Люди как птицы (СИ)
— Ступайте за мной, — велела она, и я пошла за ней, готовая к новым испытаниям. Страх и волнение прибавили мне сил, но говорить, спрашивать о чём-то, у меня не было мочи.
В помещении вспыхнул яркий свет. Комната имела вид гостиной. Яркие красные стены удачно сочетались с белым потолком и дверями. Интерьер комнаты излучал элегантность и утонченность: вверху — хрустальная люстра, слева большой серый шкаф, справа — такой же столик и уютные бордовые диванчики, на которых так хотелось прилечь. На стенах — картины, позволяющие оживить атмосферу и придать дизайну гармонию.
Моя сопровождающая открыла шкаф.
— Вы должны переодеться. Ваше платье измято и запылено. Мы приготовили для вас другое. Надеюсь, подойдёт. Берите его вместе с плечиками.
Я решила не задавать лишних вопросов, да и сама давно подумывала о приведении себя в порядок.
Самое большое облегчение мне принёс душ. Одетая в новое, я покорно шла слабеющими ногами за моей цербершей.
Мы вернулись в комнату с секретаршей.
Спустя минут десять дверь, обитая кожей, отворилась, и меня жестом пригласили в кабинет очевидно какого-то крупного начальника.
Большая комната тонула в полумраке, создавая чувство тайного страха и некоей беспомощности.
Поначалу я никого не увидела, поскольку свет падал так, чтобы освещённым был посетитель. Лицо же начальника скрывала тень.
— Подходите ближе и присаживайтесь, — прозвучал голос, в котором чувствовалось сдержанное приказание.
Я покорно, словно под гипнозом, уселась в кресло. Мне казалось, что напротив никого не было. Но вот от стены отделилась тень. Свет лампы в зелёном абажуре мягко обволакивал часть лика хозяина кабинета.
— Извините, Гера Леонидовна, что мы потревожили вас ночью, но, таковы обстоятельства. Кроме того, ночь существует для того, чтобы сказать то, что не сможешь повторить утром. Лучшие мысли приходят ночью.
— Ночью люди снимают маски дня, — произнесла я чуть иронично.
— Ночь наполнена тайной и магией темноты. И эту магию не стоит разрушать, — таков был ответ неизвестного.
— Вы вызвали меня, чтобы похвастаться своим знанием афоризмов?
— Вовсе нет. Просто, чтобы поговорить. Необходимо обсудить многое, важное для нас обоих.
— Серьёзный разговор может быть только на равных. А мы с вами изначально в неравном положении. Вы хозяин этого кабинета, я же лишь пленница.
— Но всё это лишь временно. И не это сейчас главное…, - нетерпеливо сказал хозяин кабинета.
— А что же вы считаете главным? Мне важно получить ответ на мучительный для меня вопрос: почему власть, декларирующая свободу и всестороннее развитие граждан нашей страны, так унизила меня? Отчего меня силой оторвали от моих любимых занятий, подвергли унизительным допросам и заключению?
— О, ну что для вас какие-то там временные трудности, утрата воли и свободы? Это лишь закалка духа! Как сказал Сенека: «Власть над собой — самая высшая власть, порабощенность своими страстями — самое страшное рабство». Вы же владеете собой отменно!
— Вам говорить легко, не сами же вы же страдали!
В ответ был резкий смех.
— Поверьте, страдал! И поболее вашего!
— Вы испытывали физические муки?
— Я страдал душою. А это — самое тяжкое страдание.
— Отчего же были ваши страдания?
— О, причин было много! Не знаю, с чего и начать… Самое страшное — от меня отвернулся отец. Я страдал от предательства друзей, близких…
— Да… Предать ближнего, всё равно, что продать себя…
— Как хорошо, что вы меня так быстро понимаете. А это потому, что сами пострадали именно благодаря предательству…
— Вот как? Кто же так подло меня предал?
— Не вас конкретно, а вашего возлюбленного, художника Максима Ковалевича. А страдаете вы! Ковалевич арестован по доносу. И донос написал его друг…
— Кто? — я даже привстала с кресла.
— О, это не имеет ровно никакого значения. Тем более, что это бывший друг. Стоит ли говорить о низких и жалких душах?
Я вздохнула, перевела дух, успокаиваясь. Потом сказала, вглядываясь в неясную фигуру за столом:
— Наш разговор не будет продуктивным, если вы не назовёте себя.
— Моя фамилия Сублицкий, — быстро сказал хозяин кабинета. — Теперь, когда вы знаете, кто я, приступим?
— Я о вас слышала, — задумчиво произношу я, ворочаясь в кресле. По телу пробежал холодок.
— Это очень хорошо. И я думаю, что нам есть о чём поговорить.
— Я смогу выслушать вас, если вы выполните условие… — резко сказала я.
Но Сублицкий тут же перебил меня:
— Гера Леонидовна, я не думаю, что вы имеете право ставить здесь условия. Но, со своей стороны, я готов пообещать содействовать вам в ваших просьбах, если мы с вами договоримся, как люди разумные и конструктивные.
— А какие гарантии?
— Моё слово.
— Хм…Ну, и что вы хотите?
— Гера Леонидовна, нам хорошо известно, что вы обладаете чудесной способностью. Очень редким даром левитации. Причём, как мы выяснили, это не просто элевация — высокий прыжок, как в танце. Верю, что вы, как балерина, и им владеете в совершенстве. А то, что вы умеете — именно левитация — парение тела, преодоление земного притяжения…
«О других моих способностях он даже не заикнулся, значит не знает», — подумала я и тут же заявила решительно:
— Нет, вы ошибаетесь!
Он даже привстал, блеснула лысина и крючковатый нос, сгорбленная спина.
— Что?!
Я продолжила:
— Я не обладаю даром левитации. Я летаю!
— А разве это не одно и тоже?
Я рассмеялась в ответ:
— Конечно же нет! Вас плохо информировали. Или консультировали. Левитация, это когда человек или предмет парит в пространстве, не касаясь поверхности земли. А я летаю как птица, отталкиваясь от воздуха.
Сублицкий снова встал.
— И сможете это сейчас продемонстрировать?
Я покачала головой.
— Увы, нет. Для этого нужно особое состояние души и… тела… Униженная и обессиленная я летать не могу.
Сублицкий помолчал.
— Послушайте. Всё это поправимо, — заговорил он густым голосом. — Я хочу предложить вам сотрудничество. Вы — феномен, а такие нам нужны! Мы вас поместим в самые лучшие условия. Мы будем изучать вас, а вы будете работать на благо государства. Нуждаться вы ни в чём не будете. Питание, прогулки (но, конечно, под контролем), интеллектуальная и духовная жизнь — книги, концерты, театр…
— А зачем вам всё это нужно?
— Не мне. Вы должны потрудиться для страны. Ваш феномен будет тщательно изучен, разъят на составные части. Мы сможем научиться создавать таких вот летающих людей. Нам не будет страшен никакой враг! Мы сможем заставить подчиниться весь мир нам! Страна, где есть такие люди, не может не стать влиятельной!
— Вы ходите победы вашей идеи насильно…
В запале он перебил:
— Посмотрите, что сейчас происходит в Европе! Кризис, а за ним и новая глобальная война на пороге! Этому всему мы противопоставим влияние и могущество! Сейчас уже начато строительство в масштабах всей страны. Мы будем сильны индустриально! Мы создадим самую сильную в мире армию. И когда весь мир признает могущество и власть людей — птиц — он примет нашу идею, он будет у наших ног!
Я ухмыльнулась.
— Красиво, но старо! Очень сомнительно, что все эти идеи осуществятся. Вы хотите разъять чудо, чтобы посмотреть, что внутри. Но вы лишь сломаете игрушку, как ребёнок…
Но Сублицкого видимо трудно было переубедить. Идея уже сидела в нём.
— И всё же, Гера Леонидовна, подумайте. Я вас не буду торопить. Торопливость в таком деле не нужна! Если надумаете и подпишите договор, начнёте сотрудничество с нами, можно будет подумать и об освобождении Максима Ковалевича.
— Вы хотите, чтобы он сменил одну тюрьму на другую?
— Хм…Но, что тогда весь наш мир, если не тюрьма, так, кажется, у Шекспира? Мы прикованы к земле цепями, мы пожираем близких нам существ, растения, потому что не можем без еды! Разве это не тюрьма? Изучение вас, как феномена — шаг к освобождению из этой тюрьмы. Если для этого вы желаете иметь при себе вдохновителем этого чудака- художника, почему нет?