Слепая совесть

— Соскучилась, — вздыхаю.
— Сейчас мадам Джанс позову, да вы проходите! — Бросает украдкой взгляд на Дарсаля.
Тут уж и вторую машину вижу, подъезжает. Впрочем, уверена, если бы нужно было сделать все незаметно, я бы и не заподозрила. Да и через забор всегда можно перелететь, неприлично только.
Захожу в холл, слезы на глаза наворачиваются, вдруг ощущаю, какой же родной, привычный здесь запах, какая же я дура, что не появлялась! А может, и нет, потом еще тяжелее рвать было бы, может, наоборот, дура, что сейчас приперлась.
— Ноэлия? — Мадам Джанс на ходу запахивает новый халат на выдающемся бюсте, на лице следы косметики, волосы растрепаны.
Быстрее, чем успеваю сообразить, бросаюсь к ней, так хочется, чтобы обняла, как в детстве!
На минуту застывает, потом прижимает к себе, усаживает здесь же на старый протертый диван. Вспоминаю, что они ремонт планируют.
— Можно я… — начинаю, голос прерывается, горло перехватывает. — Хочу в последний раз у себя в комнате переночевать…
Мадам Джанс молчит несколько секунд, вздыхает тяжело:
— Простите, Ноэлия, если бы я знала… Мы новую девочку взяли в вашу комнату. Вы же не заезжали, мы думали, уже и не появитесь. Если хотите, я ее сегодня к себе заберу. Но… остатки ваших вещей в кладовой, на случай если вдруг понадобятся, только зачем вам…
И какая бестия дернула меня сюда примчаться на ночь глядя? Давно ведь знала, что со старой жизнью нужно покончить, нет мне дороги никуда, кроме как в императорский дворец. Ни сбежать, ни отпроситься.
Отстраняюсь. Удивительно, но слезы все разом высохли, словно отрубило что-то.
— Не нужно будить ребенка, — отвечаю.
— Идем… хоть чаем напою. — Мадам Джанс поднимается, делает приглашающий жест в сторону столовой.
Иду. В последний раз за родным столом посидеть, а не слушать жуткое «выканье», от которого постоянно вздрагиваю. Сколько мы здесь по вечерам болтали, сказки рассказывали, чай пили — в этом никогда ограничений не было.
Окно открыто в сад, с детства изученные силуэты деревьев чуть покачиваются, одно привычно поскрипывает. Машинально сажусь на свое место, и только потом осознаю, что оно уже не мое. Мадам Джанс начинает суетиться, ставит чайник, достает печенье.
— Тересия не приехала, — зачем-то сообщаю.
— Ты не обижайся, она очень хотела. — Мадам Джанс ставит передо мной чашку, себе тоже наливает. — Не получилось, наверное.
Киваю. Наверное.
— Жизнь не всегда складывается так, как мы хотим.
— Да уж, — хмыкаю я, сегодня день нервного смеха.
Мадам Джанс смотрит на меня, на пристроившегося на другом конце стола Дарсаля:
— Стражу твоему наливать?
— Налейте.
Перед Дарсалем тоже появляется чашка, мадам Джанс достает еще каких-то бутербродов.
— Ноэлия! — слышу я, подскакиваю, едва не ошпарившись.
— Алма! — радуюсь. — Даже не видела, как ты уехала!
— Да к тебе же не подойти было. — Алма садится рядом, мадам Джанс ставит чашку и ей.
— Ну что, — улыбаюсь, бросаю взгляд на мадам, — вещи сложила?
— Ноэлия… — Алма вдруг опускает глаза, сердце уже сжимает темное предчувствие, но еще не хочу верить.
Мадам Джанс поднимается, идет к двери:
— Поговорите, девочки, оставлю вас.
— Прости, но я не поеду.
— Почему? — Надеюсь, голос звучит спокойно. — Ты же так хотела, я же… я же все сделала, и с императором договорилась, и познакомила тебя со всеми!
— Да, — соглашается она, — спасибо тебе большое. Только никому я там не нужна.
— Мне нужна! Я так надеялась, что ты со мной будешь! А мужа подберем, хоть со всего Айо женихов на смотрины приглашу.
— Ноэлия… — Алма всхлипывает, вдруг замечаю, бледная она какая-то, даже будто похудела за эти недели. С ее-то бурной жизнью немудрено. — Ты прости. Но я… я беременна.
— Как ты так быстро узнала? — изумляюсь.
— Сама же мне инопланетный тест купила, который сразу же определяет. Ну вот он позавчера показал… Я тебе не говорила, чтобы не портить церемонию.
Может, и купила, я столько всего накупила.
— А отец кто? Он же должен знать.
— Понятия не имею, и надеюсь, никто не узнает. Хорошо?
Вздыхаю:
— Не лучше ли с отцом…
— Нет! Здесь и с ребенком у меня есть будущее, если мальчик — до конца жизни смогу жить на дотации государства, да и с девочкой тоже. А там что? Быть инкубатором для мужчины с проблемами зачатия совсем не хочется, уж извини. Если бы я нужна была кому-нибудь сама по себе… а так… Ох, прости.
— Ясно. — Поднимаюсь.
Вижу, увещевания мадам Джанс не прошли даром. Оглядываюсь на Дарсаля, похоже, он тоже ни к чаю, ни к угощениям не притронулся. Смотрит не моргая, на минуту кажется, будто огонь делается голубым. Но нет, наверное, привиделось.
— Не обижайся. Я так боюсь! Ты же императрица. А я кто?
«А я кто?!» — хочу закричать. Какая, к бестиям, императрица! Впрочем, все-таки императрица, и держать себя надо как положено. Еще не хватало до скандалов опускаться.
— Если будет возможность в гости… я бы с радостью! И ты приезжай… — бормочет Алма.
Киваю:
— Если будет — с радостью.
Направляюсь к двери. Дарсаль, как обычно, моментально реагирует, бесшумной тенью движется следом.
— Ноэлия, — останавливает Алма, но мне не хочется ее видеть.
Понимаю, что она, вероятно, права. Я тоже на ее месте осталась бы. Разве от этого легче?
— Пока, Алма. Увидимся… если Раум светить будет.
— Спасибо, — шепчет Алма.
Не знаю, идет ли за мной. Спешу поскорее на улицу. Поднимаю голову, полный Раум светит что есть силы, даже расхожее выражение как-то по-особенному звучит.
Заскакиваю в машину — Дарсаль едва успевает дверь открыть. Забирается следом. Молчит.
Ощущаю, как начинают душить рыдания. Садится рядом, взлетаем.
— Не хочу спать. Давай покатаемся, — шепчу.
Кивает, прикрывает глаза — передает водителю.
До чего же дышать тяжело.
— Все меня бросили, — всхлипываю я, сама не знаю, как оказалась на его коленях, прижимаюсь к груди, из глубины души рвутся бурные неудержимые потоки, ничем не остановить.
— Я не брошу, — произносит тихо-тихо или мне только кажется, за своими рыданиями ничего не слышу.
Прижимает к себе, гладит рукой по голове, но мне так много нужно выплакать — никак не остановлюсь, даже мысли о сопровождающей охране не тревожат.
  
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
 
Дарсаль
Огни ночного города оставляют яркие дорожки под веками, почти приближая к насыщению зрением. Улавливаю движущуюся суть реки, едва различимые контуры проницаемых для меня зданий, запоминаю силуэт. Ни разу не пробовал рисовать город, а сегодня хочется.
Ноэлия затихла, сидит на моих коленях, продолжаю машинально поглаживать, следя за омаа. Слегка прикрыл ее ауру и салон машины, так чтобы происходящее не вызывало вопросов, но и излишних деталей Слепым не давало. Альбер и Глар отнеслись с пониманием, не мешаются, надеюсь, и императору лишнего не донесут.
Рваные лоскуты синей ауры постепенно восстанавливаются, возвращаются к обычному ясному цвету. Не знаю, что сказать, слова тут лишние, не нужны. Была бы возможность что-то сделать — сделал бы. А так — только глажу, ощущая почти осязаемый отклик, с удовольствием прислушиваюсь к ладоням, перебираю мягкий шелк волос.
Передаю водителю зависнуть над рекой, отсюда должна открываться красивая панорама, даже мое измененное зрение наслаждается. Ноэлия все еще всхлипывает, но уже начинает посматривать по сторонам, на миг застывает, глядя в окно. Всплеск восхищения быстро затухает, сменяется черными иглами тоски, прошивающими ауру снизу вверх, стреляющими куда-то в голову. Не знаю, как их разогнать, использовать омаа нельзя.
Не плачет больше, только вздыхает резко, судорожно. Приходит в себя. Скоро спохватится, стирая ощущение нежданного комфорта, испугается, смутится. Какая же она бывает смешная — как ребенок.