Кетополис: Киты и броненосцы
Когда Баклавский поднялся на причал, Савиш уверенно взял его за локоть и потянул в сторону конторы. Заговорил быстро и негромко, чуть склоняя голову к уху старшего инспектора.
– Кажется, снова пришло письмо. Если так, то игнорировать уже нельзя. Это какая-то провокация, нам нельзя просто отмалчиваться. Ежи, давай сообщим в контрразведку…
Баклавский молча протянул руку. Савиш вложил ему в ладонь холодный латунный патрон пневмопочты класса «лично в руки». Отвинтив пробку с торца цилиндра, – она характерно хрустнула, подтверждая, что патрон еще не был распечатан, – Баклавский взглянул на номер отправителя. Судя по первым двум цифрам, письмо отправили откуда-то с восточных окраин.
– Как на пристанях?
– Без эксцессов, – сказал Савиш. – Галлийский шелк, кельнская вода – ничего сверхъестественного. «Клео», мне кажется, уже почти разгрузилась.
– А мы накрыли бобы, – не без гордости сообщил Баклавский.
– Ух ты! Много?
– Пару тонн.
Савиш присвистнул. Баклавский выудил пальцем из цилиндра свернутое в трубочку письмо – стандартный узкий и длинный листок формата «пневма». Развернул тонкую хрустящую бумагу.
«Дорогой Ежи,
лес ощетинился ветками. Патройские смертники лишь длят агонию. Очищение застанет нас на руинах Хрустальной башни. Ты справился с Сиамом – подчинишь и моих новых друзей. В мире было бы грустно без тебя.
Искренне и отчаянно,
Твой О.О.»
Баклавский поймал заинтересованный взгляд помощника.
– Чуть позже, – сказал он Савишу и сунул письмо в карман, видя, что от дверей конторы к ним спешит незнакомый смуглый офицер в мышино-сером мундире.
– Господин инспектор, – издалека загнусавил таможенник.
– Старший инспектор, – поправил его Баклавский. – Слушаю вас, господин майор. И давайте без чинов, не на плацу. – Протянул руку. – Баклавский.
– Ривейра. Я по поводу любековских контейнеров. Можете, как сосед соседу, объяснить, что происходит?
Савиш изменился в лице и тихо отдрейфовал в сторону.
– А что-то происходит? – уточнил Баклавский. – Обычная процедура – Досмотровая служба по своему усмотрению проверяет грузы, входящие или покидающие порт. Торговый дом «Любек и сыновья» – один из наших основных подопечных. Что вас волнует?
– Все обеспокоены, – сказал таможенник. – В Ганайских копях взрывом метана искорежило несколько жужелиц, добыча угля почти остановлена. Техника нужна как воздух, а вы тормозите отправку. Груз срочный, идет под пломбой Канцлера. Зачем устраивать волокиту?
– Думаете, Канцлер лично пломбировал ящики? – улыбаясь, спросил Баклавский. Он всегда улыбался, когда злился, а сейчас был просто взбешен.
Никаких разумных доводов задерживать двенадцать тяжелых морских контейнеров, принадлежащих главному торговому дому города, у него не было. Только чутье, знаменитое лисье чутье, сделавшее его начальником Досмотровой службы. С грузом что-то не так, но из-за пломб Одноногого контейнеры нельзя вскрыть. Из допустимых трех суток на проверку уже шли последние, а ответа из Дворца так и не было. Ни положительного, ни отрицательного, никакого.
Все это типично, так типично для Его Величества, думал Баклавский. Немудрено, что практик и прагматик Канцлер давным-давно подмял под себя всю власть – государство не терпит пустоты, а королю откровенно плевать на собственные обязанности. Скорее всего, он даже не подозревает, что они у него есть.
– Не надо шутить, Баклавский… – выскочка из центральной таможни сразу включил увещевающие интонации, так разговаривают с непослушными детьми и капризными больными. – Разрешения на досмотр у вас нет и не будет. Любековский сухогруз под парами, так зачем ссориться со всеми? Соблюсти букву?
Интересно, подумал Баклавский, а когда мою службу вольют в таможенное управление, мне с этой крысой еще и работать придется вместе? Увольте! Все катится киту под хвост…
– А вот еще занимательный вопрос, – сказал он. – Горное, как вы мне напомнили, оборудование следует из Кетополиса в Ганайские копи. Чисто внутренняя перевозка. Так кто же вас, любезный Ривейра, уполномочил просить досмотровиков за этот груз? Может быть, мне побеседовать сразу с этим человеком?
– Баклавский… Мы же делаем общее дело. Сейчас непростое время, там бирманцы, тут сумасшедший генерал, в городе неспокойно… И если уж на этих чертовых ящиках оказались пломбы самого Канцлера…
– Милейший Ривейра! – Баклавскому в чем-то было жаль незадачливого служаку. Неужели не могли кого-нибудь поиезуитистей прислать? – Не знаю, кому сейчас присягают в вашем ведомстве. Но я руковожу Досмотровой службой Его Величества и ответ за свои решения держу во Дворце. Передайте, пожалуйста, тому, кто послал вас ко мне, следующее. Будь у меня на каплю больше уверенности в том, что эти контейнеры надо открыть, я уже трижды наплевал бы на все пломбы. Если там внутри не совсем то, что написано в накладной, у Любеков будут серьезные проблемы.
Ривейра молча развернулся и с деревянной спиной направился по набережной в сторону таможенного управления.
– Не беспокойтесь, господин майор, – крикнул ему вслед Баклавский. – Если до четырех часов я не получу разрешения на досмотр, то груз немедленно покинет порт. Ни минуты задержки!
Ривейра остановился.
– Не беспокойтесь, господин инспектор, – язвительно крикнул он в ответ. – Когда Досмотр, наконец, переподчинят, мы с вами еще раз обсудим, как правильнее реагировать на просьбы коллег.
Баклавский быстрым шагом направился к администрации порта – длинному приземистому зданию мрачно-серого цвета. В помещения Досмотровой службы вел отдельный вход с торца. Взлетел по короткой лесенке, кивнул козырнувшему патрульному на входе, повернул во внутренний коридор.
– Может, не надо было так? – спросил Савиш, едва поспевая следом и утирая платком лоб. – Зачем ссориться с Зигфридом? Что они могут везти в Ганай? Деталь «А» вместо детали «Бэ»? Какое нам до этого дело?
– Не знаю, дружище. Просто хочу досмотреть хоть один контейнер и убедиться, что мне все почудилось.
– А что с письмом? – спросил Савиш. – Опять сделаем вид, что не получали? Кончится тем, что нас обвинят в шпионаже.
В его словах был резон. И так желтые газетенки раскопали, что Баклавский учился с мятежным генералом в одном классе – будто там не было других учеников и происходило это вчера, а не тридцать лет назад. То и дело в передовицах мусолили, на кого делает ставку Остенвольф, кого он привлечет на свою сторону, если прорвет оборону Патройи, – забывая, что поступки генерала давно уже вышли за рамки нормальности и предсказуемости.
– Есть, чем писать? – спросил Баклавский, распахивая дверь в свой кабинет.
Савиш протянул ему вечное перо.
– Подожди, пожалуйста, в патрульной, – сказал Баклавский изменившимся голосом. – Я позову.
В посетительском креслице достаточно комфортно устроился мужчина средних лет в дорогом костюме английской шерсти и лакированных ботинках. Его тонкие усики были подстрижены идеально ровно, а кудрявые русые волосы уложены с тщательностью, выдающей руку дорогого цирюльника. Идеальная осанка, здоровый румянец и блеск глаз говорили о том, что посетитель не жалеет времени на занятия новомодной галлийской гимнастикой.
– Попроси сделать два чая, – крикнул Баклавский вслед удаляющемуся Савишу и прикрыл за собой дверь.
– Здравствуй, Ежи, – сказал Казимир Любек, старший сын Зигфрида Любека, отца-основателя крупнейшей в Кето компании. Поднялся навстречу.
– Привет, Кази, – ответил Баклавский, обнимая школьного друга.
Значит, Ривейра был просто пробным камушком. Привет, Кази.
Начался обмен охами и ахами, срочными расчетами, когда же, в самом-то деле, они виделись в последний раз и при каких обстоятельствах, и что – неужели же совсем ничего? – изменилось в их жизни с того далекого дня. Чанг, бесшумно просочившись в кабинет, сервировал на рабочем столе легкий завтрак и тотчас исчез.
Баклавский был искренне рад видеть Любека, но причина встречи здорово омрачала эту радость.