Слепая совесть

— Без вашего разрешения никто не заменит.
— Даже если император прикажет?
— Думаю, он тоже поставил бы вас в известность. Личный Страж — это личный Страж. Нас просто так не меняют.
— Что тогда? — Вторая грань кошмара, в свете всего предыдущего разговора.
Хельта какая-нибудь, ну или не Хельта, она уже меченая, как и я. И тоже Дарсалем. Нервно хихикаю. Кажется, даже эта черная Овиния вызывает раздражение. Кто такая, почему он не может сказать, и вообще, зачем рисовал?
— Ноэлия, — бормочет Дарсаль тихо-тихо, где-то на пределе слышимости, ощущаю горячие руки на плечах, убирает тут же. — Командир вызывает, я решил заранее вас предупредить… если вдруг что — обращайтесь к Альберу, — продолжает, выравнивая хриплые нотки.
Выдыхаю, ощущаю себя идиоткой. Это он что же решит?! Вспоминаю, что Альбер тоже из Слепых.
Дарсаль
Не могу понять, она действительно себя не контролирует или меня на прочность проверяет? Я-то прочный, конечно. Но видеть эту гремучую смесь эмоций и осознавать, куда они направлены… Неожиданная, невесть откуда ворвавшаяся ревность. Ты ведь никогда не реагировала на мелькающих возле меня женщин — так, легкое недовольство, какое мог бы испытывать и император по отношению к Стражу, отвлекающемуся от службы.
Знала бы, как каждый из цветов прожигает изнутри омаа, манит верой в невозможное, заставляет сомневаться, присматриваться, сгорать горькой надеждой.
Ох, девочка. Не будь ты моей императрицей… Слепому Стражу устоять против таких свечений почти нереально. Даже если потом оказывается, что девушка ничего особенного не испытывала, не хотела и не ждала. Мы-то знаем цену этим цветам. И знаем, как редко и ненадолго они достаются нам — отталкивающим, пугающим. Нелюбимым.
Теряю голову, забываюсь, кладу руки с горящим омаа на плечи, хочу развернуть к себе, снова ощутить губами губы, обтечь своим неизбывным огнем. Сейчас, когда ты вся желаешь этого не меньше меня.
Ладони прожигают на плечах слишком явственные следы — странно, почему не почувствовала? Сжимаю кулаки, закрываю глаза, я приносил присягу императору. Я не могу подвести его сейчас. Тем более что это и ее поставит под удар.
Мог ли Иллариандр просчитать, что так будет? Может ли проверять мою верность? Способствовал ли тому, чтобы на место Ноэлии поскорее взяли нового ребенка, чтобы полностью отрезать ей пути назад?
Может, мне тоже… жениться? Вдруг удастся заглушить, сделать эмоции не столь острыми, остановить безумие. Нужно будет обдумать эту мысль.
Объясняю на всякий случай, куда собрался на ночь глядя. Когда командир говорит: «Давно ты не был на тренировке, сегодня жду», — не стоит даже заикаться, что мне вообще-то некогда сейчас. Или что пока я личный Страж императрицы, числюсь под его командованием весьма условно. То есть за безопасность всего похода, конечно, отвечает он и в случае чего руководит действиями тоже он, но мы с Ивеном уполномочены принимать решения по нашим подопечным без согласования с ним. Отвечать, понятное дело, потом тоже нам.
— Странно, что не к Марису, он же вроде грозился быть среди моих личных, — отвечает внезапно.
Пожалуй, сейчас и я отзеркалю все те всплески, которые только что разглядел у нее. Понравился ей Марис. Утихомириваю себя. Сложно будет его отсутствие объяснять.
С ним сегодня прощаются. Он остается здесь, других добровольцев не нашлось. Или не слишком искали. Беседовал с императором больше часа, а уж сколько говорили ментально, и не узнать.
— Альбер и Гарий на дежурстве, остальных созывают на тренировку и на последний инструктаж перед отъездом.
— А где? — с любопытством оборачивается.
— В парке со стороны комнат охраны есть специальная тренировочная площадка.
— Посмотреть можно?
Удивляюсь, не ожидал.
— Запретить вам едва ли кто посмеет, кроме повелителя.
Приглядываюсь к ее плечам, но аура быстро затягивается, как обычно, не оставляя следов. А мои ожоги и вовсе близки по цвету.
— Позволите… я ваши плечи проверю? — решаюсь.
— Что там? — пугается Ноэлия.
— Боюсь, могли остаться следы. Простите.
— И что делать?
— Если вы не против, я посмотрю сначала.
Смущение с примесью феромонов, бесов Раум, если бы кто-то мог сделать это за меня! Или если бы можно было оставить как есть…
Сверяюсь с омаа, похоже, императрица в домашнем пеньюаре. На нем следов не видно, но он мог просто пропустить энергию через себя. А при чуть более сильном воздействии даже загореться. Он проницаем для моего зрения, да синяя аура слишком яркая, вдруг заглушает. Нужно проверить на ощупь, иначе первое же открытое платье выдаст нас даже зрячим.
Ноэлия отворачивается, четкое, медленное, едва нервное движение — приспускает пеньюар, оголяя плечи, заставляя снова и снова жалеть, что не могу видеть этого нормально, глазами. Только через омаа. Ругать себя за непозволительные мысли. И за промедление, с которым поднимаю ладони, настраиваю, чтобы не добавили еще огня, а лишь помогли просмотреть.
Провожу, прислушиваясь. Как же это приятно — прикасаться просто, по-человечески. Ощущать пальцами прохладу нежной кожи, пробегающее волнение. Вдыхать тонкий аромат.
Кажется, ничего. Выпускаю струйку омаа, чтобы лучше рассмотреть. Не подчиняется, скользит по ключицам, обвивает метку, стекает ниже, спешит охватить как можно больше. Ноэлия прикрыла глаза, застыла, я не могу взять и воспользоваться доверием! Даже когда все внутри сгорает от желания ощутить ее. Хоть так.
С усилием собираю омаа, в последний раз веду ладонями по плечам, поднимаю руки.
— По-моему, все в порядке, — сообщаю, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — На всякий случай посмотрите еще в зеркало.
Направляю к двери в ванную. Встрепенувшись, императрица словно приходит в себя, делает неуверенный шаг, покачивается. Поддерживаю, пряча омаа, чтобы не пришлось потом еще локти проверять.
За ней не иду, наоборот, открываю окно, опираюсь ладонями о подоконник, подставляю голову свежему воздуху. Аромат выветривается, улетучивается, по кайле забирая с собой выжигающий изнутри огонь.
Поднимаю руки. На подоконнике светятся потемневшие следы. Надеюсь, до отъезда никто не увидит.
Ноэлия
Вглядываюсь в отражение. Что я должна тут рассмотреть, интересно? Вроде ни красных пятен, ни белых следов. И что это сейчас было? Зачем?
Провожу по плечам, мурашки по коже, до чего же… волнующе. Так и хочется отдаться теплому свету, раствориться в нем.
Кажется, еще немного, и начну жалеть, что у императора нет омаа.
Прикасаюсь пальцами к свадебной метке, интересно, это кусочек того же огня? Может ли Дарсаль чувствовать ее?
— А что должно быть? — спрашиваю громко, забыв, что кричать не нужно.
— Если ничего не видите, значит, все нормально, — отвечает, голос уже звучит привычно, а еще пять минут назад вибрации обволакивали едва не до дрожи, словно наполненные той же силой.
Запахиваюсь поплотнее, выхожу:
— Можно идти?
Дарсаль прожигает своим жутким белым взглядом, под которым вдруг становится неуютно.
Твою ж бестию, вспоминаю, с какими я вопросами приставала, что же он подумал?! А вдруг императору расскажет? Или, наоборот, решит, будто ему теперь что-нибудь можно?
Отворачиваюсь, прижимаю ладони к щекам, черт, в таком состоянии точно лучше не выходить. Так обидно, что он все это видит, спасибо хоть молчит!
— Как вас учат различать эмоции? — спрашиваю зачем-то, видимо, хочется понять, насколько безошибочно он их определяет.
Не может ведь быть, чтобы все люди чувствовали одинаково! Как же тогда они не путаются, могут быть уверены в том, что увидели?
— То, что проживаешь сам, сомнению не подвергаешь. Чем больше испытаешь оттенков, тем проще омаа потом их различить.
Смотрю на него, глаза почти притухли, стали привычными, губы тоже, такой спокойный голос… Получается, и ты испытывал смущение, волнение, боль? Предательство, наверное, — это же основное, что Стражи должны распознать. Ревность? Любовь?!