Пылающий мир (ЛП)

Джули подъезжает к дому и останавливается, заезжая колесом на бордюр. Её голубая клетчатая рубашка испачкана краской, шпатлевкой и несколькими черными пятнами крови зомби — надеюсь, это старые пятна. Как только она начинает открывать дверь, из фургона, стоящего на тротуаре, к ней бросается охрана, и Джули откидывается на подголовник.
Блин, парни, это совсем не нужно.
Начальник охраны, имя которого я опять забыл, нависает над ней, сжимая винтовку.
Вы в порядке? Столкнулись с зомби?
Всё нормально.
Россо приказал охранять вас 24 часа. Почему вы продолжаете это делать?
Потому что мы пытаемся заставить их вспомнить, что они люди. Толпа мужиков, тычущих в них оружием, не поможет. Я все время говорю Рози, но он...
Джули, - солдат наклоняется и повторяет вопрос жестче. - Вы встречались с зомби?
Оно начинается на «Э»... 
Джули выходит из машины и бросает через плечо сумку с принадлежностями для рисования.
Да, майор, я встретила несколько мертвых. Я остановилась и поболтала с ними около минуты, они смотрели на меня, как потерявшиеся дети. Я сказала им, чтобы они продолжали бороться и ушли с моей дороги.
Она машет стоящему на другой стороне улицы испещренному пулевыми отверстиями бунгало, в котором отсутствуют дверь и окна.
Привет, Б!
Изнутри раздается стон.
–Я говорю об агрессивных, - подчеркнуто терпеливо говорит майор. - О совсем мертвых.
–Нет, сэр. Я не сталкивалась ни с «совсем мертвыми», ни с Костями, ни с бандитами, ни с Поджигателями. Меня тронуло ваше беспокойство, но со мной все в порядке.
Он кивает одному из своих людей.
–Проверь багажник. Иногда они прячутся там. Джули встает спиной к двери и отмахивается от него.
–Ты смотришь слишком много фильмов ужасов, Эван.
Вот. Я хватаю его и запираю в своем хранилище, прежде чем оно снова ускользнет. Эван Кёнерли. Мускулистые руки. Рябое загорелое лицо. Кажется, ему нравится делать вид, что он все еще состоит в армии. Эван.
–Когда вы закончите обыскивать мою бедную машинку, - добавляет Джули. - Не могли бы вы захватить для меня эти банки с краской? О, и остерегайтесь журнального столика в багажнике, он может быть опасен.
Она поворачивается к солдатам спиной и, наконец, видит меня. Её раздражение сменяется улыбкой. Мне нравится наблюдать, как она переходит от их мира к нашему. Как будто наступает весенняя оттепель.
–Привет, Р.
–Привет, Джули.
–Как тут у нас дела?
Она бросает сумку с кистями и валиками и осматривает отверстие в стене, а потом начинает крутиться, пытаясь найти признаки прогресса. Её не было весь день. Она прочесывала окрестности в поисках еды и предметов домашнего обихода, - теперь весь мир как распродажа, - а я был здесь, старательно ничего не сделав.
Она смотрит на мою правую руку с фиолетовыми пальцами и сочувствующе улыбается.
–Всё еще возникают проблемы?
Я щелкаю суставами пальцев.
–Окоченение.
–Два месяца назад ты даже дышать не умел, поэтому я считаю, что ты очень хорошо справляешься.
Я пожимаю плечами.
–Давай ты подержишь доску, а мелкую моторику я беру на себя, - она шевелит передо мной пальцами. - Я — знаменитый художник, забыл? Мои работы висят рядом с картинами Сальвадора Дали.
Она поднимает молоток и горсть гвоздей. Я держу доску на дыре, пока она прищуривает глаз и устанавливает гвоздь. Джули ругается лучше всех, кого я знаю. У нее самый обширный запас отборного мата, которым она может ткать сложные узоры затейливых инвектив, или она может объяснить, что ей нужно, используя только вариации слова «хер». Она — поэт ненормативной лексики, и я чуть не начал аплодировать, когда она затопала по комнате, сжимая свою руку и извергая красочные выражения. Не могу не отметить, насколько по-разному мы отреагировали на удар по пальцу, и моя улыбка немного меркнет. Джули словно прожектор, а я — свеча. Она полыхает. Я мерцаю. Джули швыряет молоток в дыру и плюхается на диван.
–Ебись этот день конём.
Я сажусь рядом с ней и мы смотрим сквозь отверстие в стене на разрушенные окрестности как в телевизор. Повсюду на улицах видны воронки от снарядов. Газоны перепаханы. Дома обрушились или обгорели. Прямо начальные титры для очень мрачного ситкома.
Дверь открывается и входит Эван Кёнерли, но он не отпускает колкостей и своих фирменных фразочек. Он бросает банки с краской у входа и поворачивается, чтобы уйти, но останавливается перед дверью.
–Спасибо? - говорит Джули. Он оборачивается.
–Послушай, Джули...
Я не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь обращался ко мне или хотя бы смотрел мне в глаза. Словно я — плод воображения Джули.
–Я знаю, что уйдя жить сюда, ты пытаешься показать людям, что чума отступила и все хорошо...
–Мы этого никогда не говорили. Мы здесь не поэтому.
–Ваш сосед «Б» - плотоядный труп. Ты живешь по соседству с сотнями
плотоядных трупов и даже не запираешь дверь.
–Они больше не едят людей, они другие.
–Ты не знаешь, какие они. Они сейчас немного сбиты с толку... но это не значит, что пока ты спишь, они внезапно не вспомнят о своих инстинктах, - он бросает на меня быстрый взгляд, потом переводит его на Джули. - Ты не знаешь, что они сделают. Ты ничего не знаешь.
Джули мрачнеет и выпрямляет спину.
–Веришь или нет, Эван, ты не первый, кто говорит мне, что мир опасен. Нам называли миллион причин, почему надо бояться. Какие еще ты можешь добавить?
Кёнерли ничего не отвечает.
–Мы знаем, что здесь небезопасно. Мы в курсе всех рисков. Но. Нас. Ни хрена.
Не волнует.
Кёнерли дергает головой. Дверь за ним захлопывается.
Джули расслабляется, скрещивает руки на груди и откидывается обратно на диван.
–Хорошо сказано, - говорю я.
Она вздыхает и смотрит на потолок.
–Все вокруг думают, что мы психи.
–Ну, они правы.
Я просто хотел пошутить, но её лицо мрачнеет еще больше.
–Думаешь, мы должны вернуться назад?
–Я не это имел в виду...
–Нора там. Кажется, она не против жить в Убежище.
–У нее там работа. У нас... здесь.
–А что мы действительно тут делаем? Мы вообще делаем что-нибудь?
Я надеялся, что это неправда, но контраст между ее робкими вопросами и жаркой перепалкой с Кёнерли показал, что здесь сомневаюсь не я один. Я не единственный, кто задается вопросом; а что дальше? Но когда ответ доходит до моего языка, я говорю:
–Мы распространяем лекарство.
Она встает и начинает ходить кругами, накручивая локон на палец.
–Думаю, я знаю, о чем ты говоришь. Но после того, как мы уехали из аэропорта... Б не становится лучше.
– Джули, - я дотягиваюсь до её руки и сжимаю ладонь. Она перестает кружить и
выжидающе смотрит на меня.
–Ни шагу назад, - я тяну её к себе и усаживаю на диван рядом со мной. - Только вперед.
Я всегда плохо врал. Я никогда не смогу назвать черное белым, но если речь идет о сером - то это уже наполовину истина, и у меня получается, потому что Джули улыбается и успокаивается. Она вздергивает подбородок и закрывает глаза. Это значит, что она хочет, чтобы я ее поцеловал. И я целую.
Она замечает мою нерешительность.
–Что?
–Ничего, - я целую её снова. Её губы розовые и мягкие, знающие своё дело. А мои жесткие и бледные, они только недавно поняли, для чего они нужны. Я касаюсь своими губами её губ и двигаю ими, пытаясь вспомнить, как это делается, в то время, как она прижимается ко мне с нарастающей страстью. Обожаю эту девушку. Я любил её еще до того, как мы встретились, когда от одного взгляда в разрушенном классе забылись все года украденных воспоминаний. Джули выкопала меня из могилы.