Люди как птицы (СИ)
«Волга» затормозила у небольшого магазина. Водитель, выгрузив вещи, зашагал к дверям за папиросами, а приезжие отправились пешком в переулок.
Тропинка привела их к деревянному зелёному забору и крашеным железным воротам, к калитке которых был привинчен нужный им номер.
— Ну, вот, этот дом, — сказал младший. — Стучи!
Но старший стоял в задумчивости, как бы вслушиваясь в звуки. Кудахтали куры, скрипело колодезное колесо, где-то играла радиола и пилили дрова.
Тогда младший сам постучал в железную калитку. Залаяла собака и выглянула девочка лет десяти. Светлые волосы её были заплетены в косички.
— Здравствуйте! А дома никого нет! — сообщила она, с интересом оглядывая приезжих.
— А тебе, наверное, запретили открывать и разговаривать со всякими взрослыми? — спросил лукаво младший в пёстрой рубахе, подмигнув девочке.
— Нет, почему, проходите, — сказала девочка, лязгнув железным запором калитки, и оттаскивая за цепь лающую собаку.
— Сейчас, подождите, я Кудлая в сарае запру, — кинула она на ходу.
Гости вошли во двор, пока девочка тянула собаку куда-то в густую тень.
Двор был засажен деревьями — яблони, вишни колебали свою листву, а у порога вился виноград. Стволы деревьев были обмазаны белым. Возле упавших яблок и груш летали пчёлы. В цветнике, за заборчиком, колебались красивейшие головки цветов.
Чемоданы они поставили у порога.
— Мы вошли, ничего? — спросил высокий и седой мужчина, ласково улыбаясь девочке. А младший сделал фокус — сначала в его руке ничего не было, а потом — оп! появилась конфета на палочке.
Девочка улыбнулась, застенчиво приняла подарок.
— Спасибо. Ничего страшного, что вошли, вы садитесь, отдыхайте, — кивнула она на скамейку, — а тётя скоро придёт — за молоком пошла.
— Какая красота здесь у вас, — промолвил младший. И сказал своему спутнику:
— Ну, ты отдыхай, а я поснимаю на плёнку здешние красоты.
Было жарко, седовласый снял пиджак, положил на спинку скамейки, сел, вытянул ноги, улыбаясь, осматривая двор.
Вдруг наступила тишина, слышно было, как ветер шелестит листвой, гудят пчёлы да чирикают птицы.
Когда калитка спустя несколько минут открылась, хлопнула и звякнула, он встал. По дорожке грациозной походкой шла стройная, сухонькая женщина с тонкой талией, в простеньком платье. Лишь вблизи был заметен возраст этой женщины, седые ниточки в тёмных волосах, морщинки на загорелом лице.
Женщина с удивлением разглядывала гостя. Остановилась, поставив бидон на каменную дорожку.
— Здравствуй, Гера, — сказал седовласый смущённо и радостно одновременно.
Женщина, чуть прищурив глаза, отчего ещё более проявились морщинки, разглядывала этого высокого, пожилого, но достаточно импозантного гостя, и видела парк с бархатно-шелковистой травой, клумбу с цветами, фигуру мужчины, которая призрачно колебалась в горячем жёлтом мареве.
— А вы бы не могли нарисовать флейту и море? — промолвил седой мужчина странную фразу.
На это женщина, улыбнувшись, сказала:
— Ты ещё сказал, что моё платье похоже на цветок… А сейчас я в таком простом платье…
— Ну, что же это не важно… Важно, что мы встретились…
— А и правда, что мешает сделать это платье снова нарядным? — сказала она, а после с возгласом «Максим», она припала к груди седовласого мужчины.
На миг наступила полная тишина, лишь прозвенел звук далёкой бесприютной флейты.
И тут произошло чудо — платье Геры преобразилось, оно словно вобрало в себя все цветы росшие во дворе и стало разноцветным и нарядным, и сама она стала краше, ибо человек может быть красив в любом возрасте. Сединки стали уменьшаться, став паутинками, полетели по ветру, морщинки разгладились — шестидесятитрёхлетняя женщина помолодела лет на десять!
Всё это преображение наблюдали изумлённый мужчина в цветастой рубашке и фотоаппаратом и девочка с косичками.
— А я наконец-то выполнил твою просьбу, — сказал Максим, и полез в чемодан. Он достал небольшую картину.
На картине был нарисован музыкант, сидящий с флейтой на берегу изумрудного моря.
— Вот, это тебе, вот смотри — флейта и море. Здесь изображён флейтист, заклинающий волну.
— Чудесно, — промолвила Гера, с восторгом рассматривая картину. — Но это такой дорогой подарок. Ты знаешь, я бы с удовольствием проникла туда, к этим волнам, но не хочу оставлять тебя.
— Ты ещё побываешь там, — пообещал Максим.
— Где же ты был, Максим, столько лет?
— Я живу в одной далёкой южной стране. Там я пишу картины, устраиваю выставки и продаю буклеты.
— Как же ты узнал обо мне?
— Прочитал о выдающемся балетмейстере — педагоге в одной брошюре. Сразу узнал тебя и решил обязательно увидеть. Я очень рад, что ты жива. Ведь все эти годы, я был уверен, что тебя нет на свете.
— А я искала тебя Максим, так искала. Как же ты спасся тогда, в двадцать восьмом году?
— С помощью друзей из комиссариата иностранных дел. Я тогда летел, летел, помнишь, первый и единственный раз. С трудами добрался до города на Неве. Помогли друзья, под чужим именем пересёк границу… Ну, об этом не так интересно рассказывать! Потом — обязательно! Кстати, хочу представить моего сына Александра.
— Очень приятно, — сказала Гера и протянула Александру смуглую ладошку.
— А это дочь моего воспитанника Димы Кошечкина, — сказала Гера. — Ну — ка назови себя.
— Юния, — промолвила девочка и покраснела.
— Юлия? — переспросил Александр.
— Нет, Юния, — ответила девочка с достоинством.
Дальше между ними было очень много приветственных слов, милых и искренних разговоров, всяческих вкусных угощений и прогулок. И приятный вечер, и блаженная ночь воспоминаний и отдыха.
А когда рассвело, Александр вышел к рукомойнику, поглядел в утреннее небо, и увидел, как в чистом лазурном океане, взявшись за руки, парят две фигуры.
— Эй, а меня — то забыли, — закричал он и неожиданно для себя вознесся в небо и присоединил свою руку к руке отца.
А в доме в тихой спаленке сладко спала маленькая Юния.
Серая кошка сидела на подоконнике и улыбаясь, глядела в небо.
Послесловие
Геру Леонидовну Метаксину, мою соседку по этажу, было очень интересно слушать. Обычно мы поднимались с пятого этажа на крышу, где стояло крепкое дубовое кресло, закалённое снегами и дождями, в него и садилась Гера Леонидовна и таинственным полушёпотом начинала свои рассказы. Иногда она как будто теряла нить повествования, её глаза обнимали всё небо — или дневное, голубое, или вечернее, звёздное, она следила за облаками, самолётами, планерами или птицами, но затем, будто опомнившись, она легко входила в прежнюю колею рассказа, с увлечением продолжая дальше.
Какое-то время я считал эти рассказы фантазиями пожилой, одинокой и очень романтичной женщины.
Но перед смертью она передала мне эти записки, и, вчитавшись в них, проникшись их духом, я счёл всё рассказанное ею за правду.
Именно по этим литературным запискам, а также по рассказу Александра Ковалевича, которому я написал в Италию, и составлена повесть, прочитанная вами.
Мне безумно жаль было Геру Леонидовну! Она была очень одиноким человеком. После смерти мужа ни с кем не заводила знакомств, долгое время жила лишь работой, потом долго болела, но из последних сил наведывалась на почту или к почтовому ящику — ждала писем от нежного друга из Италии. Она завещала после смерти эти письма предать огню, что и было исполнено.
Гера Леонидовна была удивительнейшим человеком, кое-кто даже уверял на полном серьёзе, что она ведьма и что видел, как она летала. Наверное, эти слухи рождались оттого, что она любила, поднявшись на крышу, посидеть там в кресле и посмотреть на небо. Но чтобы летала, была ведьмой? Многие считали это полнейшей чушью, но теперь, после прочтения этих записок, я склонен поверить во всё, что угодно!