Любовь без поцелуев (СИ)

– Нет, – в слабом свете фонарика я вижу, как этот пидор стриженый улыбается, – я паркурщик.
– Ахтыжблядь, – я как-то не нахожу, что ответить, – погнали давай. Жди нас, Вовчик, мы вернёмся.
– А если не вернёмся, – добавляет Макс, – считай нас коммунистами!
Вот, бля, довыпендривается он у меня, довыёбывается…
И я спрыгиваю вниз, спрыгивает вниз и Макс – совсем бесшумно.
– Ты в темноте видишь как?
– Нормально. Я могу включить подсветку на смартфоне, если что.
– Ну, включай, – равнодушно отвечаю я, глядя на небо. Дует ветер, разгоняет облака. На небе проступает луна, похожая на старый футбольный мяч, что валяется у нас в подсобке спортзала. Спортзал?.. Ах да, мы там оставили этих дебилов, интересно, они ещё висят? Без разницы, что имеет значение, если я, пусть ненадолго, снова за оградой? Сердце стучит быстрее и я чувствую желание бежать. Где у нас дорога? Ага, вон там.
Оборачиваюсь и вижу, что Макс на меня как-то странно смотрит. Смартфон в его руке светится прямоугольником голубоватого света.
– Че пялишься?
– Ты стоял и так смотрел на луну, я думал ты сейчас завоешь.
– Совсем ёбнулся? Побежали, что ли!
И мы побежали. Я бежал по лесу и просто наслаждался этим. Я тут сто раз бегал, да не сто – двести, триста! Летом, по мокрой траве, временами проглатывая комаров и врезаясь лицом в паутину. Зимой, проваливаясь в снег. Весной, когда тут всё покрыто мелкими лужицами и ручейками. Но больше всего я люблю бегать вот так, поздней осенью, когда листья уже облетели и видно небо, когда воздух такой стылый, свежий и горький… Стягиваю шапочку, расстёгиваю куртку. Ах, хорошо! Перепрыгиваю через поваленное дерево – значит, скоро уже дорога. Макс бежит со мной рядом, только иногда запинается и всё светит своим телефоном. Паркурщик, бля. Что за херня – паркурщик? Наверное, что-то пидорское. Или мажорское. Да, он пидор и мажор, но сейчас – здесь, ночью, он бежит рядом, не ноет: «Стас, подожди, Комнин, потише!» – не запинается за все коряги и не врезается во все деревья, и за это я ему прямо благодарен.
Не знаю, почему я так люблю бегать по лесу к дороге. Я не пытаюсь сбежать и никогда не пытался. Я попал в интернат зимой, сразу после Нового года, а первый раз выбрался за забор в апреле, после Дня рождения. Тогда ещё не было верёвки, я был пониже ростом и послабее. Поэтому я просто притащил стул, встал на него и буквально переполз через плиту, изодрав одежду и кожу об колючую проволоку. Умение вздёргивать тело вверх на руках, не обращая внимания на то, что впивается в ладони, пришло гораздо поздней. Я скатился вниз и пошёл через лес. Бродил несколько часов, пока не вышел к трассе. Потом пошёл обратно. Конечно, сил перелезть через глухой бетонный забор у меня не было, и я просто внаглую вошёл через ворота на глазах у охуевшего охранника. Выходить за территорию строго настрого запрещалось. Мне читали нотации, которые меня совсем не ебли. Мне запретили на месяц играть в приставку, которую я и раньше не часто трогал, и смотреть мультики, которые меня только бесили. Да, и самое главное – мне сладкое есть запретили! Мне! Сладкое! У завуча по воспитательной работе такое было лицо, когда я заржал, как конь. «Ёб твою мать, тётя, я тут уже три ёбаных месяца и ты до сих пор не заметила, что я сладкое не ем? Ну, ты ебанушка!» Матерится я начал, когда начал разговаривать, а это случилось довольно поздно, уже в детском доме. Сейчас я обороты посбавлял, нечего уподобляться этим всем дебилам. Игорь почти не матерится и на фоне словесной помойки, которая у нас тут творится, это выглядит, признаюсь, круто.
После этого я выбирался постоянно. Поначалу меня ловили. Думали, что я сбежать пытаюсь. Сюсюкающим голоском говорили, что маленький мальчик не дойдёт до города, его может сбить машина или похитить маньяк, и мамочка очень расстроится. Ой, бля, ну зачем так врать? Я отлично понимал, что, если со мной что случится, то их жопы загорятся, вот и всё. Но я не хотел бежать. И бродяжничать, как некоторые тут. Мне просто нравилось чувствовать, что я могу стать свободным сам. В любой момент.
Сейчас я сбежать мог с лёгкостью. Достать денег, поймать машину (привет, маньяки, сегодня для вас сюрприз), даже пешком дойти. Но что меня ждёт в городе? Документов у меня нет, мне ещё даже 17 нет. Жить в теплотрассе? Сомнительное счастье. Идти к мамочке? Я, кажется, ещё в полтора года понял, что я ей нахрен не сдался, и, если бы я помер, то она только рада была бы. Честно. Она мне прививки делать не хотела от гриппа, когда эпидемия была. Меня интернат не парит. Многие тут прямо рыдают, особенно, кто дома жил, типа Игоря – жратва херовая, форма эта, делать нефиг, следят за тобой, как за заключенным, а мне всё это как-то... Но то, что я отсюда никуда не денусь ещё полгода – вот это засада. А в последнее время – просто убивает. Я, вообще, какой-то нервный в последнее время стал. Раньше всё пофигу было, а где-то в середине июля я прямо звереть начал. Когда на каникулы большинство разъехалось, я вот так каждую ночь бегал. Курить начал, как бешеный. Трахаться пробовал – херня какая-то, только курить сильнее тянет. Весь остаток лета вот так заёбывался, потом вернулись Игорь с Вовчиком и, вроде, отпустило. А потом Азаев меня спалил, когда я добрался до жратвы, приготовленной в честь фуршета (приезжала комиссия, осматривала интернат, осталась довольна – директорскими подарками), и накидал туда тёртых семян клещевины. Листал справочник лекарственных растений, наткнулся на описание их действия. Решил попробовать, а то этой дряни у нас вокруг интерната на клумбах уйму высадили, выросли такие пальмы – выше меня. И получилось! Комиссия, в основном, осматривала наши туалеты. Но, из-за стукача Азаева, меня наказал лично директор. Не взял в город. После того, как я пол-лета здесь отсидел!
Как же я люблю бежать ночью через лес! Это успокаивает. Да, надо чаще бегать. Только без Макса, конечно – ну вот чего он на меня так пялится!
Шоссе, гладкое и блестящее. Мы выбегаем к повороту и тут же тормозит машина. Не разбираюсь в машинах, но понимаю, что хорошая и дорогая. Но это, блин, ладно. Из неё выпрыгивает парень с длинными тёмными волосами и…
– Макс! Ты жив!
– Спирит, господи, как же я рад тебя видеть!
Бля, что они творят! Эти педики целуются! Целуются у меня на глазах! В свете фар я слишком ясно вижу, как они прямо слиплись друг с другом. Пидорасы!
– Завязываем! – ору я так, что в лесу какие-то птицы переполошились.
– А… – парень, которого назвали Спиритом, удивлённо смотрит на меня, – это?..
– Это Стас, про которого я тебе писал.
– Круто, так ты про меня всяким педикам пишешь?
– Комнин, ну не надо прямо здесь психовать, хорошо? Познакомься, это Спирит, мой старый друг…
– И первая любовь, да? – добавляю я мрачно. Спирит разглядывает меня с таким видом, как будто перед ним земля разверзлась и оттуда сам дьявол вылез. Представляю, чего там Макс про меня ему писал по своему смартхрену. Надо отобрать у него и расколошматить об стену.
– Ну, – Макс как-то теряется, – типа того.
– Всё с вами, пидорами, понятно.
– Стас, а давай ты не будешь меня всё время пидором называть? Ну, как тебе понравится, если я буду к тебе обращаться: «Комнин, тупой, никому не нужный выродок и ублюдочный садист»?
О, блин, приехали.
– Неправда, я не тупой.
– А остальное? – интересуется этот Спирит.
– Остальное – правда. Где выпивка, привёз?
– Привёз, – длинноволосый косится на меня. Ну да, не каждый день встречаешь человека, который согласен с тем, что он – никому не нужный выродок.
– Спирит, а пожрать ты мне привёз? – жалобно тянет Макс. – Я от местной еды скоро рак крови заработаю!
– А как же… Слушайте, залезайте в машину, что мы тут, как эти…
В машине жарко, сильно пахнет синтетическим кокосом и играет музыка. Макс со Спиритом сидят впереди, я втискиваюсь на заднее сиденье. Появляется жареная курица, салатики в пластиковых баночках, какие-то нарезки, рыба, колбаса, шоколад, пирожные… Макс с остервенением накидывается на курицу, как будто до этого голодал. Нет, конечно, наша жрачка тут отстойная, но никто пока не помер. Я тянусь и отрываю от курицы ножку. Ууу, как вкусно! Я и забыл, какой нормальная еда бывает! Хрустящая ароматная кожица, сочное мясо. Кость мягкая, хрящики нежные и костный мозг внутри тонкой трубочки, такой жирный, плотный… Мммм… Спирит смотрит на нас круглыми глазами, но мне плевать. Макс облизывает пальцы, достаёт откуда-то пластмассовую вилку, принимается за салаты. Я доедаю курицу. Вкусно. Какая же у нас мерзкая еда в столовой, а я ведь уже привык. Колбаса на языке – как взрыв! Красная рыба – непередаваемо!