Пылающий мир (ЛП)

* * *
Эйбрам ведёт нас к реке, которая течёт к центру города, питаясь от переполненного океана, пока не выйдет из берегов и не превратит парки в пруды. Единственный видимый путь через море — одинокий ярко-жёлтый мост.
Мне бы хотелось отметить, - говорит Нора, что мы идём по мосту так же скрытно, как идёт парад.
Доверься мне, - отвечает Эйбрам.
Почему я должна это делать?
Эйбрам тормозит у входа на мост и сбрасывает рюкзак с правого плеча. Он копается в нём, пользуясь только правой рукой и придерживая больную левую у бока, но всё ещё вздрагивая от движений. Я замечаю, что Джули вздрагивает вместе с ним. Я собираюсь предложить ему какую-нибудь помощь, но в это время он находит то, что искал, и выпрямляется. Смотрит в бинокль на тот край моста, делает облегчённый выдох и протягивает его Джули.
Хорошо. Я был прав. Они просто переехали в центр.
Джули смотрит, кивает и передаёт бинокль мне, словно мы — группа туристов, изучающих вид. Я вижу офисные окна. Летающих птиц. Жёлтую расплывчатую голову Джули. Потом я нахожу мост. Увеличение уводит меня на тот конец моста, за пятнадцать метров от мужчин в бежевых куртках, которые терпеливо стоят и наблюдают, держа винтовки у бёдер.
Хорошо, - говорит Джули. - Значит, мост охраняют солдаты Аксиомы. Это... хорошо?
Лучше пустого города, - говорит Эйбрам, двигаясь к пандусу, проходящему под мостом. - Может, переворот ещё готовится.
Эйбрам, - говорит Джули. Он останавливается и оборачивается. - Ты правда так думаешь?
Я знаю, что он готовился. Думаю, и сейчас тоже.
А ты правда хочешь, чтобы так было? Хочешь уничтожить людей, которые помогли тебе подняться?
Эйбрам смеётся.
Слушай, если ты думаешь, что я люблю Аксиому за то, что они помогли мне
«подняться», то ты не знаешь меня и Аксиому. Она не построена на любви, это бизнес. Обмен услугами. Она даёт тебе комфорт и безопасность, ты ей — ещё что-то. Всё заканчивается, когда заканчиваются платежи.
Он снова шагает.
Между прочим, если кто-то и помог мне подняться, то это не Главный. Это ребята, с которыми мы хотим встретиться.
Воздух под мостом прохладный из-за тени от стальных балок. За одним из опорных столбов, в углу бетонной стены, куда додумался бы заглянуть только работник коммунальной службы, находится крохотная стальная дверь. Он открывает её и показывает на темноту внутри.
–Что это? - спрашивает Джули.
Тоннель метро. Он проведёт нас под рекой и выведет на территорию филиала. М качает головой.
Нет. Я даже не пролезу.
Намажься чем-нибудь, - отвечает Эйбрам. - И пролезешь. Он тянет руку к Джули.
Не против вернуть фонарик, который ты у меня стащила?
Она вытаскивает его из кармана, включает, наводит на дверной проём и кивает.
Веди.
Он вздыхает.
Ты просто кремень, да? Спорим, для Перри ты была ужасной головной болью.
Я думала, ты не хотел говорить о Перри.
Он поэтому умер? Ты его довела?
Заткнись, - огрызается она, сверкая белками глаз и поднимая пистолет. Эйбрам поднимает руки вверх, поражённый её реакцией.
Ладно, ладно.
Она указывает фонариком на дверь.
Пошли.
Идём.
Он берёт Спраут за руку и исчезает в темноте. Джули идёт следом, за ней иду я и Нора, а позади нас кряхтит и изрыгает проклятия М, пытающийся пролезть в дверь. Луч фонарика рассеивается на асфальте, тускло освещая крутую, как стремянка, лестницу.
Пап, - говорит Спраут. - Мы идём домой?
Это не наш дом, травинка, - отвечает Эйбрам. - У нас нет дома.
Когда он у нас появится? Тишина.
Может, мы его построим? Тишина.
МОЯ ТЮРЬМА.
Пол в камере похож на пятна на картине импрессиониста, но, поскольку еду подают только в столовой, это могут быть только жидкости тел. Когда я поднимаюсь вверх, то чувствую их под ладонями — жирные, липкие, а когда опускаюсь вниз, могу учуять их запах: солёная, мясистая, болезненная сладость — гнилой одеколон человеческой порочности.
Сколько раз ты отжался? - спрашивает Пол из камеры в другом конце коридора.
Я не считаю.
А как ты узнаешь, когда хватит?
Руки горят и трясутся. Живот так напрягся, что сейчас лопнет. По лицу струится пот, добавляя свежий рассол в суп на полу, который я заставляю себя вдыхать, смакуя сырую мерзость.
«Это — то, что мы есть, - с каждым вздохом говорю я себе. - Кровь, моча и сперма».
Только что узнал.
«Счисти нас. Отмой добела».
Я рад, что ты с нами, Р... - улыбаясь, говорит Пол. - Только сильные мужчины верят в правду. Войне Господа нужны сильные воины.
Но я не думаю о войне Господа. Я думаю о своей войне. Я хочу наказать свою слабую плоть. Я хочу стать сильным, чтобы причинять боль тем, кто этого заслуживает. Эти простые упражнения не сделают меня воином, но это могут сделать мужчины во дворе. Военных преступников, руководителей ополчений и наёмных убийц так забавляет дерзость худого деревенского парнишки, что они очень рады учить меня приёмам. На моём теле остались следы их щедрости. У меня красное лицо и красные пальцы, а мышцы начали гореть ещё до того, как я начал. Но я ещё не закончил.
Они проповедовали сложное учение о Братстве, - откуда-то издалека говорит Пол, - но даже там ни у кого не хватило яиц, чтобы воплотить это в жизнь. Пройти всё до конца, как было на Ближнем Востоке. Мы должны быть готовы сжигать ради правды.
Я понимаю, что мне хватит, когда оказываюсь на грязном полу вниз лицом. Непослушные мышцы не подчиняются приказам, разум пуст и окружён облаками сверкающей черноты. Я использую последнюю оставшуюся калорию, чтобы перевернуться на спину, чтобы можно было смотреть на цветные пятна, кружащиеся перед глазами.
- Эти решётки не выдержат огня, - вдохновляется Пол, наблюдая за моими страданиями. - Когда мы выберемся отсюда, то соберём остальных и закончим работу.
Щёлкает замок. Открывается дверь. Надо мной возникает испуганное лицо, потом дверь захлопывается. Мои глаза прикованы к необычному пятну на потолке. Кровь. Похоже на брызги. Возможно, в ярёмную вену воткнули карандаш.
Добро пожаловать, братюнь, - кричит Пол новому заключённому.
Мужчина смотрит на меня несколько секунд, его лысая и рельефная голова плавает среди звёзд, как жестокий бог.
Какого хрена? - говорит он, пиная меня под рёбра. - Свали с чёртова пола. Теперь это моя камера.
Я встаю. Сажусь на койку и смотрю на мужчину. Большой. Мускулистый.
Забитый татуировками. Змеи, черепа и восемь мячей — клише человека, который думает, что темнота — это преступление и насилие, а не пустота, которая скрывается за ними.
Чёрт, - говорит он, глядя то на меня, то на Пола. - Да вы, мать вашу, ещё дети.
Сколько вам, восемнадцать?
Семнадцать, - отвечаю я.
Национальная гвардия больше не занимается молокососами. Как такие сопляки, как вы, попали сюда?
Мы сожгли Хелену.
Он смотрит на меня в замешательстве.
И Бойс, и Денвер. Они поймали нас посреди Солт Лейк Сити. Мужчина смотрит на Пола. Пол улыбается.
Мы закончим с ним потом, - говорит Пол.
Я ложусь на койку, скрестив на груди безжизненные руки и переключая внимание на кровь на потолке. Темно-красную, как угасающий закат.
* * *
Подвальная дверь не заперта и наполовину открыта. Через проём тянет холодным подземельем. Моё прошлое больше не ждёт, когда я усну. Оно воспроизводится перед моими открытыми глазами, проецируется в реальную жизнь такой отвратительной ясностью, что мне трудно поверить, что друзья этого не видят. Но если бы они видели, то я был бы в курсе. Уверен, если они узнают, что творится внутри этого скромного человека, пожимающего плечами, то всё изменится.