Тело в плюще

Милый? Люси никогда бы не назвала своего отца «милым», но, возможно, Элейн права. Ему нравились близняшки Принс, к тому же они помогали готовиться к турниру. Он уже освободил для очередного трофея место на каминной полке. Впрочем, Люси знала, что победа им обеспечена и без помощи сестер. Она всегда была спортивной девушкой, а отец регулярно брал верх в мужских турнирах одиночек. Повернувшись, Люси повела гостей — вокруг дома, мимо бассейна и кабинок для переодевания — на корт.
Дом стоял на косе, и с двух сторон открывался вид на море. Было тепло, но не жарко — из-за сильного ветра. Радуйся, сказала она себе. Прекрасный день, подруги, теннис — хорошая разминка и средство от скуки. Но радости не было. Писатель в ней попытался отыскать нужное слово для точной характеристики того, что она чувствовала. Для описания однообразия, монотонности жизни. Не менялась даже ее теннисная форма — мать просто покупала большие размеры, пока Люси не перестала расти.
Высокие, стройные, с гладкой, слегка тронутой летним солнышком кожей, Люси и ее подруги составляли приятную глазу картину, когда втроем отправлялись на прогулку. Вблизи основное внимание привлекала, конечно, Прин. Сейчас она повязала вокруг талии яркий лиловый шарфик, подчеркивавший необычный цвет ее глаз. Ветерок шевелил волосы, бросая свободные локоны на лицо, но Прин даже не пыталась убрать их, как будто знала, что такой беспорядок только добавляет ей привлекательности. Элейн тоже была симпатичная, но тускнела на фоне сестры. Прин появилась на свет первой, и Бог или генетика как будто израсходовали все краски на старшую из близняшек, из-за чего Элейн получилась бледней копией оригинального варианта. Та же фигура, те же черты лица, но глаза серо-голубые, а волосы светло-каштановые, прямые. Их ветер тоже трогал, норовя затолкнуть в рот и нос, и Элейн постоянно сражалась с ними, стараясь удержать на месте.
А что они? Неужели тоже ненавидят свою жизнь, виртуальный список с ее унылого существования? Люси вздохнула.
Вот и корт. Отец улыбался и махал руками. И совсем даже не злился. На лице его читалось облегчение. Неужели думал, что они уже не приедут? Но почему эти тренировки так важны для него? Раньше отец никогда не участвовал в таких турнирах и еще прошлым летом отказался от одного заманчивого приглашения. Да и Люси его раньше не интересовала, словно проходила по другому ведомству и целиком находилась в ведении матери.
— Не хочется верить, — выпалила Люси, когда они подошли ближе, — что когда мои дети, если они вообще у меня будут, спросят, чем я занималась в Лето Любви [15], мне придется скромно ответить: «Ничем». Почему бы нам не съездить на недельку в Сан-Франциско? До начала занятий еще есть время.
— А как же наш турнир? — растерянно спросила смущенная столь радикальным предложением Элейн. — И где мы остановимся? Что будем делать?
— Заплетем цветы в волосы, будем спать в парке Золотые ворота и кайфовать в Хайт-Эшбери. Ты это имеешь в виду? — спросила Прин.
— Вроде того, только я бы предпочла Норт-Бич и Ферлингетти. Цветы — это хорошо, и, может быть, Мэри Джейн.
— А кто такая Мэри Джейн? — поинтересовалась Элейн.
Прин и Люси рассмеялись.
— Мэри Джейн — это марихуана. Ты как, не против? — Прин обняла сестру за плечи.
— Что такое? — спросил мистер Стрэттон. — Я думал, что мы поиграем в теннис, а вы готовы весь день трепать языком.
— Играть будем, — ответила Прин, — но надо же объяснить кое-что моей наивной сестренке. А то она так и не узнает всей правды о шестидесятых.
Уильям Стрэттон уже занял место на площадке.
— Ты играешь со мной, Прин, и наша задача порвать их в клочья. Такова правда шестидесятых.
— Так мы едем? — спросила Люси, переходя на свою половину корта.
— Конечно, как только ты получишь добро от мамы, — отозвалась Прин.
— Наверно, Люси, тебе все же придется провести Лето Любви с ракеткой, — вставила Элейн.
— Молчи и отбивай.
Часом позже служанка принесла холодного чаю. Мистер Стрэттон торжествовал, хотя победа досталась им с Прин с немалым трудом.
Прин, словно вспомнив о чем-то, взглянула на часы.
— Боже, мне нужно быть у дантиста через десять минут! Люси, ты не отвезешь Элейн домой? И заскочите по пути в тот новый бутик в Ист-Хэмптоне. У них распродажа «Мэри Куонт», может, найдете что-нибудь подходящее для поездки в Сан-Франциско.
— Кто тут говорит о Сан-Франциско? — Мистер Стрэттон вытер полотенцем потное лицо и повернулся, словно реагируя на тревожный сигнал.
— Ничего, просто шутка. Не волнуйся. — Люси бросила на подругу укоризненный взгляд — иногда Прин заходила слишком далеко.
— Извини, у тебя, наверно, свои планы, — неуверенно сказала Элейн.
— Перестань. Только дай мне минутку, ладно? Переоденусь и поедем. Прогуляемся по магазинам, а потом угостимся мороженым. Калорий мы сожгли немало, так что можем позволить себе по рожку.
— Я тоже в душ, — сообщил мистер Стрэттон. — Хорошая игра, девочки. Хотите отыграться завтра?
— Конечно, — улыбнулась Прин, садясь в машину под звуки «Сержанта Пеппера».
Люси хватило нескольких минут, чтобы принять душ и переодеться. Элейн ждала на веранде. Они направились к гаражу, и Люси вдруг поняла, что совершенно не хочет ходить по магазинам, даже самым модным. Весь последний час она чувствовала себя как-то странно, словно душа ее покинула тело и слышит голоса, доносящиеся будто из туннеля, призывающие, влекущие куда-то. Куда? И что ждет ее там? Она тряхнула головой, отгоняя пугающие мысли.
— Ты не обидишься, если я отвезу тебя сразу домой? Что-то мне немного не по себе. Какая-то усталость. Может быть, из-за жары.
Элейн с беспокойством посмотрела на нее.
— Ты в порядке? Вести сможешь? Если что, я позвоню Джексону. — Джексон работал у Принсов и исполнял самый широкий круг обязанностей, от шофера до дворецкого.
— Нет, все хорошо. Просто сердце немного колотится. Поездка заняла не больше двадцати минут. Вернувшись, Люси прихватила лежавшую на веранде книгу, завернула в кухню за банкой «Тэба» и поднялась по лестнице наверх. Она и впрямь устала. От всего. Вымоталась. Сил и желаний хватало только на то, чтобы свернуться на кровати с книгой. Из дальнего конца коридора, где находилась спальня родителей, донеслись какие-то голоса. Странно. Маминой машины в гараже не было, к тому же она предупредила, что уезжает в клуб. Миссис Стрэттон пристрастилась к бриджу и рано из клуба никогда не возвращалась, скорее, могла опоздать. Появляясь дома ближе к вечеру, она приносила с собой легкий запах джина с тоником. Что касается брата, то он с Недом Стэплтоном и каким-то Элисом отправился на яхте в Ньюпорт.
Люси с трудом одолела последние ступеньки и замерла перед открытой дверью. Отец и Прин. Он голый. Она тоже. Одежда валялась на ковре. Прин, закрыв глаза, выгибалась под мужским телом. Люси не издала ни звука, но подруга, словно почувствовав ее присутствие, открыла глаза и посмотрела на нее поверх отцовского плеча. Потом провела рукой по спине любовника и с силой сжала ягодицу. Он застонал. Люси не могла пошевелиться. Прин улыбнулась ей уверенной, слегка дразнящей улыбкой триумфатора и, решительно обняв отца Люси за шею, прижала его лицом к своей груди.
И тогда Люси наконец очнулась и сбежала. Тихонько, чтобы не услышали, но торопливо она слетела по лестнице, выскочила из дому и остановилась только на берегу, где ее и вырвало в кусты. Потом сбросила туфельки и вошла в холодную воду, чтобы вытравить из памяти мерзкий образ, чтобы смыть яд, расползшийся по коже и просачивающийся в кровь через все поры.
Идя все дальше и дальше навстречу волнам, Люси мысленно повторяла одно и то же: «Она — зло. Зло, зло, зло. Я хочу, чтобы ее не стало!» Слезы смешивались с солеными брызгами, и Люси, всхлипнув, прокричала:
— Хелен Принс, я хочу убить тебя!
Макс Гоулд закончил мазурку Шопена, которую исполнял на фортепиано в гостиной общежития сестры. Публика отозвалась шквалом аплодисментов. Была пятница, время вечернего чая. Сначала он посмеялся, услышав о странной старомодной традиции, но со временем научился ценить ее. Время вечернего чая. Бешеный ритм недели замедлялся, и человек мог расслабиться на несколько часов. В данный момент Макс ощущал расслабленность, граничащую со слабостью. Так случалось почти всегда, когда он играл. Тело становилось продолжением инструмента — пианино или скрипки, — и отделение от него, переход к обычному состоянию, занимал несколько секунд. Он сосредоточился на клавишах. Пальцы все еще касались матовых клавиш. Инструмент был хороший, «стейнвей», и содержался в порядке. Рэчел рассказывала, что за пианино присматривает настройщик, маленький человечек, появляющийся в общежитии регулярно и играющий — для проверки — Гершвина и Брамса.