущего пасынка к страшным россказням, которую он считал признаком излишней живости воображения, ведущей к дурной жизни барда или иного стихоплета.