Рыжая племянница лекаря. Книга вторая (СИ)

— Да, сестра моя? — тут же отозвался господин Огасто, взяв ее за руки.
— Я прошу милости у тебя для этих людей, — произнесла она обманчиво кротко. — Не желаю, чтобы наша с тобою встреча была омрачена смертями. Какой прок казнить пособников преступления, если главное зло осталось на свободе? Во всем виновата та колдунья — пусть виселица дожидается ее.
Его Светлость покачал головой, точно журя сестру за излишнюю добросердечность, и с улыбкой объявил:
— Твоя воля — закон для меня. Какое же наказание они должны понести по твоему рассуждению?
Колдунья плавно двинулась к дядюшке, трясущемуся, точно студень. Остановившись, она осмотрела его с ног до головы, а затем сказала:
— Раз он хотел выпустить из темницы демона, то справедливо будет, если он займет место злого духа в подземелье. Пусть он никогда не выйдет оттуда и проклинает тот миг, когда ему вздумалось колдовать!
Случайно то вышло или же нет, но произнося последние слова, она резко подняла руку вверх, и я успела заметить, что на ней не хватает одного пальца. Однако бедный дядюшка Абсалом был настолько растерян, что вряд ли сумел что-то понять — ему достало ума лишь упасть на колени и поцеловать краешек платья милостивой госпожи.
Толпа, которая недавно, казалось, была готова разорвать на клочки того, кто попросит о помиловании для колдуна, принялась славить добрейшую госпожу Лаурессу. Его Светлость подал знак страже, и дядюшку увели — он едва переставлял ноги от пережитого испуга.
На Мике ведьма смотрела чуть дольше, словно раздумывая.
— Славный юноша, — сказала она. — Брат мой, я не верю, что он желал тебе зла. Его обманули. Да, я ясно вижу в его глазах правду — он сбился с пути и поддался дурным наущениям.
— Как скажешь, сестра моя, — отозвался господин Огасто покорно, словно вовсе не он только что яростно обличал и порицал преступников. Я с удивлением присмотрелась к нему и поняла, что энергия, совсем недавно переполнявшая его тело, иссякает, как угасает костер, в который никто не подбрасывает дров.
— Что с ним? — мне казалось, что силы покидают герцога так быстро, что он вскоре не удержится на ногах.
Хорвек с легкостью понял, о чем я спрашиваю.
— Колдунья не может играть двумя куклами сразу, — сказал он, глядя на происходящее с некоторым любопытством. — К тому же, прекрасный герцог ей, как видно, порядком надоел.
— Что? — поперхнулась я, глядя, как ведьма ласково и осторожно касается спутанных волос Мике.
— Боюсь, маленькая Фейн, твой жених нынче отойдет колдунье. Но тебе самой он не слишком-то был нужен, так что горевать ты не будешь, не так ли?..
Я не нашлась, что ответить на это, от возмущения запнувшись на первых же сбивчивых возражениях, а колдунья тем временем обратилась к господину Огасто:
— Брат мой, я поручусь за милого мальчика. Мне под силу искоренить из его души то зло, что пустило корни в его юной душе. Мое благочестие сильнее дурного колдовства, и я спасу этого юношу. Пусть будет при мне, и я обещаю, что он никогда больше не вспомнит о той ужасной женщине, что едва не погубила его…
— Как скажешь, сестра, — прошелестел голос господина Огасто. — Я верю всему, что ты скажешь…
Прозвучало это достаточно двусмысленно, но толпа вновь принялась простодушно радоваться, совершенно запутавшись, что же ей больше по нраву: справедливая казнь или внезапное помилование. Настроение людей менялось удивительным образом: те люди, что совсем недавно бросали в Мике всяческим сором и насмехались над ним, сейчас утирали слезы радости, точно от петли был избавлен их ближайший родственник.
— Так всегда бывает, когда в городе появляется колдовство, — сказал Хорвек, заметив мой удивленный взгляд. — И ничем добрым, разумеется, это для таммельнцев не обернется.
— Но зачем ей Мике? — я смотрела со страхом на то, как юноша стоит перед колдуньей, безвольно уронив руки вдоль тела. Он, казалось, даже не слышал, что его помиловали — а чародейка все гладила и гладила его волосы, и мне подумалось, что движения эти походят на те, которыми стирают обычно с учебной доски слова, написанные мелом.
— Она же не знает, что тебе плевать на этого беднягу, и полагает, что отбирает у тебя возлюбленного. К тому же, у него хорошая чистая кровь, как мне кажется. У глупцов, отправляющихся на виселицу из-за своих невест, почти всегда хорошая кровь… А ведьме нужно расплачиваться со своими подручными, чтобы держать их в подчинении. Мальчик ей пригодится. Но, боюсь, не на слишком долгий срок…
Я почувствовала тошноту, и отвела взгляд от Мике, но это не слишком-то мне помогло — мысль о том, какое ужасное будущее его ожидает по моей вине, никуда не ушла и казалась темным липким пятном, расползающимся по моей душе и навсегда в нее въедающимся.
— Слава Его Светлости! — кричали люди. — Слава госпоже Лаурессе!
Господин Огасто удалился, перед тем безвольно подав руку своей жене, не промолвившей за все это время ни единого слова. За ним последовала и ведьма, державшая бедного Мике Кориуса за руку, как несмышленого ребенка. Юноша шатался, точно ослепнув, но покорно шел за ней. Напоследок она оглянулась на площадь, остававшуюся за ее спиной, и замерла, точно припомнив о каком-то незавершенном деле.
Вороны, сидевшие на крышах и стенах, вдруг переполошились, точно их что-то испугало, и с громким карканьем черной волной разом сорвались со своих мест. Многим это показалось странным знаком, и я увидела как взволнованные таммельнцы тычут пальцами в небеса, указывая на зависшую там огромную воронью стаю. Но не успела я спросить у Хорвека, что это значит, как птицы обрушились на головы горожан — они срывали платки, чепцы и шапки с голов людей, словно обезумев. Женщины закричали, и вновь меня чуть не сбили с ног в образовавшейся толчее. Хорвек схватил меня за руку, удерживая при себе, и я почувствовала, как острые вороньи когти вцепились в мой грязный платок. На мгновение я ослепла — как ни был он туго повязан, но все равно сдвинулся мне на глаза, и глупое это происшествие напугало меня так сильно, что я тоже вскрикнула.
— Тише, — шикнул на меня Хорвек, и я, убрав с глаз платок, сообразила, что он сразу же накрыл меня своим плащом. Вороны с яростными криками быстро разлетались, оставив вконец напуганных таммельнцев подбирать с земли изодранные и истоптанные головные уборы.
Я высвободилась из-под плаща бродяги, и заметила, как он бросил быстрый взгляд на мою голову — увиденное, видимо, показалось ему забавным зрелищем, потому что он усмехнулся и негромко произнес:
— Верное решение, не-рыжая Фейн.
Запоздалая догадка посетила меня: Хорвек пытался спрятать мои рыжие косы от вездесущих глаз ведьмы. Невольно я повернулась к помосту — но она уже скрылась, видимо, так и не увидев того, что ей желалось.
Мальчишки, которых я не так давно согнала с насиженного около столба места, тотчас же приметили мою куцую голову, и принялись вопить:
— Плешивая нищенка! Плешивая нищенка! Да у нее никак короста или парша! Посмотрите-ка на ее голову! Что за мерзкое зрелище! Это, поди, нечестивая зараза из южных земель! Проклятая вшивая дрянь стояла рядом с нами — нужно ополоснуть руки и волосы святой водой!
Но никому не было дела до криков бесстрашных из-за малолетства ребятишек — слишком уж растеряны и напуганы были остальные таммельнцы, повидавшие нынче столько, сколько они обычно не видали и за год. Колдуны, зачарованный герцог, мертвые демоны, рыжие ведьмы… пусть горожанам и объявили, что сегодня добро победило зло, на душе у простого люда остался дурной осадок — я видела это по мрачным, потерянным лицам. Герцог ушел, речи умолкли, трубы и барабаны затихли, и люди торопились уйти подальше от зловещей виселицы, на которой болтался черный мертвец.
Хорвек, небрежно швырнув пустую бутылку себе под ноги, казалось, собирался последовать их примеру. Вначале я бездумно шагнула за ним, но потом замерла, вспомнив, с кем имею дело. Темный дух, вселившийся в мертвое тело человека вопреки законам богов, духов и людей!.. Противоестественность произошедшего могла привести лишь к разрушению сущности демона, и безжалостный этот распад губил всех, кто приближался к ожившему покойнику. Так мне сказал господин Казиро, и словам этим я верила все больше.