Дома стоят дольше, чем люди (сборник)

В Самарканде солнце круглый год. Лазуревый купол мечети приманивает туристов. С утра до вечера толкутся иностранцы всех мастей: японцы – все сплошь пожилые, шустрые, моложавые, немцы – организованные, жизнерадостные, в бежевых панамках.
Дом, оставленный в солнечном Самарканде, казался покинутым раем. Там все лучше: еда, вода, погода, экология, соседи. Здесь Сабир – второй сорт, даже третий. Чурка. Снял с напарником однокомнатную квартиру в блочной пятиэтажке. Вся квартира – тридцать метров. Уборная по фигуре. Сабир в ней помещается, а напарнику приходится втискивать себя между стен.
Сабир целыми днями крутил баранку, уставал, спина отваливалась. Пассажиры – жлобы. Расплачивались копейка в копейку. А иногда недодавали. Нету. А на нет и суда нет.
Последнее время ему повезло. Попались хорошие люди: старик и старуха.
Старуха Анна Андреевна совершенно не похожа на восточных старух. Никакой мудрости, никакой внутренней тишины. Одевалась в яркие одежды. Ее любимый цвет – лазуревый, как купол мечети. Красила волосы, чего никогда не делают ее ровесницы на Востоке. Громко хохотала, обижалась, любила сладкое, часами сплетничала по телефону, сидя в машине на заднем сиденье. Была недоверчива и подозрительна. Все у нее воры, и все хотят ее обокрасть. Она часто казалась Сабиру не взрослой, умудренной жизнью, а большим ребенком. Детство как будто застряло в ней и не выветрилось.
Это нравилось и не нравилось. Какое детство в семьдесят лет? Но было одно качество, которое Сабир уважал. Старуха – хороший врач. У нее почетных дипломов – целая стена. Когда она занималась своим основным делом (лечила и консультировала), включался ум, мудрость и сочувствие к людям. Становилось заметно, что основа ее жизни – самоотдача. Такое же будущее Сабир строил для Дины. Ради этого будущего он кинул себя в тягостное настоящее. Старуха – маяк в ночи: обеспеченная, самодостаточная, уважаемая людьми. Такие человеческие экземпляры должны жить долго, потому что от них много пользы. Сплошная польза. А от других – либо вред, либо нуль.
Анну Андреевну часто звали в гости. Ей было неудобно заставлять Сабира ждать на улице по нескольку часов. Ничего не случится, если он посидит за столом. Анна Андреевна стала брать его с собой.
Сабир первое время сопротивлялся, потом привык. И в самом деле: пребывать за столом несравненно приятнее, чем сидеть в тесной холодной машине. Пить он не мог, но закусывать – почему бы нет? Это полезнее, чем жевать бутерброд всухомятку.
Гости пристально поглядывали на Сабира. Не любовник ли? Разница лет тридцать, не меньше. Но сейчас это модно. А почему бы и нет? Почему эстрадной певице можно, а врачу-профессору нельзя?
Тучка тоже оценил новую ситуацию. В присутствии Сабира можно было полностью насладиться застольем. Выпить в любых количествах. А иначе какой смысл ехать в гости или сидеть в ресторане и слушать необязательный бабий треп? Напиться – это релакс, отдых, расслабуха. Семен уставал на работе, ему необходимо было отключаться на что-то прямо противоположное его труду.
Рабочие пьют чуть ли не каждый день, но Семен никогда не делит их застолья. Необходима дистанция, иначе они сочтут начальника за своего, не будут подчиняться. Генерал ведь никогда не пьет с солдатами. Это было бы странно и разрушительно для общего дела.
Анна Андреевна была мастер злословия, но Сабир легко прощал ей этот грех. Он видел, что старуха – добрая, доброта стояла у нее на лице: в глазах и губах.
Семен Григорьевич никого не осуждал, но и не одобрял. Его беспокоила только работа: заказы, сроки, инвесторы, комиссии, когда, куда, кому. Скучный человек, но конкретный. Однажды сказал Сабиру:
– Я хочу поменять машину. Помоги мне продать старую. Возьмешь себе двадцать процентов от продажи.
Старая машина – «вольво» пятилетней давности. Она стоит немалых денег, и двадцать процентов от продажи – хороший кусок. Можно сразу отослать в Самарканд семье. Им хватит на год.
Сабир предложил машину хозяину таксопарка Алику. Алик – азербайджанец, и, как звучит его настоящее имя, никто не знал. В миру он был Алик.
Алик тяжело, по-восточному любил деньги. Он тщательно следил, чтобы водители не эксплуатировали такси в личных целях, не возили девок, например, не сажали левых пассажиров. Он постоянно звонил по мобильному телефону и спрашивал:
– Ты гиде?
Имелось в виду: «ты где?» Алик давно жил в России, но не мог правильно произносить слова «килограмм», «километр». У него получалось: «чилограмм», «чилометр». Сабир подозревал, что в азербайджанском языке нет буквы «к».
Сабир предложил Алику «вольво».
– А сколько ты хочешь за эту таратайку? – спросил Алик.
Он специально унижал благородную «вольво», чтобы сбить цену. Таратайка не может стоит дорого.
Сабир не ответил. Дышал через нос. Ненавидел.
– Могу дать тысячу долларов, – назвал свою цену Алик.
– Засунь себе в зад, – отозвался Сабир.
Сабир вдруг почувствовал себя одиноким в этом мире лжи и алчности. Решил отказаться от продажи. Позвонил Семе, но Сема вдруг сказал:
– Не надо продавать. Забери себе.
– За сколько? – не понял Сабир.
– Дарю. У тебя когда день рождения?
– Уже прошел.
– Ну вот, тем более. Это тебе подарок.
Сабир помолчал и сказал:
– Это слишком дорогой подарок. Я того не стою.
– Ты стоишь большего! – завопила старуха в трубку. Видимо, стояла рядом.
Скорее всего, это была ее идея. Семену бы в голову не пришло дарить машину. Зачем? Стоит себе в гараже, есть не просит. Но Анна Андреевна учитывала интересы Сабира.
Сабир собственноручно вымыл машину, отдраил ее до блеска, и она засверкала победным рябиновым цветом. На другой день Сабир выехал на работу на личной шикарной «вольво». Алик только лязгнул зубами.
Теперь Алик уже не преследовал Сабира вопросом «ты гиде?». Гиде хотел, там и находился. В таксопарк он только сдавал свой «план», а остальной прибылью распоряжался самостоятельно. Спасибо Анне Андреевне. Она умела отдавать ближнему процент от успеха. А успех у старухи был, несмотря на третий возраст. Ее приглашали в бывшие советские республики и даже в Европу. Постоянно требовалось где-то присутствовать, в чем-то участвовать.
Старуха любила путешествовать, менять картинку перед глазами. Она тщательно собирала чемодан. Сабир вез ее в аэропорт и встречал обратно.
Старуха была счастлива оттого, что вернулась. И все, что казалось надоевшим: дом, муж, жизнь, – вспыхивало новыми красками, как будто побывало в химчистке.
Анна Андреевна ехала в удобной машине, по бокам дороги текли берега Москвы. Она замечала, как изменился ее родной город, стал чистым и освещенным. Мегаполис. И казалось, что впереди нескончаемая жизнь, как эта дорога, которую Сабир наматывал на колеса.
Из Америки пришло сообщение: умер Яша. Шерилин писала, что Яша выпал из окна, с семнадцатого этажа. Есть подозрение, что он прыгнул сам. А может, его выкинули. То ли суицид, то ли криминал, то ли несчастный случай. Непонятно.
Шерилин высказала предположение: Яша занимался психоанализом, у него было много пациентов с раздвоением личности, это могло повлиять на психику врача.
Так или иначе, Шерилин кремировала тело, а пепел пересыпала в керамическую вазу и похоронила на своем участке. В углу. И ходит навещать могилу каждый день. Так что Яша – не один. Он присмотрен.
Анна Андреевна держала в руках траурный листок – кремовый, плотный – и ничего не чувствовала. Ее как будто выключили из розетки. В ней все остановилось.
Через какое-то время бесчувствие отпустило, и Анна Андреевна завыла, как волчица. Так было легче. С воем она исторгала из себя невыносимую боль, которая все прибывала и переполняла. Появилось страстное желание самой выбросить себя с большой высоты. Все прекратить в одночасье, не думать и не переживать.