Андриеш

Говорит: «Послушай, малый,
Ты погибнешь так, пожалуй.
Пропадешь ведь задарма!
Нешто выжил из ума?
Дай-ка, парень, мне ответ:
Может, просто ты не в духе?
Может, ты от голодухи
Ел кислятину сто лет?
Ну-ка, дорогой молодчик,
Сядь на кочку, на пенечек!»
Тот, молчание храня,
Примостился возле пня,
«Ты зачем, дурак, немеешь?
Ты смеяться не умеешь?
Ну-ка, поучись разок:
С губ сперва сними замок,
Улыбайся всею рожей —
Так… Вот так… Уже похоже…
Нет, еще… Вот так, вот-вот —
До ушей разинем рот…»
Так Пэкала парня учит,
Понукает, точит, жучит,
Наконец — настал момент:
Улыбнулся пациент!
«Славно!.. Ну-ка, раз-два, взяли:
Заявляю, что Пэкале
(Это, парень, значит, мне)
Равного во всей стране
Нет лихого молодца…
А уж как пригож с лица!
Живописца в мире нет,
Что сумел бы мой портрет
Написать во всей красе, —
Для такого, — скажем смело, —
Щепетильнейшего дела
Плохи живописцы все!
Засмеялся парень мрачный,
На учителя смотря,
Шутника благодаря
За такой урок удачный.
И, казалось, в этот день
Рассмеется даже пень.
Андриешу и Пэкале
Снова час брести подале.
Задержались у колодца, —
Ох, черна же в нем вода!
Видят вдруг друзья: туда
Сплетник сгорбленный плетется.
Сразу видно, в первый миг:
Это — сельский клеветник.
Кривоносый, криворожий,
Весь на ястреба похожий,
Пальцы скрючил и бормочет,
На кого-то когти точит,
Зло уже кому-то прочит…
Крикнул тут Пэкала дерзкий:
«Ты постой-ка, сплетник мерзкий!»
«Странник, странник, ты не прав!
Знают все мой добрый нрав,
Я беспечен, человечен,
Я весьма мягкосердечен
И гордиться тем могу,
Что вовеки не солгу!
Я от правды — ни на шаг!»
«Улыбнись-ка, если так!
Ложь, известно всем, для смеха —
Величайшая помеха!
Видно, что не можешь… Ишь —
Испугался и дрожишь!
Рад бы с глаз моих пропасть —
Раскрывай, мерзавец, пасть!»
И Пэкала старика,
Сплетника-клеветника,
Хитроносого сморчка,
Ухвативши за бока,
Стал трясти, перевернул,
В рот к бедняге заглянул,
(Клеветник же зубы стиснул),
Весельчак тогда присвистнул,
Взял за пятки, и тотчас
Лихо сплетника затряс.
Старику дыханье сперло,
И посыпались из горла
Змеи, жабы, пауки,
Ядовитые жуки,
Семена крапивы жгучей,
Паутины грязной кучи,
Дурнопьянная трава,
И — недобрые слова,
Вся отрава, злоба, гнилость,
Что в клеветнике скопилась.
И, извергнув эту гадость,
Что жила в нем целый век,
В первый раз почуяв радость,
Засмеялся человек.
Из леченья вышел толк!
Бывший сплетник вдруг умолк,
Пальцем в небо указал
И взволнованно сказал:
«Гляньте! Небо всё черней!
Не видать нам больше дней,
Не видать нам больше света —
Ох и страшно, страшно это!..»
«Мне ль бояться тени черной,
Ядовитой, людоморной?
Тень — она всего лишь тень,
Я считаю — ясный день
Наступает, и все ярче
Льется свет, всё жарче, жарче!
С истиной великой этою
Спорить вам не посоветую!»
«Ты, Пэкала, тоже лжец!
Раскусил я, наконец,
Твой секрет — ты сам и лжешь,
А меня ругал за что ж?»
«Нет уж, друг, дурак надутый,
Этих двух вещей не путай!
Не равняй ты ложь свою
К моему, чудак, вранью!
Подтверди-ка, Андриеш!
Шуткою народ потешь,
Позабавней ври, дружок,
Будет польза, будет прок!
Помни, истина проста:
Ложь насмешке не чета!
А ко лжи — подход особый,
Дружит ложь с поганой злобой,
С ненавистью, с черным ядом,
Проживает с ними рядом!
Радости людской грозит!
Смех же эту ложь разит,
Ложь смеяться ох не любит!
Смех ее на месте губит!
Хлещет так, что жарко небу,
Всё, что людям не в потребу!
Единит на свете всех
Человечий, звонкий смех!
Предрешен любой успех,
Если льется без помех
В дни страданий, в дни потех —
Звонкий, чистый, юный смех!
В мире от него тепло,
Гибнет ложь, а с нею — зло!
Уясни всё это, дядя,
На меня, Пэкалу, глядя!
Если даже на заре
Света нету на дворе,
Если днем — сплошная тьма,
Мрачно небо, как тюрьма, —
Если вечером и ночью
Видишь только тьму воочью,
Оттого, что всё черно —
Станет пусть тебе смешно!
Я смеюсь или молчу,
Мне весь мир — по нраву!
Людям души щекочу,
Веселясь на славу!
Дам-ка я тебе щелчок,
Это — сдача, пятачок,
С лжи твоей и клеветы,
Так что помни, помни ты:
Больше клеветать не вздумай,
С рожей не ходи угрюмой,
Лучше жителям земли
Шуткой сердце весели!»
Так друзья бредут во мглу,
Вдаль по черному селу,
Слева, справа от дорожки,
Из окна иль со двора
Вся в заплатанной одежке
Их встречает детвора.
Глазки малышей пусты,
В них веселье не искрится,
Но немалой красоты
Их замученные лица!
И непрочь они, пожалуй,
Увязаться за Пэкалой!
А Пэкала — озорник
Сел на посох в тот же миг
И подпрыгивать потешно
Стал на улице кромешной,
Созывает детвору,
Говорит: «Лошадка, тпру!
Что невеселы, ребята?
В том не тьма ли виновата?
Не смешно?
Вам темно?
Кто-то вас
Обманул?
Свет погас?
Ветр задул
Солнца свет?
Свет луны?
Жизни нет?
Дни темны?
Кто там лжет,
Что луна
В небосвод
Не взойдет, —
«Не должна!»
Тьма черна.
Ну, так что ж:
Это — ложь!
Черный царь
Эту хмарь
Напустил
На умы,
Черной тьмы
Что есть сил
Натворил, —
Но бессилен черный бес
Отменить лучи небес!
Только тьмой
Правит он.
Ну, так мой
Вот закон:
Кто не верит в эту тьму,
Кто не скован черным царством
Черный Царь своим коварством
Зла не причинит ему!
И захочет — так не сможет:
Он села не уничтожит,
Даже грома не пошлет
На неверящий народ,
Не содеет зла селу
В злопыхательском пылу,
Не сгустит ночную мглу:
Сам же спрячется в углу!
Мы не станем верить вздору.
Смех опасен людомору, —
Нынче, этим светлым днем,
Со злодеем бой начнем,
И на первых же порах
Смехом уничтожим страх!»
И тотчас же, для начала
Сев на посох свой, Пэкала
По дорожке поскакал,
Кучу глины отыскал.
Смотрит, смотрит детвора:
Знать, в новинку ей игра!
Для ребячьего народа
Небывалого урода
Стал Пэкала мастерить
И при этом говорить:
«Гей, ребята, в круг садитесь!
Этот, значит, славный витязь,
Косомордый, криворожий,
На столетний пень похожий,
Коль судить по всем приметам
Об уроде жутком этом,
По красе его бесспорной —
Черный Царь, владыка черный!
Велико, видать, владычество
Кривомордого величества!
И с такою же, с похожею
Рожей мерзкою, свиной,
Кружит брат его родной,
Мчит, помойки сокрушая,
Черный Вихрь, свинья большая…
На судьбину горько сетует,
Почитать его советует!»
Тут вошел Пэкала в роль.
Чем не царь? Чем не король?