С любовью, Луков (ЛП)

— Не знала, что у тебя есть своя комната, — я попыталась сглотнуть. — Должно быть, это здорово.
Фраза прозвучала так же фальшиво, как мне показалось, или..?
Выражение лица Ивана не изменилось. Как и тон, по поводу которого я не знала, что и думать.
— Я не привожу сюда людей.
«Что?», вылетевшее из моего рта прозвучало так же вяло, как я себя чувствовала.
Иван продолжал помешивать что-то в кружке, его глаза смотрели в никуда.
— Это мое убежище.
Я бросила на него взгляд, удивленная его комментарием.
— Раньше здесь был конференц-зал и кладовка, но я отремонтировал ее несколько лет назад, когда фанаты пробрались в комплекс и ворвались в раздевалку, пока я принимал душ.
Что?
— Они меня сфотографировали. Джорджине пришлось даже позвонить в полицию, — объяснил он, не сводя с глаз с моего лица после того, как пожал плечами. — В любом случае, это был лишь вопрос времени. Раньше когда слишком уставал, чтобы ехать домой, я часто оставался здесь, — продолжил парень, застигнув меня врасплох. — Правда теперь больше этого не делаю.
Интересно, почему.
Потом я вспомнила, что это не мое дело. И неважно, друзья мы (или кем бы там ни были) или нет.
Иван, не говоря ни слова, подошел ко мне, все еще удерживая кружку в одной руке, а ложку в другой. Я тоже молчала. Просто наблюдала за ним, пытаясь понять, что он делает.
Когда Луков остановился прямо передо мной, так близко, что для некоторых, кто не привык к нарушению границ личного пространства, это показалось бы слишком, я все еще не произнесла ни слова.
Парень не вздохнул и не поморщился, когда протянул мне чашку, удерживая ее на расстоянии нескольких сантиметров от моей груди. Тот факт, что я не спросила его, насыпал ли он туда яда, всплыл у меня в голове так же быстро, как и вылетел из нее. Я была не в настроении для перепалок. Мне действительно не хотелось этого. Больше нет.
И вот так стало ясно, что со мной что-то не так.
Я заглянула внутрь кружки, обратив внимание на молочно-коричневую жидкость... и понюхала ее. А затем посмотрела на Ивана.
Он приподнял бровь и придвинул кружку ко мне еще чуть ближе.
— Это смесь из пакетика, — объяснил он все тем же проклятым тихим голосом, словно не хотел ляпнуть что-то неподобающее. — У меня нет маршмэллоу, если тебе нравится пить с ними.
Он…
Он…
О, черт.
— И я развел его с миндально-кокосовым молоком. Тебе ведь не нужны лишние калории, — продолжал Иван, все еще держа проклятый напиток в полуметре от моей груди, пока я стояла рядом.
Он сделал мне какао.
Иван приготовил мне чертово какао. Пусть и без маршмелоу, но ему и не нужно было знать, что я пью какао с ними в очень редких случаях.
А вот как он узнал про напиток (и почему у него вообще была эта смесь) я понятия не имела. Просто не могла это переварить. Ситуация походила на ту, когда они с Ли попросили меня стать его партнером, а мне показалось, что я случайно приняла психотропные.
Иван Луков — величайший заклятый друг после братьев и сестер — сделал мне горячее какао.
И вдруг, по какой-то странной причине, которую никогда, никогда не пойму, даже годы спустя, я официально почувствовала себя самым большим ничтожеством на планете. Это стало последней каплей.
Мои глаза почти мгновенно защипало, а в горле пересохло, как никогда раньше.
Он пришел сюда, потому что тренер Ли позвонила ему.
Иван угостил меня конфетой.
И притащил меня в свою комнату.
А потом сделал мне горячее какао.
Моя рука поднялась сама по себе, и пусть я хранила молчание, однако все равно обхватила пальцами теплую керамику и забрала чашку у Ивана. Мой взгляд метался между напитком и его лицом, которое было таким красивым, таким раздражающе совершенным, что мне становилось еще труднее ценить свою заурядную внешность. Когда парень отпустил чашку, я поднесла ее ко рту и сделала глоток, хотя глаза продолжало жечь. Напиток был не таким сладким, как если бы там было обычное молоко, но все равно вкусным.
А Иван остался стоять рядом, наблюдая за мной.
И я почувствовала... стыд. Мне было стыдно за то крошечное проявление доброты, которое он только что мне оказал, хотя и не должен был. Заботу, которую не уверена, что проявила бы, поменяйся мы местами, и от этого мне стало только хуже. Горло сжалось сильнее, чем раньше. Казалось, я словно проглотила гигантский грейпфрут.
— Что случилось? — спросил Иван снова, терпеливо выговаривая каждое слово.
Я отвернулась, а затем оглянулась на него, сжав губы и пытаясь бороться с комом в горле размером с мяч, который давил на мои голосовые связки.
«Какая же ты дрянь, Жасмин», — бубнила какая-то часть моего мозга, а глаза жгло все сильнее.
Я не хотела объяснять ему. Не желала ничего говорить.
Но…
«Сука» — все шептал голос в голове. — «Эгоистичная дрянь».
Мне опять пришлось от него отвернуться и сделать глоток. Горячая жидкость успокоила напряжение в голосовых связках, и только потом я смогла произнести ужасно хриплым голосом:
— Ты когда-нибудь чувствовал вину за то, что сделал его… — он знал, что означало слово «его», — своим приоритетом?
Иван издал звук, словно задумался на минуту, и мне почти захотелось обернуться, чтобы увидеть выражение его лица, прежде чем ответил:
— Иногда.
Иногда. «Иногда» звучало лучше, чем «Никогда».
«Тебя не волнует никто и ничто, кроме фигурного катания», — сказал мне мой бывший напарник перед тем, как бросил меня. А все потому, что я накинулась на него из-за простуды, которую тот подхватил. И это накануне национальных соревнований. — «Ты такая бесчувственная».
Но эти слова были не обо мне. Все, чего мне хотелось — это получить медаль, поэтому я всегда твердила себе, что сделаю все возможное, лишь бы победить. Я не планировала, да и не собиралась становиться рядовым фигуристом. Как бы плохо себя ни чувствовала, я всегда поднималась и снова выходила на лед. Так что со мной было не так?
Разве плохо любить то, чему ты посвятил свою жизнь, и в чем хотел стать лучшим? Никто и никогда не становился самым-самым в чем-то, не оттачивая свое мастерство. Как однажды сказала Галина, когда злилась на меня, еще являясь моим тренером: «На природном таланте далеко не уедешь, yozhik». Как и во многом другом она не ошиблась.
Я же просто приняла несколько неверных решений. Очень глупых решений, из-за которых теперь моя жизнь была окрашена в черный цвет.
— А ты? — спросил Иван, когда от меня не последовало никакой реакции.
Черт.
Я сделала еще один глоток теплого напитка, наслаждаясь его ароматом. Ложь уже сформировалась в моей голове, готовая вырваться на свободу... И мне это не понравилось. Поэтому я решилась сказать своему партнеру правду, хотя на «вкус» она казалась наждачной бумагой.
— До недавнего времени нет, но сейчас...
Да.
Да.
Наступила пауза. А затем Иван произнес:
— Это потому, что ты стала заниматься чем-то другим, когда взяла перерыв на сезон?
Перерыв на сезон. Слишком мягкая трактовка того, что происходило в моей жизни.
— С этого все и началось, — призналась я, не сводя глаз с кружки, хотя их снова начало жечь. — Возможно поэтому сейчас я стала замечать мелочи, на которые раньше не обращала внимания. И понимать, сколько всего пропустила.
— Например?— спросил Иван мягко, и я не могла не фыркнуть.
— Да все. Школьные дни. Прогулки. Свидания, — любовь. — Знаешь, я пошла на выпускной своей сестры только потому, что моя мать заставила меня. В тот день у меня должна была быть тренировка, и мне не хотелось ее пропустить. Так что я закатила истерику, — и вела себя как сволочь, но уверена, что Иван и сам пришел к такому выводу. — Я забыла, насколько помешана на фигурном катании.
С его стороны послышался тихий вздох.
— Ты не единственная. Мы все одержимы этим видом спорта, — спокойно ответил Иван. — Ради него я пожертвовал всей своей жизнью.