Голиаф

— Чем могу служить? — спросил Алек.
— Да уж вы, к слову сказать, и так, что могли, сделали, — широко улыбаясь, нестерпимо громко сказал капитан. — Мичман Шарп доложил, как храбро вы ему помогали прошлой ночью.
— Помогал, ему? Да Дилан сам все сделал. Я лишь, насколько помнится, упал и ушибся головой, вот и все.
Офицеры на это дружно рассмеялись, да так громко, что Алек невольно поморщился. Лишь одна доктор Барлоу хранила серьезное молчание.
— Без вас, Алек, мистер Шарп неминуемо отвязался бы на самом хребте, — сказала она, глядя за окно. — А в условиях шторма нет ничего более опасного, чем в одиночку работать снаружи наверху.
— Да, из меня получился идеальный противовес.
— Весьма и весьма остроумно, ваше величество, — заметил капитан Хоббс, — но боюсь, ваша скромность нас не убедила.
— Я делал лишь то, что делал бы любой член экипажа.
— Вот именно, — капитан утвердительно кивнул. — Но вы не член этого экипажа, однако поступок ваш можно смело отнести к разряду героических, и потому копия рапорта мистера Шарпа уже находится на пути в Адмиралтейство.
— В Адмиралтейство? — Алек сел на кровати. — Мне кажется, это немного… чересчур.
— Вовсе нет. Рапорты о геройских поступках у нас должным образом отсылаются в Лондон. — Капитан с легким поклоном щелкнул каблуками. — Но что бы они ни решили, я объявляю вам свою персональную благодарность.
На этом офицеры распрощались, а ученая леди задержалась, щелкнув пальцами своему лори. Но тот желания вылезать из-под кровати, где Бовриль сыпал немецкими названиями радиодеталей, не изъявил.
— Прошу простить, доктор Барлоу, — сказал Алек, — но что все это значило?
— А вы сами не догадываетесь? Как мило. — Оставив лори в покое, она присела на краешек кровати. — Я думаю, что капитан намерен представить вас к медали.
Алек онемел от неожиданности. Еще неделю назад он был бы на небесах от того, что его причислили к членам экипажа, не говоря уже о представлении к награде воздухоплавателя. Но слишком уж свежи были в памяти предостережения Фольгера.
— С какой же целью? — осведомился он. — Только не рассказывайте, что все это в знак признательности за мой героизм. Что нужно от меня капитану?
— Какой прискорбный цинизм в устах столь молодого человека, — вздохнула ученая леди.
— Ых-х, цинизм, — донесся из-под кровати голосок лори.
— Прошу вас, доктор Барлоу, не темните. Капитан уже в курсе, что я оказываю поддержку делу мистера Теслы. Так с какой стати ему еще и подкупать меня медалями?
Барлоу взглянула за окно, где в небе клубились тучи:
— Быть может, он боится, что вы передумаете.
— С какой стати я должен это делать?
— Не исключено, что кто-то попробует вас убедить, что мистер Тесла шарлатан.
— Ах, вон оно что. — Алеку вспомнились слова, сказанные Дэрин в Токио. — И этот кто-то, часом, не вы?
— Посмотрим. — Доктор Барлоу нагнулась и еще раз щелкнула пальцами. На этот раз ее зверок вылез, и она подняла его себе на плечо. — Я ученый, Алек, и гаданиями не занимаюсь. Но когда у меня будут доказательства, я дам вам знать.
— Как мне было тяжко находиться с тобой в ссоре, — вдруг сказал лори, сидя на плече.
Алек замер, припоминая, что эти самые слова сказала ему Дэрин в Японии. Неужели это Бовриль выложил всю их беседу своему сородичу? Мысль о том, что все их секреты могут запросто гулять между этими двумя тварюшками, вызывала откровенное беспокойство.
— Не обращайте внимания, — махнула рукой доктор Барлоу. — Оба эти зверка определенно неудачно вылупились из своих яиц. Надо же, столько лет потеряно, и все из-за одной грубой посадки в Альпах. — Она потянулась поправить на Алеке повязку. — Кстати, о посадках: ложитесь и как следует выспитесь, иначе, не ровен час, станете таким же недоумком, как они.
С ее уходом из-под кровати вылез Бовриль и, похихикивая, забрался Алеку на живот.
— Что тебя так позабавило? — спросил Алек.
Зверок обернулся. Его глазки были неожиданно серьезны.
— Упало с неба, — сказал он.
  
ГЛАВА 22
 
Прошло пять дней, прежде чем небо снова расчистилось. Шторм проворно толкал «Левиафан» через воды Тихого океана, причем воздушный корабль за это время значительно отнесло на юг. За окнами мичманской столовой тянулось побережье Калифорнии. Купались в солнце несколько белых утесов, за которыми виднелись плавные покатые холмы — травянистые, с жаркими цветущими овражками и бурыми пятнами сухостоя.
— Америка, — тихонько сказал Бовриль у Алека на плече.
— Она самая.
Дэрин потянулась погладить шкурку зверка, раздумывая, повторяет ли он слово машинально или же у него действительно есть понятие, что это новое место со своим названием.
Алек опустил бинокль:
— Вид довольно одичалый, правда?
— Здесь, пожалуй, да. Но мы сейчас где-то между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом. Вместе население этих городов составляет почти миллион человек!
— Внушительно. А почему тогда между ними так пусто?
Дэрин жестом указала на карты, расстеленные по столу:
— Потому что Америка большая, просто-таки огромная. Одна страна, а по размеру не меньше всей Европы!
Бовриль сполз с плеча, прижавшись носом к стеклу:
— Большая.
— И становится все сильней, — заметил Алек. — Если она вступит в войну, чаша весов перевесит.
— Да, но в какую сторону?
Алек обернулся, открыв на лбу свежий рубец. Со времени происшествия румянец возвратился на его лицо, и он больше не жаловался на головную боль. Но иногда выражение его глаз обретало некий озадаченный оттенок, как будто он не до конца верил, что мир вокруг него настоящий. По крайней мере, он хотя бы не забыл, что Дэрин девчонка. В этом Алека, видимо, убедил ее поцелуй. Она все еще не могла толком понять, как это у нее вышло. Быть может, виной такой неуставной выходки явились какие-то энергии шторма. Или, может, в этом и есть суть клятв, когда приходится держать слово даже тогда, когда все вокруг летит в тартарары. Между ними больше никаких секретов, несмотря ни на что… Звучит даже как-то страшновато. Разумеется, ни один из них с той поры о том моменте больше не заговаривал. Для поцелуев с ней, Дэрин, в жизни Алека не было будущего. Он принц, а она простолюдинка. И Дэрин с этим примирилась еще в Стамбуле. У папы римского нет эдиктов, которые бы превращали одетых мальчишками шотландских девчонок в царствующих особ. Нет и не будет в ближайший миллион лет. Но, по крайней мер, она это сделала.
— Они никогда не направят оружие против Британии, — рассуждал Алек. — Даже если они наполовину жестянщики.
Дэрин покачала головой:
— Да, но американцы — это не просто смесь жестянщиков с дарвинистами; это смесь наций. Здесь уйма германских эмигрантов, которые еще недавно с парохода и по-прежнему верны кайзеру. А уж шпионов среди них пруд пруди, можешь поверить на слово.
— Мистер Тесла окончит войну, прежде чем это начнет иметь какое-то значение. — Алек протянул бинокль Дэрин, указав: — Вон на тех утесах.
Прошла секунда-другая, прежде чем она разглядела швартовочную вышку, торчащую над странным скоплением строений на прибрежных холмах — средневековые замки, какие-то хибары, современные башни жестянщиков — все это недостроенное, полузаконченное. Среди зданий двигались массивные строительные машины, пуская в чистое небо струи пара, а у длинного, вдающегося в океан пирса было тесно от грузовых и торговых судов.
— Черт подери, это небось дом того самого типа?
— Уильям Рэндолф Херст — очень богатый человек, — сказал Алек. — И, по словам мистера Теслы, со странностями.
— А это кое-что значит, если исходит из таких уст.
— Но при всем при этом Херст — человек на своем месте. В собственности у него с полдюжины газет, студия кинохроники, а также несколько политиков, — сказал Алек, после чего со вздохом добавил: — Так что шторм, утащивший нас так далеко на юг, оказался весьма кстати.