Запретные отношения (ЛП)

Он привез нас назад в Вашингтон, где мы остановились у магазина, чтобы купить сэндвичи, фрукты и напитки.
— Покажи мне свою скамейку, — сказал он, надевая солнцезащитные очки.
— Мою скамейку…
— Ту, на который ты каждый день обедаешь и читаешь мои электронные письма. Я бы хотел увидеть ее.
Мы стояли на тротуаре напротив кафетерия, в квартале от Национальной аллеи. Уоттс держал в руках картонную коробку с нашим обедом.
— Я поняла, что ты имеешь в виду, — ответила я, — просто не ожидала этого.
Я показала ему дорогу до скамейки и была удивлена, что та оказалась свободной. Группки людей использовали обширное пространство газона для игры в тачбол,1 иногда — во фрисби.2 На тротуарах же было полно бегунов и прогуливающихся туристов.
Пока я открывала коробку, Уоттс осматривался по сторонам.
— Красивый вид, — сказал он. — Везде. Теперь я понял, почему ты выбрала это место.
Я передала ему сэндвич.
— На самом деле, выбор был сделан случайно.
— Точно. Потому что ты всегда смотришь вниз, на экран.
Я пожала плечами, открывая бутылку с холодным чаем.
— Сейчас две тысячи четырнадцатый год. Мы все смотрим в экраны. Это наш удивительный новый мир, триста-и-Бог-его-знает-сколько пикселей на дюйм одновременно.
Уоттс тихо усмехнулся:
— Цинично.
— Это правда, — сказала я. — Но в свою защиту хочу сказать, что много времени провожу за книгами. Настоящими, не электронными, спасибо тебе большое.
— Не заводи меня, — сказал он. Но эти слова означали, что я уже сделала это, когда Уоттс разразился пламенной речью в защиту бумажных книг. Наши мнения по этому вопросу полностью совпадали.
— Ты просто боишься потерять свой бизнес, — поддразнила я его.
Он покачал головой, закидывая себе в рот виноградинку.
— Я пошутила, — сказала я. — Я согласна со всем, что ты говоришь. Впрочем, думаю, мы в меньшинстве среди людей нашего возраста.
— Сопротивление не бесполезно. — Он потягивал свой напиток. — Приятно наконец-то представить себе, как ты сидишь здесь, читая мои письма.
В течение нескольких минут мы ели и наблюдали за людьми.
Уоттс скомкал бумагу, в которую был завернут сэндвич и, положив его в коробку, придвинулся ближе ко мне, обняв за плечи.
— Все эти люди, прогуливающиеся вокруг со своими семьями, или спешащие на встречу, наблюдают, как выглядит невинный обед в этом месте, смотрят на, казалось бы, невинную девушку, уставившуюся в телефон. А меж тем, невинностью здесь и не пахнет.
Я засмеялась.
— О, это все объясняет. Но не все письма были грязными.
— Я никогда не писал ничего грязного, — сказал он тоном, полным сарказма.
Я посмотрела на него.
— Ох, точно. Большинство из них были вульгарными как ад, и ты знаешь об этом. И, к слову, я все их люблю.
— Мне нравится, что все твои были о тебе.
— Почему это?
— Они говорили мне о том, что ты долгое время не была с мужчиной, так что передо мной стоял вызов. Ты была загадочной, — сказал он. — Мне нравится таинственность. Это делает охоту еще более захватывающей.
— Погоня закончилась?
— Даже близко нет, — сказал Уоттс.
Я хотела спросить его кое о чем, но прежде, чем позволить вопросу вылететь из моего рта, дала Уоттсу немного подумать.
— Все те истории о других женщинах. Ты сказал, что большинство были вымышленными. Так зачем ты их писал?
Уоттс сделал глубокий вдох и выдох.
— Что я могу сказать? У меня богатое воображение.
Я толкнула его локтем.
— Это мягко сказано.
— Это возбуждало меня, — сказал он, — знать, что тебя это тоже заводит. А теперь у меня нет необходимости представлять себе, как выглядит твое лицо, когда я веду себя с тобой грубо. Теперь я могу увидеть это сам.
Думая о том, что он сказал, я вспомнила прошлую ночь и сегодняшнее утро в книжном магазине.
— Назови любимое, — попросил он.
— Любимое письмо?
— Да.
Я притворилась, что задумалась на мгновение, даже бормотала какие-то звуки и слова, как будто перебирала его письма в памяти. Но я точно знала, какое это письмо. То, которое он прислал около трех месяцев назад, я перечитывала его сотни раз. Иногда, чтобы просто прочитать, иногда в моменты, когда касалась себя.
«Она сидит на кровати абсолютно голая, за исключением туфель на каблуках. Ее одежда сброшена в кучу, чулки сорваны мной с ее ног. Я стою перед ней на коленях, приказывая закинуть ноги мне на плечи. Я хочу, чтобы она почувствовала, что немного контролирует ситуацию, но она просто делает то, что я ей говорю. Я подсказываю ей, чтобы она сильнее сжала мои плечи ногами, и чувствую, как каблуки ее туфель слегка царапают мою спину. Я говорю ей, чтобы она прижимала меня ближе, так жестко и быстро, как она того хочет».
Он продолжал в том же духе, с подробным описанием деталей, но, пока я сидела с ним на скамейке, мне необходимо было остановиться и не думать об этом.
— То самое, с порванными чулками, — ответила я. — И она была в туфлях на каблуках…
Уоттс кивнул.
— Да, хорошее письмо.
Я смотрела на его лицо, желая, чтобы на нем не было солнцезащитных очков. Я даже хотела снять их с него, прежде чем задам интересующий меня вопрос, но передумала. Мне хотелось доверять ему и надеяться, что он скажет правду.
— Оно было с выдуманным сюжетом или настоящим?
— Выдуманным, — ответил он без колебаний.
— Так этого никогда не случа…
— Нет, не так. Но иногда я думаю, на что бы это было похоже. Очевидно, ты тоже. Мы поймем в скором времени, — произнес Уоттс, касаясь моей щеки тыльной стороной ладони.
Он взял коробку, встал и подошел к ближайшему мусорному баку.
Пока он шел, я думала, как долго мы переписывались и как тяжело нам было почувствовать себя комфортно друг с другом, чтобы наконец встретиться. И теперь за такое короткое время мы продвигались быстро. Не в физическом смысле, отнюдь. Я чувствовала, что все больше погружалась в эмоциональную связь с ним. Я предупреждала себя, что это могло стать огромной ошибкой, которая в итоге приведет к моим страданиям. Но что-то в этом мужчине заставляло меня хотеть продвинуться немного вперед, набравшись смелости и доверия.
И, черт возьми, выглядел он потрясающе, когда возвращался ко мне. Было что-то развязное в его походке. Никакой наигранности. И уж точно никакого напряжения. Просто было что-то особенное в том, как уверенно он держался, его рост, подтянутое тело. Складывалось впечатление, что земля, по которой он ступал, принадлежала ему.
Обречена. Я была обречена. Неважно, как сильно я пыталась защитить себя от боли, сейчас я позволяла себе стать уязвимой, хотя знала, что этого делать не стоило.
Тогда я поняла, какие чувства испытывают канатоходцы. Уоттс притягивал меня все сильнее, намеренно или нет. И чем ближе, тем больше мне хотелось узнать о нем. Но мне было хорошо известно о том, что он настаивал на конфиденциальности. Кроме того, я хорошо знала о последствиях ее нарушения.
Может, если бы я больше открылась ему, он бы ослабил свою защиту. Я была готова. Попробовать стоило.
***
Я решила, что идеальной возможностью было предложение Уоттса прогуляться перед возвращением к машине.
— Теперь я знаю, где ты работаешь, — сказала я. — Я покажу тебе свое место работы.
Мы дошли до 9-й улицы, мимо Смитсоновского института, пересекли проспект Конституции, затем свернули налево на Пенсильвания-авеню.
— Только не говори, что ведешь меня в Белый дом, — сказал Уоттс с легкой улыбкой на лице, сохранив при этом заинтересованность, как будто я могла провести нас туда.
После этого мы остановились напротив здания, где я работаю.
— Здесь я нахожусь с понедельника по пятницу.
Уоттс посмотрел на здание, затем опустил взгляд на тускло-коричневую табличку с простыми белыми буквами: «Здание ФБР Дж. Эдгара Гувера».
— Я не могу тебя провести непосредственно на мое рабочее место, но… оно здесь.