Смертельный огонь

— И теперь ты учишь их убивать легионеров?
— Мне кажется, это здравая идея. Тем более когда лорд Жиллиман поддержал ее, порицание было автоматически отменено.
— Только сперва убедились, что тебя можно пускать за порог, я так понимаю?
Тиэль улыбнулся воспоминаниям:
— Там, за вратами Геры, разыгралась одна из самых напряженных сцен во всем Магна Макрагг Цивитас.
— Могу себе представить.
Довольный полученными объяснениями, Нумеон продолжил кружить по арене. Пот стекал по ониксово-черному телу, как конденсат по камню, и собирался в шрамах, выжженных на плоти, — этих знаках отличия, чествующих многочисленные подвиги. Артелл Нумеон был одним из немногих Саламандр, чьи клейменные метки покрывали почти все тело, так велика была летопись его героизма, но теперь ему казалось, что он не оправдал эту честь. Также кожу покрывали следы от пыток, на которые нельзя было смотреть без содрогания.
Тиэль из вежливости делал вид, что не замечал их.
— Чем дальше, тем тяжелее, да?
Нумеон остановился, решив сперва, что Ультрамарин каким-то образом прочитал его мысли, но потом понял, что тот имел в виду другое бремя.
Тиэль показывал на гладий в руке Нумеона. Саламандра бросил на Ультрамарина короткий взгляд.
— Кузнечный молот тяжел, сержант, — сказал он. — Этот ультрамарский клинок же просто непривычен.
Нумеон уже выполнил половину очередного упражнения, когда вдруг снова остановился, опустил меч и повернулся к Тиэлю:
— Ты ведь пришел не за тем, чтобы обсуждать нюансы ближнего боя или свои тактические доктрины, сержант?
— Я удивлен, что ты ничего не спросил о пленнике.
— Ты про Ксенута Суда? Он предатель. Он был моим тюремщиком. Теперь нет. Что еще тут можно сказать?
Тиэль нахмурился:
— Ты задумывался, почему тебя просто не убили?
— По тому же, почему ты не убил Ксенута Суда, — им нужны были ответы.
— Но на какие вопросы, Артелл?
— Это неважно, — равнодушно ответил Нумеон. — Во всяком случае, Ксенуту Суду. Он лишь служит другому.
Тиэль кивнул:
— Проповеднику. Ты видел его?
— Только через гололит.
— Отмеченные Красным охотятся за ним с тех пор, как я вернулся с Калта.
— Надеешься, что Ксенут Сул предаст своего господина?
Тиэль помотал головой.
— Мой брат по имени Тит Прейтон просто откроет для меня его разум.
Нумеон прищурился:
— У тебя плохо получается.
— Что именно? — изобразил удивление Тиэль.
— Лгать. Ксенута Сула ждет библиарий. Ты рассчитываешь, что он извлечет из предателя информацию, которая приведет тебя к следующей цели. Я не могу сообщить тебе ничего нового, Эонид Тиэль. Поэтому я спрашиваю еще раз: зачем ты здесь? Сомневаюсь, что для обмена историями про наших отцов.
Тиэль перевел взгляд с сурового лица Саламандры куда-то в глубину комнаты.
— Ясно…
Нумеон проследил за его взглядом, замершим на печати Вулкана.
— Хранишь как память? — спросил Тиэль, ни в чем, впрочем, не обвиняя.
— Как память хранят то, что осталось от мертвых. А Вулкан жив. Я воспринимаю ее как алтарь, перед которым можно славить его и повторять клятвы, которые я дал, когда мой легион воссоединился с отцом.
Нумеон медленно подошел к молоту и с благоговением поднял его.
— Ты сказал, что он привел вас ко мне?
Тиэль кивнул:
— Мы никогда бы тебя не нашли, если б не сигнал от него.
— Я предполагал, что в нем есть маячок, но до сих пор не знаю, как его активировать. — Он взглянул на молот, лежащий на ладонях. — Я так крепко держал его, — пробормотал он, — возможно, я…
Нумеон поднял взгляд на Тиэля, решив не озвучивать воспоминание до конца.
— Говори же то, ради чего пришел, — сказал он, и его глаза вспыхнули от скрытого гнева, как угли.
Тиэль, к его чести, обошелся без вступлений:
— Вулкан мертв. Он погиб на Макрагге. Поэтому я и везу тебя туда.
Тюфяк, на котором Нумеон медитировал и спал, проявил в этот момент больше эмоций, чем Саламандра. Только в комнате вдруг стало холодно, несмотря на духоту.
— Ты видел тело?
— Мне рассказали, — ответил Тиэль. — И у меня нет оснований этому не верить. Он мертв, брат. — Тиэль подошел к Саламандре и хотел положить руку ему на плечо, но Нумеон отодвинулся.
— Сержант, не надо меня утешать, — холодно сказал он. — Не путай приверженность Прометеевому кредо с горем. Я верю, что Вулкан жив. И я убеждаюсь в этом каждый раз, когда смотрю на печать и чувствую заключенный в ней жар кузни.
— Кузен, прошу тебя.
Нумеон поднял руку, требуя замолчать.
— Нас, Саламандр, учат держать эмоции в узде. Поэтому к припадкам мы не склонны, но, если продолжишь убеждать меня в гибели моего отца, самоконтроль может меня подвести.
— Он лежит в гробу! Его остывший труп хранится в самом глубоком мавзолее Макрагга, а его сыны бдят над телом. — Тиэль раздраженно помотал головой. — Артелл…
Но Нумеон не желал его слушать. Он с отвращением скривился.
— Проповедник лгал лучше. Он рассказывал о фульгурите — немыслимо мощном оружии, способном убить бессмертного примарха… Моего примарха. Но я отказываюсь верить вам обоим. Я отвергаю ваши вымыслы, хотя и не представляю, зачем верному сыну Жиллимана сочинять такую явную и гнусную ложь.
Тиэль смотрел на него со смесью злости и сочувствия.
— Ты не в себе, брат-капитан, поэтому я закрою глаза на эти оскорбления. Но я не лгу, а лишь передаю то, что мне известно.
— В таком случае твоя информация ошибочна, сержант, — парировал Нумеон и закончил разговор лаконично: — Вулкан жив.
— Цепляйся за эту надежду сколько хочешь, Саламандра, — ответил Тиэль, направляясь к выходу. — И знай, что никто на этом корабле не жалеет о случившемся больше меня. Но, если ты еще раз меня оклевещешь, пусть даже из горя, я преподам тебе душеспасительный урок тем самым гладием, с которым ты трудишься.
Дверь за ним захлопнулась, и Нумеон остался один, в тишине и неверии.
  
Глава 7
 
Слуга Слова
 
Магна Макрагг Цивитас, Восточная крепость
Пленника перевезли в другое место.
Его упорство поражало — не столько даже потому, что никто не понимал его мотивов, сколько тем, какую невероятную физическую и душевную стойкость он проявлял, — и было решено, что получить необходимые ответы поможет более глубокая камера.
Но пленник каждый раз отвечал на вопросы одинаково. Слова не изменились, даже когда за физическим воздействием последовало психическое. На него ничто не действовало. Он не проявлял ни страха, ни недовольства своим положением.
Окровавленный, избитый пленник внимательно, но насмешливо взглянул на своего допросчика и выплюнул зуб.
— Хороший удар. Я его даже почувствовал, — сказал он. — Можешь собой гордиться.
Но у Тита Прейтона, наблюдавшего за ним из теней, гордиться собой не получалось. Пока пленника били, он пытался вскрыть его душу своим самым острым ментальным скальпелем, но все было безрезультатно.
Воин в кобальтово-синей броне, стоящий перед пленником, размял плечи, готовясь ударить снова.
— Довольно, — спокойно произнес Прейтон.
Второй Ультрамарин явно не хотел останавливаться и не сдвинулся с места, только сжимал и разжимал кулак в окровавленной латной перчатке.
— Довольно, сержант, — жестче повторил Прейтон.
Сержант Валентий повернулся и ответил лишь кивком: от физических усилий у него сбилось дыхание. По-видимому, он устал не меньше пленника.
Прейтон встретился с изможденным взглядом сержанта:
— Оставь нас.
Валентий коротко поклонился и вышел из камеры.
Когда дверь за сержантом с лязгом закрылась, Прейтон выступил из тени. Встав на краю освещенного круга, образованного единственной фосфорной сферой под потолком, он снял капюшон, за которым оказалось лицо ученого, бледное от постоянного сидения в Птолемейской библиотеке в крепости Геры, и неизменно встревоженное.