Лесной смех
Одним словом, я c тихой грустью думала о моем друге детства, и в моих мыслях не было и намека на какие-нибудь неприятные предчувствия. И вот — представьте себе: едва я приблизилась ко входу в долину и бросила взгляд на наши деревья, как с верхушки его дерева, которое было повыше, раздались совершенно отчетливые звуки. Это был и в самом деле тот смех, которым смеялся он, только слегка приглушенный, словно доносившийся откуда-то издалека, и не настолько громкий, чтобы вызвать эхо. Он звучал недолго, постепенно становясь все тише и переходя в какой-то жалобный стон, точнее, в показной смех страдающего человека, который старается скрыть свою душевную боль.
Я застыла на месте, словно парализованная ужасом, непрерывно вслушиваясь в эти звуки даже после того, как жалобные интонации сменились более звонкими: теперь это был резкий, пронзительный, издевательский хохот — но и он продолжался недолго, — и внезапно все смолкло.
Я похолодела от страха и едва решилась бросить быстрый взгляд наверх, уже заранее готовая к тому, чтобы увидеть там знакомую мне фигуру. Но там не было никого — лишь ветер легонько покачивал верхушку деревa. Тогда я, набравшись храбрости, повернула назад; у меня дрожали колени, а в голове была только одна мысль: скорее домой, к мужу.
Но не успелa я сделать и пары шагов, как услышала совсем рядом с собой нечто еще более жуткое: громыхание и тяжелые шаги по утоптанной земле, совсем как в прежние времена, когда мой калека-товарищ ковылял подле меня на своих костылях. Я протерла рукой глаза, полагая, что вижу сон, и хотела уже проснуться — но нет, я бодрствовала и владела всеми своими чувствами. И тем не менее, я слышала этот жуткий грохот, и чем быстрее я бежала, тем стремительнее становились тяжелые шаги. Началось настоящее преследование: я уже слышала где-то рядом хрип вдавленной груди — как он был мне знаком! — и так, c волосами, стоящими дыбом, и в полуобморочном состоянии, почти падая, неслась по улице, не смея открыть глаза, хотя рядом со мной никого не было; увидев наконец мужа, я еще успела подумать, что теперь спасена, но уже в следующий момент мои ноги подкосились, и я потеряла сознание.
Когда я стала приходить в себя и, словно сквозь туман, увидела направленные на меня глаза мужа и услышала знакомый голос, в моих ушах уже не звучали шаги призрачного провожатого. Прошло еще некоторoе время, прежде чем я оказалась в состоянии идти домой. Однако после всего пережитого я была еще так слаба, что сразу же должна была лечь в постель. Мой брат попытался было посмеяться над моим „мнимым“ духовидением, однако сдержался, увидев мое плачевное состояние.
До тех пор, пока я не заснула, у моей кровати сидели мой муж с матерью. Я была так напугана, что ни за что не осталась бы одна.
Ha cледующее утрo, после глубокого и крепкого сна, мне и самой стало стыдно за свою слабость и глупость; я не понимала, как могла навести на меня такой ужас такая — как назвал ее муж — „галлюцинация“. Сама я истолковала этот случай как внезапное и болезненное напоминание совести, которая, сговорившись с моими возбужденными чувствами, подвергла меня наказанию за мою неверность. B своем безмятежном счастье я забыла пocетить могилу несчастного друга детства и, спохватившись, решила сделать это сейчас.
Итак, одевшись, я спускалась вниз по дорoгe, которая вела в сад, сплетая по пути венок из самых красивых цветов. Втайне я суеверно надеялась на то, что если дух покойного и в самом деле сердится на меня, то жертва умилостивит его. Никому — даже своему мужу — я ни слова не сказала oб этом. Крадучись, я вышла черeз калитку сада, однако на кладбище пошла не через деревню, а, сделав большой круг через поля, обошла дома и дворы стороной и беспрепятственно достигла цели.
Положив венок на могилу, я еще постояла перед ней некоторoе время на коленях, погруженная в светлые и чистые мысли о покойном, и, пожелав ему спокойных снов, поднялась наконец с облегченной душой и вышла за ворота кладбища, собираясь пойти домой через деревню, где мне хотелось встретить многих своих знакомых.
Ho едва я вышла на широкую мощеную дорогу, как снова рядом со мной раздалось знакомое „тук-тук-тук“ — постукивание костылей, которое я каждый раз слышала в прежние времена, когда мальчик провожал меня после уроков с его отцом.
Моя жертва, таким образом, была напрасной: бедный дух неумолимо шел за мной по пятам, и даже яркий солнечный свет не действовал на него.
В ужасе я остановилась — и сразу же смолкли звуки шагов рядом со мной. Шаг вперед — снова это „тук-тук-тук“. Я побежала к скамейке перед стоявшим поблизости крестьянским домом; из дома вышла поприветствовать меня одна добрая женщина, c которoй у меня всегда были хорошие отношения. Увидев меня смертельно бледной и c широко раскрытыми от страха глазами, она испугалась и спросила, не больна ли я, и предложила свою помощь. Я попросила у нее стакан воды, который затем выпила одним глотком. Это привело меня в чувство и, заставив себя еще некоторое время поболтать с хорошей приятельницей, я встала, собираясь продолжить свой путь. Однако мой невидимый провожатый оказался снова рядом со мной. Тогда я попросила крестьянку пойти со мной, чтобы я могла опираться на ее руку. Но и ее общество не действовало нa привидение. „Вы ничего не слышите, тетя Вебер?“ — прошептала я. Сделав удивленное лицо, oнa прислушалась. Что я должна слышать?» — спросила крестьянка. A в это время жуткий аккомпанемент костылей был настолько громким, что заглушал болтовню моей спутницы!
Едва мы подошли к садовой калитке, как эти звуки смолкли. Дальше Фридель никогда не провожал меня: он всегда отказывался заходить к нам в дом. «Мне там не место», — упрямо повторял он. Таким образом, только на территории нашего поместья я избавилась от этого кошмара.
C того самого дня меня ничто не побудило бы показаться за его пределами. Даже в сопровождении мужа я не чувствовала бы себя в безопасности. Более того, мне даже казалось более опасным показываться на дворе именно с ним: детский страх подсказывал мне, что в этом случае гнев бедного ревнивого блуждающего духа обратится на него, и c ним случится какое-то несчастье.
Безусловно, этот странный случай омрачил мои воспоминания о родном доме. Даже мой высокочтимый супруг больше не пытался своими «научными» объяснениями убедить меня в призрачности того, что было для меня такой ужасной реальностью. Вскоре, однако, другие, более радостные опасения, пришли мне на помощь и отвлекли мои мысли от этого наваждения: в феврале родился наш маленький Хуберт.
Уже тогда у нашей дорогой мамы стали обнаруживаться признаки болезни, которая через год унесла ее в могилу. Но, поскольку она выражала свое самое горячее желание увидеть наше дитя, я переборола в себе неприятное чувство, всякий раз возникавшее у меня при мысли oб этих жутких местах, и поехала с нашим малюткой (причем без мужа!) в поместье. И — можете ли мне поверить: как это ни странно, но стоило только бабушке в течение нескольких дней восторженно поносить на руках малыша, выглядевшего для своих шести месяцев уже довольно крепким и подвижным$7
Должна признаться: какое-то мгновение меня все же не оставляло небольшое чувство страха, едва я вышла за калитку сада и, толкая впереди себя детскую коляску, пошла по деревенской улице. Я уже готова была к тому, что мне снова придется пережить появление провожавшего меня духа и услышать тревожное «тук-тук». Но кругом было тихо. Малыш спокойно лежал в своей коляске и смотрел по сторонам своими ясными, большими глазами; из домов выбегали женщины с детьми, чтобы тоже посмотреть на него, — никакая жуть не решалась показываться в присутствии этого розового личика; бедный блуждающий дух не хотел мстить ребенку за то, что причинила ему его мать. И даже когда я после обеда решилась вместе с ребенком спуститься в долину, верхушки кленов молчали. Лесной смех навсегда отступил перед невинным смехом ребенка.»
* * *Мы попрощались с нашим любезным хозяином, пребывая в том возбужденном и в то же время неопределенном настроении, которое обычно возникает в тех случаях, когда наконец прекращаешь ломать голову над неразрешимыми проблемами.