Рыжая племянница лекаря. Книга вторая (СИ)

— Прости меня, — прошептала я, склонившись над ним. — О, как я перед тобой виновата!
И, сама не сознавая, что делаю, я поцеловала его в холодные, почти черные губы.
Вначале ничего не произошло, а затем он глубоко вздохнул, словно с его груди сняли тяжелый камень, и одна из волшебных нитей, ведущих к его сердцу, осыпалась мельчайшей звездной пылью. Нет, она была далеко не единственной, и проклятая паутина все еще крепко привязывала пленника к колдунье, но этот явный знак того, что мне удалось немного помочь Мике, заставил и меня перевести дух с облегчением.
Оставлять бедного Кориуса-младшего в руках ведьмы, конечно же, было подлым и малодушным решением. «Пусть! — с отвращением сказала я самой себе, поднимаясь, и делая шаг назад. — Пусть я буду гадкой предательницей! Да, честнее было бы остаться вместе с теми, кто страдает из-за моей глупости, и принять заслуженное наказание. Но если существует хоть какая-то возможность прикончить чародейку — я ею воспользуюсь! И пусть никто из них со мной не заговорит, не простит и знать не пожелает…»
Старое колдовство, за которым оставался еще один должок, не спешило давать мне последнюю подсказку. Я вертела головой, принюхивалась, и даже обращалась с беззвучной речью к высшим силам, отвечающим за чародейские дела, но тщетно. Ничто больше не сверкало и не казалось странно притягательным. Волнение истощило мое терпение, и я решила, что древняя магия наказывает меня за то, что я не спасла Мике, так что украсть третий заветный предмет мне не удастся.
Черные свечи горели все более чадно, и лужицы черного воска растекались повсюду, напоминая темную кровь — как та, что залила сегодня ночью пол библиотеки. Я замерла, уставившись на черные огарки, а затем, хлопнув себя по лбу, бросила один, помельче, в свою сумку.
— Если уж не это, то вообразить не могу, чего от меня надобно! — прошипела я, и торопливо юркнула к двери, ежесекундно опасаясь услышать, как за моей спиной раздастся повелительный женский голос и колдовские нити изрежут мое тело так же, как изрезали глаза.
Хорвек ждал меня у двери, и я, почти ничего не видя перед собой, едва не сбила его с ног, выронив при этом гадкий кровавый сверток. Он устоял, перехватил меня покрепче, и безо всякого предупреждения плеснул мне в лицо водой из фляжки. Я закашлялась, попыталась вырваться, но он не отпускал меня, пока не умыл, как следует. Остатки воды он вылил на мои руки, и только тогда я сообразила, что бывший демон торопился смыть с моего лица кровь оборотня, чтобы яд не успел подействовать слишком сильно.
— Я нашла!.. — смогла вымолвить я, сдавленно кашляя и сипя, но Хорвек отмахнулся:
— Твои находки — твоя добыча, мне не стоит смотреть на них или касаться. Ошиблась ли ты или нет — вскоре узнаем. У нас все равно нет времени на исправление ошибок. Светает. Нам нужно уходить, пока к госпоже чародейке не явились на поклон ее слуги.
Мне все еще казалось, будто в глаза насыпали песка, но идти вслед за светом лампы я уже могла. Хорвек вновь взвалил на себя спящего Харля, а мне, разумеется, достались тряпки и распроклятый дорожный сундучок, казавшийся мне все тяжелее. Отойдя от покоев ведьмы, мы принялись наряжаться, забившись в укромный угол. К счастью, обе почтенные дамы, которых мы ограбили нынче ночью, отличались тучностью сложения, оттого наряды их мы могли надеть поверх нашей обычной одежды за вычетом курток, которые пошли в дорожный сундучок. Однако на этом хорошие новости закончились и вскоре невозмутимость бывшего демона поколебалась: он чертыхался сквозь зубы, пытаясь влезть в старомодное платье, изобилующее нарядными оборками, шнурками и лентами, которые цеплялись за его побрякушки, словно желая отомстить дерзкому вору мелкими пакостями. Я тем временем безуспешно хлопала по щекам сонного Харля и щипала его за уши. Хоть рассвет и близился — а вместе с ним приходил конец и сонным чарам — но мальчишка все равно походил на беспробудного пьяницу и никак не мог встать на ноги.
Беспомощно выругавшись, я оставила его в покое. У платья, которое досталось на мою долю, одним только рукавам полагалось волочиться вслед за своей хозяйкой, точно раздвоенному драконьему хвосту, и они немедленно спутались в мертвый узел, полностью меня обездвижив. Хорвек, сумевший кое-как совладать со своим облачением, пришел мне на помощь. Жесткие лифы, которые у нас не было времени зашнуровать, топорщились, вкривь и вкось натянутые поверх другой одежды, но нарядные дорожные плащи с огромными пелеринами прикрыли эти признаки неопрятности, никак не свойственной почтенным пожилым дамам. За густой вуалью, спускающейся с огромного чепца, было не разглядеть разбойничьей рожи Хорвека; такая же вуаль спрятала и мое глупое юное лицо.
Вдвоем мы с трудом нарядили в платье служанки Харля, валившегося на пол, точно чучело, набитое соломой.
— Да постой же ты, мерзавец! — шипела я, одергивая подол серого суконного платья, которое было откровенно велико тощему мальчишке. — Провалиться в преисподнюю всем магам и колдунам! Ты и без сонных чар был туп, как дубовое полено, а сейчас и подавно ума лишился. Как можно спать, если знаешь, что по твою голову на рассвете придет целая стая оборотней?
— Оборотни?! — охнул Харль, взгляд которого на мгновение прояснился, но тут же вновь глаза его сошлись у переносицы.
— Оборотни! — ленты чепца трещали — так яростно я завязывала их под острым исцарапанным подбородком мальчишки. — Вурдалаки! С огромными зубами! Каждый клык — как кинжал! Ненасытные кровопийцы, которым только и подавай, что человечью требуху. Они почуют твой запах за версту, и найдут, где бы ты ни спрятался — даже в исповедальне храма! Кровь твою выпьют, кости обглодают, притащат ведьме, а уж она их истолчет и сварит снадобье от которого посередь Таммельна разверзнется преисподняя, полнехонькая уродливых демонов, гаже которых и в выгребной яме ничего не найдешь, хоть с головой туда нырни!..
Последние мои слова заставили Хорвека закашляться, но я решила, что мой приятель слишком умен для того, чтобы всерьез обижаться на правду — прежняя его телесная оболочка, болтающаяся ныне на виселице, и впрямь вряд ли могла порадовать человеческий глаз.
— Ох! — выдохнул мальчишка, на которого ужас оказал воистину прекрасное бодрящее воздействие, одолевшее даже чары колдуньи. — Да что же ты со мной творишь, полоумная Фейн? Что за дурацкий наряд на тебе? Отчего я обряжен в бабское тряпье? Где мы?..
— Все еще во дворце, и это очень, очень плохо! — я тащила Харля за собой, указывая одновременно путь Хорвеку, от нелепого вида которого в другое время я хохотала бы до упаду, посчитав диковиной вроде бородатых тетушек из бродячего цирка. Вуаль, отброшенная назад, развевалась, точно подвенечная фата, и лихое смуглое лицо, обрамленное кружевами, казалось еще более злодейским, чем обычно. Бывшего демона, казалось, не слишком смущала собственная внешняя нелепость, и даже в старомодном дамском наряде он двигался ловко, с неожиданным изяществом, которое не было, увы, свойственно ни мне, ни Харлю. Мы с мальчишкой то наступали друг другу на подолы, то толкались локтями, роняя по очереди дорожный сундучок, переходивший из рук в руки, и все время подтягивали кверху свои платья, опасаясь их потерять на бегу.
Придворным дамам негоже было покидать дворец пешим ходом — это вызвало бы подозрения у привратника, каким бы сильным заклятием его не одурманили. Пусть в герцогском дому нынче правило злое колдовство, кругом шныряли оборотни и прочая нечисть, однако и в самые распоследние времена придворным дамам Ее Светлости, отправлявшимся в дорогу, полагалась коляска, запряженная лошадьми из герцогских конюшен. Едва не переломав себе шеи, мы спустились по ступеням черной лестницы, ведущей в хозяйственный двор — она была слишком узка для пышных платьев с топорщащимися жесткими юбками. У меня не хватило духу пройти через парадный, господский вход даже после всех недавних приключений, да и отправлять Харля одного к конюшне с поручением было делом безнадежным — он дремал на ходу, не слыша и половины того, о чем я ему говорила.