Тайна леса Рамбуйе

Это хорошо знали на самых государственных верхах. Ну, что же, рассуждали там, какая-то часть преступников избегает кары, укрываясь в легионе. Зато всегда под рукой готовая на все команда вояк без сердца и эмоций. Это тоже нужно и важно. В этом мире, особенно в бурлящей Африке, всякое может случиться…
Республиканское законодательство изменений в декрет не внесло. Однако некоторые параграфы истолковывались так, как было удобно. Вопреки наказу короля не принимать в легион граждан своей страны более половины в нем — французы, записанные как бельгийцы, люксембургцы, швейцарцы, канадцы.
Клод какое-то время не мог привыкнуть к своему новому имени, отвечал невпопад, когда к нему обращались. Строгая дисциплина, о которой прежде он не имел представления, не показалась, однако, тягостной. Изматывали учения, ночные подъемы, марш-броски. Весь день сплошным конвейером заполняли тренировки — стрельба, каратэ, прыжки с парашютом. На размышления не оставалось ни минуты, а к вечеру усталость бросала в забытье, и рано утром все начиналось сначала.
У Клода появился приятель, сосед по койке итальянец Джиовани. Ему все здесь не нравилось, и он этого не скрывал.
— В двадцать-то лет забраться в такое дерьмо, а? — ругался он, укладываясь спать. — Сидел бы сейчас где-нибудь в траттории, пил вино, обнимал подругу. О, мамма миа!
— Чего же ты тогда залез в это дерьмо?
Джиовани привстал на локтях, прижав палец к губам.
— Ты что, не знаешь правил? Никогда и ни у кого не спрашивай настоящего имени и почему человек оказался здесь. И у тебя никто не спросит. Это — табу. Понял?
Так постепенно усваивались обычаи, порядки и нравы, которыми жил легион. Складывались новые представления, взгляды.
Увольнение начинающим легионерам полагалось раз в месяц. Они сбрасывали свои «леопарды», как называли защитно-пятнистую форму, надевали парадную и белоснежные кепи — отличительный знак легиона, и шли в кафе и бары Обани, принося владельцам солидную выручку. Клод, не любивший алкоголь, выпивал одну-две бутылки пива и отправлялся бродить по городу. Во время таких прогулок он заметил, что местные жители поглядывают на него с опаской. Легионеров здесь недолюбливали, побаивались, зная, что эти парни не отличаются кротким нравом и примерным поведением. Клода смущали настороженные взгляды прохожих, и он не знал куда себя деть в часы увольнений.
Так прошло месяца три. Однажды новобранцев выстроили на плацу и начальник гарнизона — коренастый полковник неопределенного возраста — медленно обошел шеренги, разглядывая каждого в лицо. Встав так, чтобы был виден всем, он произнес речь.
— Это первая и последняя для вас лекция о правилах хорошего тона, принятых в нашем легионе. Во всяком обществе есть своя этика, мораль. Есть она и у нас. Заключается в том, что мы деликатно не спрашиваем о вашем прошлом, а вам запрещено спрашивать нас о вашем будущем. Это, полагаю, вам уже известно. Помните и вспоминайте почаще о том, что вы пришли к нам доб-ро-воль-но! Добровольно встали под трехцветный флаг. И будете ему служить пять лет. Даже если вам не нравится служба. Даже если вы будете сходить с ума и подыхать.
Снова прошелся вдоль шеренги, как бы выискивая кого-то своим прокалывающим, как штык, взглядом.
— Среди вас обязательно найдется «паршивая овца».
При этом он полоснул жесткими глазами по лицам, точно хотел уже сейчас, немедля, отыскать эту «паршивую овцу» и тут же с ней разделаться.
— Может быть, даже не одна. Среди вас найдутся такие, кто попытается преступить нашу мораль, нашу этику, наш закон. Есть три заповеди, о которых вы должны всегда помнить: недопустимо оскорбление офицера, дезертирство, кража оружия. За это полагается…
Полковник замолчал, словно вдруг забыл, что полагается. Но нет, конечно же, ничего он не забыл, а играл, придавая нарочито оборванной фразе особую значимость.
— За это у нас полагается перевоспитание в штрафной роте на острове Корсика. Никому не желаю там побывать. Запомните это. Теперь поговорим о том, для чего вы вообще нужны. В нашем сложном мире случаются и сложные события. Да, события случаются такие, что их не могут распутать слюнявые дипломаты, политики, изнуряющие себя и других своими дурацкими речами. И вот тогда наступает наш час, тогда-то и зовут нас с вами на выручку.
Запомните — вы не такие солдаты, как все. Вы — «железные роботы».
Полковник помолчал, негромко что-то спросил у группы офицеров, державшихся на расстоянии. Ему протянули нож с длинным широким лезвием.
— Некоторые из вас уже обучены обращению с боевым кинжалом, в лезвие которого запаяна ртуть. Кинжал обладает свойством — вонзиться в цель острием, как бы вы его ни метнули. Вот так же и вы, солдаты Иностранного легиона, должны поражать любую цель, выполнить любое задание, на которое вас пошлют. На этом все.
События не заставили себя ждать.
«Тревога! Подъем!» Такие команды будили их часто среди ночи. «Железных роботов» приучали мгновенно переключаться от зыбких сновидений к реальности. Случались ночные марши бегом, подъем в небо и парашютный десант. Но однажды все поняли, что разбужены не для игры — в приказах офицеров чувствовалась деловая решительность. Одетые в пятнистые маскировочные формы, в зеленые береты, в высоких шнурованных сапогах, с полной боевой выкладкой, понукаемые командами легионеры спешно заполняли утробы громадных самолетов ДС-10, и они сразу же поднимались в ночное звездное небо и улетали на юг.
Куда их везли? В Ливан? В Конго? На Мадагаскар? Никто не знал. Месяцы муштры, проведенные в казармах Обаньи, непроницаемость офицеров, ни разу не снизошедших до непринужденной беседы с солдатами, наложили на легионеров свою печать. Они ни о чем не спрашивали и, как их учили, были готовы ко всему.
Клод уже знал многих из своего отряда — арабы, югославы, турки, но больше было немцев и французов. Крутые жизненные судьбы привели разных людей из разных стран в одно общее убежище — в легион. И о чудо! Из разноязыкого, разноплеменного конгломерата озлобленных жизнью неудачников был создан монолит — молниеносная ударная сила, которая, словно ртутный кинжал, должна безошибочно поражать цель.
Самолеты французских ВВС летели всю ночь. Восход солнца, показавшегося из-за спектрального горизонта, легионеры увидели в иллюминаторы. Но солнце вдруг пропало в облаках, и самолеты стали снижаться. Все, кто мог, приникли к стеклам: внизу, насколько хватало взгляда, расстилалась обугленная вековым зноем пустыня. Кое-где рыжие возвышенности. Кое-где желтыми заплатами песок.
«Зеленые береты» высадились в Чаде. Многие из них ничего о стране не знали, даже не слышали, что она есть. Клод припомнил телевизионные передачи и репортажи в иллюстрированных журналах, в которых рассказывалось о французских войсках, оставшихся в Чаде после независимости. Он вспомнил и о том, что уже много лет в этой стране идет гражданская война, то утихая, то вспыхивая.
Прибывшим в Чад легионерам никто, конечно же, не собирался разъяснять обстановку и то, на чьей стороне им предстояло воевать. Однако из разговоров офицеров с встречавшими их представителями французской военной миссии Клод понял, что одна из враждующих группировок, которую поддерживает Париж, терпит поражение, и легионеров прислали на подмогу… Всплыло где-то прочитанное: Чад для Франции идеальная стратегическая база в самом сердце Африки, и потеря его означала бы утрату контроля над всем континентом.
Было начало сентября. Сухая жара раскаленным утюгом проглаживала плечи и спины и, как прикладом, била в затылок, если долго оставаться на солнце. Под палящим зноем приходилось быть постоянно — затаившись за каменным укрытием, прильнув к биноклю, всматриваясь в однообразный ландшафт.
Война шла странная. Заброшенные в пустыню европейцы воевали со здешними хозяевами-кочевниками. У племен были свои счеты друг с другом, и если бы не французские войска, расквартированные в столице и окрестностях, то объединившиеся против непопулярного правительства племена давно бы одержали победу или, возможно, договорились бы между собой, придя к компромиссу.