Андриеш

В самом деле, труд немалый!
У попа и у Пэкалы
Был решителен и скор
Их несложный уговор,
Уговор весьма простой
(Рад-радешенёк святой,
Что Пэкалу заарканил!).
Он его на службу нанял,
Как и всех других парней:
Кто однажды осерчает —
Головою отвечает,
Носом собственным, точней.
Сам же он свое именье
Предоставит во владенье,
Всё, — тому, кто промолчал,
Потерпел, не рассерчал!
Был в земле той, очень бедной,
Всех богаче поп зловредный:
Всем селом свободно правит!
Ну, а что Пэкала ставит
На кон в споре за носы?
Только нос, а с ним — усы.
Поп — немалый мастер, чай.
Ты попробуй невзначай
На него не рассерчай!..
Ох, смекалка, выручай!
Вот Пэкале как-то раз
Поп такой дает наказ:
Разговор, мол, будет краток:
Вот тебе овец десяток,
Вот тебе, без лишних слов,
Десять племенных голов!
Перегнать, бродяга, надо
На богатый выгон стадо,
Чтобы каждая, мой друг.
Нагуляла бы курдюк!
Всыплю я тебе, понятно,
Ежели придешь обратно,
Потерявши хоть одну,—
Вздуть тебя не премину,—
Ох, тебя на славу взгреют,
Овцы коль не разжиреют!
Чтоб служил ты горячей —
Не даю тебе харчей.
Мой совет, любезный, прост:
Ты блюсти обязан пост!
Можешь, говоря короче,
Травку есть с утра до ночи,
Наберешься толстоты…
Уж не сердишься ли ты?
— Что вы! Упаси вас боже!
Мне сердиться отчего же?
В нужный срок, без лишних слов,
Десять возвращу голов!
И, не возмутясь нимало,
Тех овец погнал Пэкала
За холмы, на дальний луг,
Где одна трава вокруг,—
Ну, а то, что за труды
Не положено еды,—
В пищу и трава сгодится,
Почва все же не скупа!
Это ль повод рассердиться
На святейшего попа?
Месяц подходил к концу —
Брал чабан одну овцу,
Резал, кушал не без смака,
Все же голову, однако,
Он не ел — в мешке берег,
Дабы отчитаться мог.
Десять месяцев прошло,
Вновь пришел чабан в село:
«Поп, отличный ты советчик!
Скушал я твоих овечек
За твое, святой, здоровье!
Но, как молвлено в условье,
Я не просто кушал плов:
Десять я вернул голов!
О склони, святейший, взор:
Целы все, как на подбор!
К службе я готов дальнейшей!
… Нешто сердишься, святейший?»
Побледнев, дает ответ
Жадный поп: «Да что ты, нет…
Лучшие, поверь, едва ли
Пастухи на свете есть!»
Про себя ж замыслил месть
Нечестивому Пэкале.
Брат имелся у святого,
Брат любимый, брат меньшой
С ядовитою душой:
Кто ему промолвит слово
Чуть не так, не по нему,
Как деревня — вся в дыму:
Перья из перин летят —
То попов бушует брат,
Он обидчику в охотку
Перегрызть желает глотку.
«Слышь, Пэкала, милый друг,
Брату моему сюртук
Выходной, да пару брюк
Из муки сумей, пошей-ка!
Скоротаешь так досуг;
Для твоих умелых рук
Это ль труд? Трудись, гайдук,
Вот муки тебе сундук,
Всех ты лучше верных слуг,
Дорогая белошвейка!»
Для шитья исподтишка
Взял Пэкала два мешка,
Вся задача-то легка!
Для подкладки сюртука,
И особенно — для брючной,
Сделал он собственноручно,
Не щадя труда и сил,
Кашу — на особый случай:
Мамалыги наварил
На крапиве самой жгучей!
Скоро сроки миновали,
В день назначенный к Пэкале
Заявился брат попов:
Для примерки тех обнов.
Он покрой увидел дивный
И надел костюм крапивный.
Взвизгнул, высунул язык.
И свалился в тот же миг
У Пэкалы возле печки.
Кожа, как комар на свечке,
Вся сгорела у него,—
Было жженье таково,
Что ни встать ему, ни сесть,
Так осуществилась месть,
Наказание Пэкалово:
Он болел сто лет без малого!
Поп, узнав про это горе,
Прибежал к Пэкале вскоре:
«Что ты сделал, остолоп!» —
Заорал свирепый поп.
«Все, что велено, свершил:
Дорогой костюм пошил
Из отменнейшей муки.
Уговору вопреки,
Не изволите ль серчать?
Не велите ли начать
Отрезанье носа?..». «Что ты!
Лучшей не видал работы
Я, дружочек, с давних пор!
Уважаю уговор.
После шутки этой злой
Злобу затаил святой.
Скажем — ясно было чтоб —
Был женат тот жадный поп.
Он делил досуг свой мирный
С попадьею очень жирной.
Грудь ее была над пузом
Двум большим равна арбузам,
И с холмами лишь сравнится
То, что ниже поясницы.
И нигде в сравненье с ней
Бабы не было вредней:
Раз Пэкала в доме гость,
То ему к обеду — кость,
То ему в похлебку — гвоздь,
То ему — колючек гроздь,
Подносила задушевно
И копила ежедневно
На него, Пэкалу, злость.
Как-то раз сказал святой:
«Милый мой батрак, постой!
Что невесел ты, дружище?
Или мало сладкой пищи?
Иль бывает лучше, чище
И просторнее жилище?
Что понур твой, друг мой, вид?
Ты, случайно, не сердит?»
«Нет, — пастух поклон отвесил,—
Я, напротив, очень весел!»
Поп ответствовал: «Добро…
Ну, тогда бери ведро
Да ручные жернова;
Нынче служба такова:
Во дворе лежит щебенка,—
Всю, до самой крупной вплоть,
Должен ты перемолоть,
Мне вернуть мукою тонкой!
Не сиди, как пень тупой,
За работой громко пой
Иль играй на чем-нибудь,
Постараться не забудь
Дело кончить до утра,
Отступать не смей от правил!»
Поп такой наказ оставил
И поехал со двора.
Принялся за труд Пэкала —
Знать, ему и горя мало,
Песню помнил про запас:
Кто слыхал ее хоть раз,
Шел немедля в буйный пляс,
Землю сапогами тряс,—
Спой, Пэкала, не тая!
Прискакала попадья
И притопнула ногой
Наперед разок-другой…
В ту же самую минуту
Вдруг пошла плясать бэтуту [24].
Знать, готова что есть мочи
Танцевать с утра до ночи,
Снова с ночи до утра —
Знать, по нраву ей игра!
Резво скачет, лихо пляшет,
Белой рученькою машет,
То меняет вдруг повадку —
Лихо пустится вприсядку,
Ножкой движет взад-вперед…
А Пэкала все поет.
Скачет, скачет попадья
От хорошего житья —
Скачет, пот не утирает,
А шутник наш все играет
На своей любимой дудке:
Плохи с ним, как видно, шутки!
«Злой батрак,
Ты дурак!
Прекрати,
Отпусти,
А не то
Палок сто,
Палок двести
Здесь, на месте,
Уж поверь мне, ждет тебя!»
«Нет, хозяина любя,
Должен камни я сейчас
Размолоть с веселой песней,
И теперь уже, хоть тресни,
Не нарушу я приказ!
Дотемна
Буду петь!
Ты должна
Потерпеть!»
Попадья, судьбу кляня,
Танцевала так три дня.
Жаждая ужасной мести,
Все кружилась по двору,
В день четвертый, поутру
Окачурилась на месте.
Воротился поп домой —
Во дворе застыл, немой,