Люди как птицы (СИ)
— Оттуда, — улыбнулась женщина и вытерла лицо рукавицей. — А здесь только наше поселение и есть. А вы кого-то ищете?
— Да, мне нужна Кошечкина Оксана Алексеевна.
— А это я, — улыбнулась ещё шире женщина. — Да на хуторе никого уж и не осталось — я да сынишка. По какому вопросу ко мне?
— Меня к вам прислал капитан Вадим Острожский.
— А, Вадимка…
— Он тут велел вам кое-что передать.
Я вынула часы, блеснувшие серебряной крышкой.
Оксана взяла их осторожно, как драгоценность, взвесила на руке, вытерла рукавицей нос и открыла крышку. Тут же её лицо озарилось почти детской улыбкой, как и у брата. На обратной стороне крышки был выгравирован её портрет.
— Здорово! Как это у него получилось…
Она глянула весело на меня:
— Теперь я вижу, что вы живая, не призрак, — и легонько дотронулась до моей руки.
— А что, у вас тут бывают призраки? — спросила я с улыбкой.
— Да бывают. Ходят. Вы как появились на пригорке, я подумала — вот опять призрак… Только днём они редко ходят, — произнесла она с некоей грустью, смотря куда-то в сторону.
— Да, я вижу тут у вас и кладбище рядом, — промолвила я.
— Да, и кладбище есть, но могил там немного. В основном хоронят своих хуторских и иногда заблудших.
Последнее заставило меня вздрогнуть.
— Каких заблудших? Пришлых?
— Именно заблудших. Заплутавших на пути к нашему маленькому посёлку.
Заметив моё серьёзное выражение лица, она пояснила:
— Иногда в лесу находят трупы людей, так и не дошедших до нас, с объеденным туловищем и выклеванными глазами. Мы их и хороним на нашем кладбище.
— Какая жуть! Неудивительно, что у вас тут по ночам появляются привидения…
— Бывает и такое, — улыбнулась женщина. — В лунные ночи. А иногда и днём. Вот не так давно, в начале зимы, спускался от леса человек в зелёном одеянии. Будто над снегом плыл. Медленно так… Потом пропал, как не бывало…
— Удивительно…А что, к вам разве трудно попасть? Я дошла без приключений.
— Потому что вы дорогу знали. Вы своя… А кто дорогу не знает, может заблудиться. Хищные волки и вороны всегда наготове…
Я сняла со спины мешок.
— А я тут вам передачу от брата несу.
— Ой, спасибо…Да что же мы стоим на холоде. Пойдёмте в дом. Там и поговорим.
Я вскинула мешок на плечо, она взяла ведро, и мы зашагали по снегу к домику на горе.
— Что же, у вас тут настоящая глушь?
— Ну, не совсем. Наш выселок официально как бы входят в совхоз, который в противоположной стороне, километров двадцать. Там есть большой посёлок. Оттуда сюда по равнине, через маленькие рощицы попасть легче. Да и дорогу во время пятилетки протянули, камнем выложили, — охотно рассказывала Оксана.
— Какая же польза от вас совхозу?
— Да какая… Фермерское хозяйство. Коров и свиней держали, молоко, мясо сдавали… А в годы войны всё пришло в упадок, и… мы оказалась как на острове…
Большой дом с красивыми наличниками на окнах оказался на вид уже довольно потрёпанным — годы его не пощадили. Просторное и затейливо украшенное крыльцо, на котором, вероятно, когда-то купцы пили чай из самовара, теперь было серым, поблёкшим. Доски пола гнулись и пищали. Над крыльцом виднелось резное изображение орехового дерева.
Внутри дома пахло щами и тестом.
Навстречу нам резво выскочил мальчик лет девяти, светлоголовый, как и мать. Его руки были в чернилах.
Он готовился что-то сказать матери, но увидев меня, воскликнул:
— Ой, здравствуйте!
— Вот, Димушка, гостья к нам!
Мальчик кивнул, а потом сказал матери:
— А я уже сочинение написал…
— Молодец! Я потом проверю.
— А про что же сочинение? — спросила я, улыбаясь.
— Про весну…
— Как здорово! Значит, ты учишься тут? В школу ходишь?
— Нет, — он покачал отрицательно вихрастой головой.
— Да не ходит он, — объяснила Оксана. — Некуда ему ходить. До ближайшей школы неблизкий путь, да и кто его будет водить в такую даль… Так и учу его сама. Вот война закончится — будем перебираться в город, там уже в настоящую школу его отдам.
Когда мы сели в просторной гостиной, обитой старенькими обоями, я рассказала Оксане откровенно обо всём — как бежала из лагеря, как её родной брат Вадим Острожский спас меня.
— Ну, не беспокойтесь, милая, — взяла меня за руку Оксана. — Останетесь пока у нас! Вот Вадим приедет… У него фантазия богатая, он что-то придумает. Знаете, какие он книжки читает! У нас никто вас не найдёт — такая глухомань! Тем более, что вы страдаете невинно… Вадим вас поддержит… А то, что вы честный и в чём-то необычный человек — это сразу видно! А сейчас давайте посмотрим и разложим продукты, да будем готовить ужин, а то уже темнеет.
Действительно, часы с гирьками пробили пятый час ещё при входе в комнату. Углы потонули в темноте.
Мы прошли на кухню, и я выложила из мешка на стол банки с рыбными консервами и тушёнкой, сахар в кубиках, две буханки хлеба и ещё всякие редкие продукты, которыми не баловало военное время.
Оксана всплеснула руками при виде такого богатства.
— Ну, живём! Вот это да! Устроим пир на весь мир!
Я набралась храбрости и спросила:
— Оксана, а моё присутствие вас не очень стеснит?
Она махнула рукой:
— Что вы! Дом пустой, комнат хватает. Я вас поселю в комнате, где печка есть… А сын — он живёт в одной комнате со мной, он так привык.
— Оксана, я не в том смысле. В смысле питания. Не объем ли я вас?
— Гера, вы это бросьте. Не обеднеем. Что мы будем кушать, то и вы. У нас и картошка ещё осталась, и макароны, и крупы. Хозяйство своё небольшое есть — куры, корова. Так что — проживём! А там, глядишь, и война закончится!
Слёзы навернулись мне на глаза.
— Спасибо вам, Оксана. Вы так помогаете мне.
— Да что вы… Разве человек не должен помогать человеку? Вот ведь как — война, кажется, озверели все… А я думаю, что как раз сейчас мы должны держаться вместе друг за друга. Тогда выживем.
На пороге стоял Димка с моделью самолётика в руках и слушал речь матери.
***
В последующие дни я постепенно свыкалась с жизнью на хуторе.
Комнату мне выделили удобную, выходящую окном на занесённые снегом немые хуторские дома.
Внутри моего обиталища — привычная железная кровать с блестящими никелированными шарами, пружинным матрацем, украшенная вышивками, покрывалами и горой подушек, стол с керосиновой лампой, коричневый шкаф с книгами и журналами, откуда я сразу извлекла подшивку «Вокруг света», чтобы почитать на сон грядущий. По всей комнате разносился запах книг и каких-то приятных, неведомых сухих трав.
Я старалась помогать Оксане по хозяйству, ведь навыки рубки дров, разжигания печи и примуса, приготовления простой и бесхитростной пищи у меня уже были. Каждый день мы слушали сводки информбюро и молились, чтобы скорее закончилась война.
Успевала я и позаниматься с Димкой литературой, историей и танцами.
Да, и танцами!
Оксана, выпускница музыкального училища, садилась за рояль. Её лицо становилось вдохновенным и прекрасным, гибкие руки с длинными пальцами нежно и страстно бегали по клавишам и ударяли по ним, иногда она особым жестом подносила тонкую руку, чтобы поправить волосы или открыть нотную страницу, тогда рукав тёмно-синего с розами платья соскальзывал, открывая изящный локоть. И под звуки грибоедовского вальса, или Моцарта, или Сен-Санса, или Чайковского, мы с Димкой делали замысловатые танцевальные движения по гостиной, что давало нам толику веселья.
Иногда мы с мальчишкой играли в самые неожиданные игры, например, в «орлянку» или в «фантики»; расставляли солдатиков — «красную кавалерию» и гусаров 1812 года и пуляли по ним сухими горошинами из маленькой пушечки.
Но более всего Димка обожал самолёты! Он сам мастерил модели из дерева, шёлка, бумаги и прочего, восторженно рассказывал о разных марках самолётов, их боевых и технических качествах. Мы с удовольствием запускали планеры, глядя, как они парят на восходящих потоках, листали книги с изображениями крылатых машин, смотрели марки.