Нокаут

Подошел хмурый затейник с баяном. Тяжко вздохнув, он предложил мрачно:
— Споем, что ли, а?
— От такой жизни запоешь, — откликнулся человек в куцем пиджачке.
Затейник удовлетворенно хмыкнул. Ему, видимо, очень не хотелось культурно веселиться. Затейник ушел. Стриженный под машинку человек вновь разжал пальцы.
— Славный камешек! — услышала Диана Викторовна тонкий, не лишенный приятности голосок. Она нервно улыбнулась и, оглянувшись, ревниво посмотрела на конкурента — маленького в чесучевой паре старичка. Но вскоре опасения Дианы Викторовны развеялись. Старичок принадлежал к категории так называемых «доброхотных советчиков». Знаете таких людей? Вы примеряете костюм — и «доброхотные» тут же начнут навязывать вам свои вкус; пьете рижское пиво — и они заявят, что, мол, жигулевское пиво лучше, а глядя на вашего кота, обязательно порекомендуют обзавестись ангорской кошкой или мышеловкой.
— Прежде чем денежки выкладывать, — посоветовал старичок, — проверьте камешек. Недалеко, кстати говоря, живет знакомый ювелир.
Ювелира они встретили на лестнице. Плотный с щетинистой шевелюрой мужчина торопился в кино. Вил бриллианта заставил его, однако, забыть обо всем ни свете. Тщательно изучив камень сквозь лупу, знаток драгоценностей шепнул Диане Викторовне на ухо:
— Если купите и пожелаете избавиться от покупки… Я берусь помочь. Но условие: не наседать. Мое первое и последнее слово: пятьдесят тысяч. Это я вам сказал.
Немного погодя продавец, осовев от радости, покидал квартиру Дианы Викторовны. Обе стороны были довольны.
— Знаете, мои небесталанные ученики, — развивал тонкую мысль Винокуров, сидя уже в комнатушке, украшенной выцветшей литографией «Коварное потопление…» и т. д. — На свете, к счастью, есть еще люди вроде сегодняшней пергидролевой красавицы не первой молодости. Они мнят себя честными людьми, любезно поднимают и вручают владельцам оброненные гривенники. Даже трешницы и те возвращают. Как же! Они с устоями, любят потолковать о морали. Однако стоит этим ханжам показать фальшивый бриллиант, часы накладного золота, они мгновенно забывают о немаловажном чувстве собственного достоинства, устоях, морали и самоуважении.
Слушатели смотрели на Сергея Владимировича влюбленными глазами.
— До чего же хочется мне встретиться с этой дамой. Воображаю, какой бы она поначалу подняла крик: «Аферист, жулик! Милиция!» Но я был бы спокоен. «Мадам, — сказал бы я тоном, исполненным мировой скорби. — Кто из нас жулик — это еще вопрос. Не ваша вина, коли человек, купивший за бесценок бриллиант, оказался пострадавшим. Идемте в милицию. А когда меня станут судить, я потребую самый просторный и светлый зал, приглашу через адвоката представителей прессы и выступлю перед тысячной аудиторией с речью, которая явится приговором по вашему делу. Я скажу:
«Граждане судьи! Лю-ди! Мне и впрямь нужны были деньги. Да, я продал фальшивый бриллиант ценой в сорок копеек за пять тысяч рублей. Каюсь. Но взгляните на эту гражданку, мнящую из себя потерпевшую. У нее незапятнанная репутация. И тем не менее, она аферистка. Она украла у честного человека сорок пять тысяч рублей. Ведь она не предполагала, что имеет дело с мошенником. Почему судят меня, а не ее? Я украл на тридцать девять тысяч девятьсот девяносто девять рублей шестьдесят копеек меньше, нежели она! Я кончил, граждане судьи».
Сергей Владимирович перевел дух, — закурил папиросу и заключил:
— А когда на горизонте появится постовой милиционер, пергидролевая красотка станет с жаром целовать мне руки и умолять не вести ее в отделение «Я погорячилась», — скажет она милиционеру дрожащим голосом и сделает перед ним реверанс. Вот как надо работать, господа.
Далеко не святая троица весело расхохоталась.
Лев Яковлевич, желая подольститься к шефу, заметил не без самодовольства:
— А как ваши ассистенты провели роли?
— Неплохо. Эфиальтыч, во всяком случае, был на уровне. Вы тоже… впрочем ювелир чуть не провалил все дело… Ай-яй-яй, начальник штаба! Как это вы оплошали! Сделали вид. будто выходите из квартиры ювелира, а не осмотрелись. Над вашей головой висела дурацкая вывеска «Мережка, закрутка, плиссе, а также лечение, вставление и рвение зубов». Счастье, что наша Лорелея не сводила глаз с блестящей стекляшки. Завтра утром она, конечно, явится к этому дантисту и с горя согласится подвергнуть рвению зубы мудрости.
В общем прожитый день — счастливый день. Лично я не забуду, какую неоценимую пользу принесли нам ристалища, то есть улак и игрище, сиречь массовые гуляния, в коих принимала участие златокудрая любительница дешевых драгоценностей.
Кукушка прокуковала час ночи. Старики и их энергичный предводитель стали устраиваться на ночлег. Лежа на полу, «Викинг» вытащил из кармана блокнот, еще раз пробежал глазами столбики цифр и фамилии, затем вырвал листок, скрутил его жгутиком, зажег, подняв над головой маленький факел.
— Что вы делаете? — забеспокоился Эфиальтыч.
— Диоген днем с огнем искал человека. Перед вами современный Диоген. Но я ищу не человека вообще, — приступаю к розыскам шестнадцати конкретных субъектов. Начинается период исканий и дерзаний.
Бон нуар, кавалергард. Спи спокойно, дорогой товарищ Сопако!
 
Глава XIV. В тисках административного восторга
Веселые солнечные зайчики бесстрашно скакали на трамвайных рельсах. На них со скрежетом наезжали громадные красные вагоны, добротно набитые говорливой, позванивающей гривенниками, трамвайной клиентурой, а зайчикам — все нипочем. Кокетничая своим бессмертием, они прыгали на страшные колеса, вскакивали на нос вагоновожатым и вновь оказывались на стальных колеях живые и невредимые, возвещая о рождении чисто вымытого поливочными машинами нового трудового дня.
Облаченные в кремовые кители из чесучи, в новых ферганских тюбетейках, «Викинг» и Лев Яковлевич медленно шли по широкой, просторной улице, обросшей громадами многоэтажных домов. На плече Винокурова покачивалась новенькая «Лейка». Стремительные стаи спешащих на работу горожан, размахивая портфелями, папками и авоськами, обтекали обоих путников, как струи горного потока — встречные камни. Молодой человек, с двумя портфелями в руках, настойчиво преследовал троллейбус. В киосках бойко торговали свежими газетами.
— Подумать только, — вздохнул «Викинг». — Еще вчера я представлял одну из этих газет, а теперь… Кто после этого смеет утверждать, будто бы в стране советов ликвидирована безработица!
— Вы сами ушли, Сергей Владимирович, — не понял Сопако.
— Не мешайте мне заниматься критикой. Я зол сегодня. Подлец Шпун изрядно подвел нас. Из шестнадцати агентов, записанных в его дурацких книгах, пятеро, как выяснилось, почили в бозе, четверых разоблачили органы власти еще в конце войны, трое отбывают наказания за уголовные преступления.
«Викинг» в сердцах плюнул, попал Льву Яковлевичу на башмак и, не извинившись, продолжал изливать желчь:
— И чем только думали люди, вербуя всякую шантрапу и престарелых белогвардейцев! Прямо-таки инвалидный дом, а не агенты. Придется глубже зондировать почву. Единственное, что меня немного успокаивает, так это… Впрочем не будем загадывать… Мы, кажется, прибыли.
Сопако с Винокуровым остановились возле выкрашенного в ядовито-желтый цвет здания странной архитектуры. Угол его, искусно выщербленный, занимала одинокая колонна чуть тоньше баобаба. К окнам первого и второго этажей прилепились крохотные бутафорские балкончики. На третьем этаже нормальные окна отсутствовали — их заменяли пароходные иллюминаторы, забитые фанерой с прорезями, как в забралах средневековых рыцарей. Странное сооружение венчалось худосочной башней, впрочем, недостроенной. У входа висела стеклянная доска, на которой сияло золотом пугающее слово «Заготсбытспецвторживсырье».
— Отличный дом, — оживился «Викинг». — Как же, читал о нем в газетах. Архитектору крепко влетело за неуемные творческие искания. Сколько денег зря истребил зодчий-новатор! Молодец… Нет, нет! Не торопись входить. Никуда не денутся наши подопечные. Пусть малость поскрипят перьями.