Люди vs Боты (СИ)

Только она вышла из здания, где располагался музыкальный телеканал, на котором она проработала последние шесть лет, как зазвонил телефон.
Не глядя на экран, девушка со стройными ногами приняла вызов.
— Инн, привет, как дела?
— Привет, не спрашивай.
— А чего? Что случилось?
— Да послала я все в… в объект вожделений послала, в общем.
— И как он отреагировал?
— Кричал, уговаривал остаться.
— Долго?
— Ну на улицу не вышел.
— Вот нахал, мог бы ради приличия.
— Думает, что я вернусь.
— А ты?
— Не дождется.
— Вот и молодец.
— Задолбало. Когда на нашем телевидении такая низкая моральная планка, что под ней даже карликовый пудель не проползет, какого лешего я должна там карячиться и душу марать?
— Угу.
— Так что, я улетаю в Штаты где-нибудь послезавтра.
— Ну ты и так бы улетела, разве нет?
— Кто знает, ладно, подруга, извини, я тебе потом позвоню.
Надорожку вернула телефон обратно в сумочку, а вместо него извлекла ключи, рядом с которыми болтался маленький серебряный брелок в виде кружка со стрелочкой — мужское начало. Оранжевый мерседес пикнул и мигнул фарами хозяйке.
Запрыгнув внутрь, Инна еще раз глянула на здание, потом на конкретное окно, наконец, завела мотор, включила музыку и тронулась с места. С первых же секунд звучания джазовой радиостанции, девушка слегка успокоилась и даже улыбнулась собственной решительности, хотя ее аккуратные коленки до сих пор легонько дрожали.
Несмотря на то, что день был непогожий, с неба вот-вот собирался закапать дождик, у Надорожки перед машиной звуки музыки нарисовали совершенно другую картину:
Утро душного дня. Солнце припекает все попавшиеся под луч поверхности. Пока еще по пустым улицам на служебном транспорте катаются водители поливальных машин, от их работы над дорогой стоит блестящий туман. Каждая утренняя капелька сначала вбирает доставшийся ей пучок света, а потом отражает кому-нибудь в глаза. И вот оранжевый мерседес медленно катит по проспекту, периодически играясь дворниками. По трамвайным рельсам от него убегает вперед желто-белый зайчик. Неожиданно из динамиков вылетает испанский мотив и на дороге тут же появляется тучный бык, он озирается по сторонам, испуганно отскакивает от струек воды и бьет копытом.
Иннина машина ехала прямо на него, еще несколько мгновений и животное было бы сбито, но тут девушка протерла глаза и серый день вытеснил грезы. Вместо быка на дороге стояли жигули девяносто девятой модели, а перед ними горел красный зрачок светофора. Девушка тронул педаль и плавно притормозила.
— Интересно, у многих людей бывают утренние галлюцинации? — спросила она сама себя.
— Успокойся, Инночка, просто мы с тобой очень устали сегодня. Мы приняли серьезное решение, теперь в нашей жизни грядут большие изменения. Пора начинать делать то, что хочешь, а не то, что получается. Получается — не в смысле, что хорошо выходит, а в смысле — получается, что ты делаешь это… ну типа, почему ты работаешь телеведущей? Да так получилось… да… вот, — ответила она сама себе.
— А тебя не смущает, что ты разговариваешь сама с собой?
— Ни капельки, хотя от такой игры на камеру надо избавляться, ведь никто сейчас меня не видит.
— Но ты же решила теперь жить для себя и по-своему.
— Ну и что?
— А то, что почему бы тебе не говорить с собой просто так, ради самовеселения. Разве это плохо? Тебе же нравится.
— Я чувствую себя дурой.
— Тогда давай молча послушаем музыку.
Через полчаса, ведущая, известная под сценическим именем Перина Надорожку, была уже дома. Переодевшись в коротенькие домашние шортики и серенькую футболочку, она плюхнулась на кресло и подтянула к себе ноутбук.
Хотелось писать. Для этого как нельзя лучше подходила ее рубрика "АвтоЗАписьки" на собственном официальном сайте.
Девушка встала с кресла и улеглась на диван, положила ноутбук на голые ноги и начала печатать.
Мне видятся камни, а точнее, чувствуются. Все они очень большие, необъятные. Кто-то столкнул их на меня и теперь они падают откуда-то сверху. А я внизу и не знаю, что они вот-вот расплющат меня о землю. Я лишь тревожусь.
Разогревшийся вместе с ее воображением ноутбук начал обжигать ляжки.
  
Глава 5. Сонное царство. Часть вторая. Мама
 
Женщина опять видела сына. Сон был совсем коротким, и, к сожалению, она не смогла как следует пообщаться со своим ребенком. Как бы она хотела не просыпаться, а подольше побыть там… но мучащая ее болезнь не дает покоя даже ночью, превращая эту часть суток в мучительное ожидание рассвета или хотя бы короткого забытья. Но, как ни странно, они приходят вместе.
Хорошо, что теперь ей не надо на работу, можно и с утра, если что, поспать. Хотя, какое это "хорошо"! Она серьезно больна, а ее единственный сын очень далеко. Он уехал уже целых три года назад, бросив институт в который они с таким трудом поступали, выложив за репетиторство почти все сбережения. Она не хотела его отпускать в первый раз, какое-то чувство необъяснимой опасности сжимало ей виски и сердце, но он упросил ее. Вспомнил, что она сама рано покинула родителей, уехала учиться в другую часть страны, а работать стала еще дальше от дома. В первый раз он вернулся, но оказалось лишь для того, чтобы улететь навсегда.
Институт сразу стал ему не интересен, специальность, к которой он никогда не питал особой любви, окончательно перестала его интересовать. Легкие деньги, комфорт, новые впечатления, так нужное ему вдохновение — вот что привлекало его за океаном. "Я смогу рисовать и там, — говорил он, — не пройдет и пять лет как мои картины будут висеть в Музее Современного Искусства в Нью-Йорке, Мадонна приехала туда всего лишь с парой баксов и посмотри, чего она добилась! Неужели я хуже?"
Он не хотел слушать ни про что другое. А она его понимала, ведь тридцать лет назад она закончила школу и поняла, что не хочет оставаться в своем городе. Ни один из трех институтов ее не привлекал, ни один из двадцати тысяч возможных женихов не казался ей подходящим, ни одна из сотни улиц не вызывала больше желания пройтись. Тогда она улетела за кучу километров, одна, в 17 лет. Сыну было больше, он был почти мужчина, он был талантлив и целеустремлен, она верила в него. А он не давал повода усомниться в себе.
"Я сгнию здесь, — говорил он. — Я умру в этой стране, никто не узнает меня, пока я рисую тут. Нашему народу нужны только реалити-шоу и дешевые поп-группы, никому больше ничего не надо". Она пыталась противопоставить ему различные факты, но те были либо слишком жалкими, либо, наоборот, подтверждали его слова. Она очень хотела, чтобы он получил образование, чтобы он не стоял на улицах, продавая портреты прохожих, а мог заниматься живописью в свободное от хорошо оплачиваемой работы время. "У нас нет хорошо оплачиваемых работ! — возражал он. — Зачем здесь становиться доктором наук, чтобы получать денег, как посудомойщик там?" "Разве ты хочешь всю жизнь мыть посуду? — спрашивала она." "Но я и наукой заниматься не хочу, я хочу рисовать, рисовать и больше ничего!"
В конце концов он улетел. С большой неохотой взял академический отпуск и улетел. "Если будет плохо, я вернусь и продолжу учебу". Но ей казалось, что плохо там не будет. Конечно, она хотела, чтобы он был счастлив, но ведь так тяжело позволить самому дорогому тебе человеку быть счастливым, когда ты к этому счастью не имеешь никакого отношения.
Неделю назад она написала ему письмо, в котором просила приехать, если будет возможность. А какая у него может быть возможность, если он там на нелегальном положении? В такой ситуации билет может быть только в один конец.
  
Глава 6. Художник и одиночество