С любовью, Луков (ЛП)

Я закрыла глаза и затаила дыхание, когда боль в груди стала настолько невыносимой, что у меня даже возникли сомнения, смогу ли я сделать вдох, если попытаюсь. А затем я засопела. Так тихо, что сама себя едва слышала.
— Иди ко мне, — тихо прошептал Иван мне прямо на ухо, в очередной раз сжав мои плечи.
— Нет, — сорвалось с моих губ, но голос звучал так, будто два камня скользили друг по другу.
— Дай мне обнять тебя, — чуть громче произнес парень мне в ухо, а жар от его тела ощущался еще сильнее.
Стыд выжигал меня изнутри, и я попыталась сделать еще один шаг вперед, но Иван никуда меня не отпустил.
— Позволь мне, — потребовал он, игнорируя мои попытки сдвинуться.
Я еще больше зажмурилась и сказала, прежде чем смогла остановиться:
— Не хочу я никаких объятий, Иван. Ладно?
Почему? Почему я делала это с собой? Почему я так поступала с другими людьми? Он ведь просто пытался быть милым…
— Ну, очень жаль, — ответил Иван, сместив свои руки с моих плеч, и скользнув ими по верхней части моей груди, прямо под ключицами, пока не скрестил предплечья на мне. Затем парень потянул меня, и я повалилась назад, ударившись верхней частью спины о его грудь, плоть к плоти.
И он обнял меня. Настолько крепко, что мне стало тяжело дышать, и я ненавидела себя за это. Ненавидела себя за свое лицемерие. За то, что старалась относиться к Ивану с негативом. За то, что всегда ожидала от него подвоха. Было столько моментов, за которые я себя ненавидела, что даже не уверена, смогу ли сосчитать их все до конца жизни.
А Иван продолжал обнимать меня все сильнее и сильнее, пока наши тела не прижались друг к другу.
— Ты — лучший фигурист, которого я знаю, — шептал мне на ухо мой партнер, а его объятия были самыми тесными из всех, что я знала. — Да, именно ты. Самая сильная. Самая выносливая. Самая трудолюбивая…
Я подалась вперед, пытаясь отойти от него, потому что не хотела слышать эту чушь... Однако осталась на месте.
— Ты же знаешь, что это не имеет значения, Иван. Ничто из этого не имеет значения, если ты не победишь.
— Жасмин…
Опустив голову вперед, я сомкнула глаза еще сильнее, потому что жжение в них только усилилось.
— Ты не понимаешь, Иван. Да и как тебе понять? Ты ведь не проигрываешь. Все знают, что ты лучший. Все любят тебя, — прохрипела я, не в состоянии закончить предложение. Не в состоянии произнести «но никто не любит меня так же, кроме людей, которых я подводила каждый раз».
Его теплое дыхание коснулось моей щеки, а руками он обвил меня еще сильнее. Затем Иван прошептал, прижавшись губами к моему уху:
— Ты обязательно победишь. Мы победим…
Я сделала резкий вдох.
— …и даже если мы этого не сделаем, ты настолько далека от того, чтобы быть неудачницей, насколько это возможно, так что заткнись. Уверен, твоя мать не считает, что все твои усилия ничего не стоят. Я видел, как раньше она наблюдала за тобой. Я и сам следил за тобой. Ни один, наблюдавший за тобой на льду, не подумал бы, что все твои жертвы напрасны, — закончил он.
Я зажмурила глаза, пытаясь сдержать очередной приступ удушья, ползущий к моему горлу, и чувствовала, что умираю снова и снова.
— Иван…
— Не «Ванькай». Мы победим, — пробормотал парень мне на ухо. — И не надо говорить, что ты неудачница. Я тоже не всегда выигрываю. Никто этого не может. И да, это не весело, но так говорят только лузеры. Такие слова можно услышать только от тех, кто собирается покинуть спорт. Проиграешь, только если сдашься. Ты этого хочешь? После всего пережитого? После всех этих переломов и падений, ты хочешь просто уйти?
Я ничего не ответила.
— Собираешься сдаться, Пончик? — спросил Иван, прижимая меня к себе.
Я продолжала хранить молчание.
— Те молодые девушки уходили из спорта сразу после того, как завоевывали золотые медали, потому что боялись проиграть после своей победы. Ты говоришь, что никто не помнит второго места, но также никто не запоминает чемпионок, которые выиграли лишь раз, а затем исчезли. Та Жасмин, которую знаю я, ничего не боится. Она не сдается, и эту девушку люди будут помнить всегда. Ту, что раз за разом участвует в соревнованиях. Ту, которая победила бы, а затем продолжала бы пытаться повторить свой успех. Вот с какой девушкой я знаком. Ту, чьим партнером я стал. Ту, что считаю лучшей из всех. И лучше бы тебе никогда не просить меня повторить свои слова, потому что я не стану. Не знаю, что у тебя случилось, но что бы там ни было, ты должна пройти через это. И должна помнить, на что ты способна. Кем являешься. Каждая твоя жертва не напрасна. Ты стоишь каждой этой жертвы. Понимаешь?
Понимаю ли я его?
— Просто отпусти меня, — прохрипела я. — Пожалуйста.
Пожалуйста.
Я сказала «Пожалуйста». О Боже.
Но Иван этого не сделал. Конечно же нет.
— Ты меня понимаешь?
Я опустила свой подбородок, не говоря ни слова, внутри меня все горело.
Вздох Ивана прошелся по моему уху, и парень сжал меня крепче в объятиях, которых я не желала, но которые не хотела покидать.
— Жасмин, ты не неудачница, — должно быть, Иван подбородком коснулся моего уха, потому что кожу закололо. — И не стала ею ни годы назад, ни на прошлой неделе, ни сегодня. И завтра тоже не станешь. Никогда. Потому что победа — это еще не все.
Я фыркнула. Легко ему было говорить об этом. Как и думать.
Каким-то образом Иван понял, о чем я размышляю, потому что произнес:
— Некоторые из самых плохих моментов в моей жизни случались именно после больших побед. Твоя семья любит тебя. Все они хотят, чтобы ты была счастлива.
— Я знаю, — прошептала я, с ненавистью думая о том, как слабо звучал мой голос, и что я не в силах это изменить.
Я была несчастна. Еще более несчастна, чем после ухода Пола. Может, даже более несчастна, чем после того, как поняла, что мой отец бросает меня.
— И мы с тобой дадим им повод для радости. Понимаешь меня?
Рыдания пытались вырваться из моего горла, но я сдержалась и зарыла их поглубже. Настолько глубоко, что не готова была рискнуть и разрушить эти стены своим ответом. Потому что у меня не было сил.
Я была жалкой.
— В тот вечер, когда мы ужинали у тебя дома, вторым предложением, что я услышал от твоей матери, было: «У меня получится обставить все так, что будет похоже на несчастный случай», — пробормотал Иван, и я замерла. — Когда я уходил, муж твоего брата сказал мне, что ты похожа на его младшую сестру, и он надеется, что я буду относиться к тебе с должным уважением. Даже твоя сестра, Руби, как бы невзначай прошептала мне, что ее муж служил в армии более десяти лет. Думаю, она угрожала мне.
— А еще твои брат и сестра сообщили, что у тебя есть опыт по части выкапывания ям, в которых можно хоронить тела, — закончил он все тем же вкрадчивым голосом. — И они действительно гордились этим. Очень гордились, Жасмин.
Я моргнула. Затем моргнула еще раз. Что-то... потушило огонь внутри меня. Пусть и не весь, но этого было достаточно, чтобы из моей груди ушла тяжесть, и я почувствовала, что, возможно, скоро вновь смогу дышать. Может быть, через год. Или два. Благодаря моей семье.
Следующие слова Ивана разрушили еще одно чувство, медленно пожирающее меня изнутри.
— Твои близкие все понимают, Жасмин, — продолжал он. — Как у тебя вообще могла возникнуть мысль, что ты ничего не добилась, когда они так о тебе заботятся? Твои родственники восхищаются тобой. Они хвастались, какая ты классная. Что никогда не унываешь. На катке есть девушки, которые светятся каждый раз, когда ты проходишь мимо. Ты, вероятно, изменила их жизнь, вдохновила их, появляясь в комплексе день за днем, оставаясь верной себе и не позволяя никому отговорить тебя от мечты. Даже мне. Не знаю, что ты имеешь в виду под словом «неудачница», но явно не те черты, которые приходят мне на ум, когда я размышляю об этом.
Я наклонила голову и прикусила губу, все слова будто исчезли, а мысли текли слишком медленно для осознания.