Интервью сына века
Б. Ф. Бутылку «Шато терре-гро-кайу» 1994 года, пожалуйста. Даже если это плохой год.
Заглядываю в меню: бутылка стоит 225 франков. Не самое дорогое вино, но надо будет как-то потихоньку, уходя, прихватить счет с собой.
За что мы так любим Бернара Франка? За то, что он умеет выбирать вино? За то, что его инициалы совпадают с «Банк де Франс»? Вовсе нет! Просто он «последний из могикан». Этот беззаботный кладезь знаний и культуры всю жизнь был занят тем, что, борясь со скукой, оттачивал фразы. Его книги только кажутся ленивыми: Бернар Франк – это стахановец прессы, трудолюбивый бездельник, вечно занятой лентяй, а заодно величайший из живых французских классиков после смерти Антуана Блондена. [10] Уже одно то, что я сижу с ним за одним столом, гарантирует мне упоминание в его биографии, которая будет написана Пьером Ассулином [11] (и выйдет в 2018-м в издательстве «Плон»), в его дневнике (который выйдет в 2025-м в издательстве «Фламмарион») и в Энциклопедии французской литературы ХХ века Фребура и Неоффа (которая выйдет в 2047-м в издательстве «Альбен Мишель»). Можно даже малость перефразировать декартовскую фразу: я обедаю с Бернаром Франком – значит, я существую.
Ф. Б. Предлагаю совершить подвиг: продержаться в течение всего обеда и ни разу не упомянуть Жана д’Ормессона.
Б. Ф. Вы уже нарушили.
Ну, он силен! А я – горе-интервьюер. Что на моем месте спросил бы у него Трумен Капоте? Мне выпала удача общаться с культурным человеком ХХ века, а я не решаюсь задать ему самые важные вопросы. Боится ли он смерти? Зачем мир так устроен? Зачем мы живем? Что лучше делать – книги или детей? Читать – это то же самое, что писать? Писать – значит жить? Значит ли это, что читать – значит жить? Читал ли он Жана Эшноза?
Б. Ф. Да, читал. Недурно написано.
Ф. Б. А Кристин Анго? Она, как и вы, пишет «автофикшн», то бишь романы от первого лица…
Б. Ф. На вручении премии «Декабрь» я голосовал не за нее. Уэльбек – другое дело, но сейчас я не про него. Я читал «Субъект Анго» в карманном издании. Что касается «Инцеста», то мне его прислали накануне вручения премии, заказным пакетом с курьером. Пришлось расписаться, что книга действительно дошла. Потом пришлось ее читать, заметьте, накануне вручения! Должен вам сказать, это совсем даже неплохо. Она гиперчувствительна.
Ф. Б. На мой взгляд, она слишком претенциозна.
Б. Ф. Претенциозность – это хорошо. Я тоже был с претензией, когда издавал «Всеобщую географию».
Он высасывает из раковин моллюсков, политых белым бургундским. Тарелки сделаны в 1960-м по рисункам Жана Кокто.
Ф. Б. Вы в курсе, что Кокто выходит в «Плеяде»? [12]
Б. Ф. Конечно! Почему бы нет? Этому мастеру на все руки не хватало организованности, так что «Плеяды» как раз для него.
На Бернаре Франке красный галстук в пандан его шерстяному шарфу. Пока мы обедаем, они перепутываются и сливаются воедино. Он заказал глубокие устрицы и пикшу. Сомелье приносит нам «Шато Макайу» 1993 года. Это совсем не то, что мы заказывали: он перепутал «гро-кайу» с «макайу». Что совершенно в духе Франка: идешь в одно место – и вдруг хоп! – приходишь в другое. У Бернара Франка шарфы превращаются в галстуки, а вина меняют этикетки.
Ф. Б. Сартр поссорился с двумя единственно талантливыми писателями, которых знал: с Борисом Вианом и с вами. Впрочем, вы с Вианом сделали Сартра персонажем хороших книг: «Пены дней» и «Крыс».
Б. Ф. Виан был очень близок к Сартру, пусть даже через свою жену… Я ходил слушать его в клуб «Табу». Кстати, это он дал мне телефон Сартра: Дантон 48–52.
Ф. Б. А в качестве героя романа Сартр был хорош?
Б. Ф. Он был не так скучен, как мы все. Ну, разумеется, если заговорить с ним о будущем демократии, он седлал своего конька, и тогда челюсти сводило. Но в жизни он все же был куда забавнее, чем в книгах. Сегодня он хорошо бы смотрелся в экране телевизора. Не забывайте, что в молодости он написал «Ситуации» и стер в порошок французских литературных мастодонтов, таких как Мориак, Жироду и т. д. Это там он выдал свою коронную фразу: «Бог – не художник, господин Мориак тоже».
Ф. Б. Мы переживаем один из ключевых моментов истории: молодой пронырливый журналист встречается с великим и снисходительным писателем.
Б. Ф. Карьерой озабочены не только молодые: когда ты стар и уязвим, ты тоже думаешь о карьере. Шардон [13] говорил: «Жизнь коротка, зато карьера – длинна». Я, к примеру, старый карьерист: я мечу на ваше место в журнале «Вуаси».
Ф. Б. Зато я никак не тяну на молодого снисходительного…
Б. Ф. Еще как тянете: вы мой комментатор. А значит, покровитель.
Ф. Б. В предисловии к вашему последнему сборнику Оливье Фребур пишет, что вы стали писать книги, чтобы не работать. Но ведь писание книг требует много работы. Получается, что вы всю жизнь работали, чтобы не работать.
Б. Ф. Так оно и есть. Более того, чтобы поменьше работать, я старался сразу «ваять нетленку».
Он поглядывает на хорошенькую официантку, которая лавирует между столиками со скользящей грацией парижских официанток.
Ф. Б. Вам семьдесят, а вы по-прежнему посматриваете на хорошеньких женщин.
Б. Ф. Да, вот только они в мою сторону уже не глядят. Зато страсти кипят по-прежнему: глянут на тебя четыре красотки (с непривычки-то, знаете) – и жизнь бьет ключом.
Ф. Б. Четыре! Ну, вы баловень судьбы! У меня, к примеру, только одна!
Б. Ф. Все впереди!
Нас окружают деляги, не отрывающиеся от мобильников. Неожиданно я кидаюсь в бой очертя голову.
Ф. Б. Для чего нужна жизнь? Возможна ли в ней любовь? Отчего люди умирают? Что лучше делать – книги или детей?
Б. Ф. Хорошие книги не отвечают никаким нуждам, но при этом в них заключен ответ. Что касается наших дочерей, [14] то будем надеяться, им повезет больше, чем книгам. И проживут авось дольше.
Ф. Б. Вы позволите мне опубликовать это интервью в переиздании моих архивов в 2078 году?
Б. Ф. Разумеется. И с удовольствием его прочту.
Я мог бы добавить к этой беседе блистательное заключение, но для этого пришлось бы работать.
Филипп Соллерс [15]
Нет, мне снится, не может быть, чтобы я обедал с Филиппом Соллерсом! Мужик, что сидит напротив, серьезен, говорит о литературе, его нельзя назвать ни легкомысленным, ни легковесным. Тут, должно быть, какая-то ошибка. Возможно, это ряженый, двойник, печальный клон, загримированный пародист. Тем не менее на пальцах у него перстни, меж пальцев зажат мундштук с сигаретой, волосы пострижены а-ля Эрве Базен, и пьет он «Кровавую Мэри». Может, это Лоран Жерра, [16] переодетый Филиппом Соллерсом? Или нас снимают скрытой камерой для «Сюрприз сюр-приз». Вот ведь незадача: я-то готовился просто заглянуть в «Клозери де Лила» [17] и потрепаться о том о сем с балагуром и шутником. А тут – воин во всеоружии, защитник изысканного вкуса.