Крым

– Это что за дела? – строго спросил Буйен, не отводя от Зубочистки ствол «стечкина». – Ты чего это своих режешь, гнида? Или ты – наводчик? Казачок засланный? Ну-ка, рассказывай, кто тебя послал! На горных бандитов работаешь?!
Зубочистка наконец-то преодолел последствия попадания девятимиллиметровой пули в район солнечного сплетения и смог вдохнуть.
– Это не я! Не я! Это он! – плаксиво завопил мерзавец. – Это все листоноша! Он бандитов навел! Поезд в ловушку заманил!
– Ты говори-говори, да не заговаривайся! – оборвал его Буйен. – Поезд по стандартному маршруту шел!
«Перфокарта, – подумал Пошта. – Он все это затеял ради перфокарты»…
Но вслух произнести ничего не получилось.
– Так, хватит мне мозги пудрить, – начал терять терпение Буйен. – Выкладывай все, как на духу. А то пристрелю, как собаку!
Зубочистка весьма натурально зарыдал, затрясся в истерике – и метнул в Буйена горсть пепла из погасшего костра. Буйен выматерился, выстрелил из «стечкина» – но было уже поздно: юркий, как ящерица, балаклавец нырнул под вагон, перекатился и стремглав побежал руинам деревни.
– Вот гаденыш! – выругался Буйен. – И ведь не догонишь, наверняка там его дружки засели. Ты как, листоноша, живой?
Пошта не смог ответить.
Буйен отряхнул с себя пепел, убрал пистолет в кобуру и помог листоноше сесть. Это оказалось ошибкой – голова у Пошты закружилась, его затошнило.
«Все-таки сотрясение», – резюмировал для себя Пошта.
– Точно, наводчик, – говорил тем временем Буйен. Слова долетали до листоноши гулко, как из бочки. – Горные бандиты. База у них в Севасте. Туда он, голубчик, и подался. Хрен его теперь найдешь. Чего он тебе-то горло собрался резать, а? Чего не поделили? Эй! Эй! Листоноша, ты живой?
Но тут Пошта все-таки потерял сознание.
 
Глава 3
Плавучий город
Прощаясь с Буйеном и его людьми, листоноша клятвенно пообещал вернуть оставшиеся за проезд деньги при первом же удобном случае. В ответ хозяин сухопутного корабля лишь махнул рукой и пожелал Поште «счастливой охоты на поганого мерзавца».
Пошта выехал, когда рассвело, – по ночному Крыму передвигаться решился бы только самоубийца. К тому же очухался он далеко не сразу, а сесть на коня и вовсе смог через несколько часов. Голова гудела знатно – будто пустой горшок, по которому стучали палкой. Ритмично так стучали. Восемью палками.
На самом деле Один бежал по сухой, твердой земле. И каждый его шаг, каждый рывок вверх-вниз, отдавался в несчастной черепушке Пошты гулкой болью. Это надо же! Копать-колотить, надо же было так попасться!
Было обидно, не столько за перфокарту даже, сколько за обманутое доверие. Листоноши часто попадали в неприятные ситуации, они казались бандитам легкой и удобной добычей (бандиты ошибались, но узнавали об этом перед самой смертью), но так ошибиться в человеке – это надо было уметь.
Головная боль усилилась настолько, что Пошта застонал сквозь зубы. Один на бегу обернулся, скосил карий глаз на хозяина.
По сторонам дороги мелькали густо поросшие зеленью холмы. Скорость Один развил, мягко говоря, приличную – как бы не быстрее Летучего Поезда. Листоноша потянулся в седельную сумку, достал бутыль с водой и отхлебнул.
На картах Севастополь значился необитаемым: город сильно пострадал во время Катаклизма. Все-таки там базировался флот, вот и досталось городу-герою. Пошта там ни разу не был, предпочитал обходить стороной. Узкая бухта глубоко врезалась в берег, деля Севастополь на две части, до Катаклизма местные пользовались паромом, чтобы не объезжать по берегу. Листоноша въехал в город с севера.
* * *
Севастополь отличался от Ялты или какого-нибудь Гурзуфа. Большой по крымским меркам город с развитой инфраструктурой, окруженный невысокими холмами – настоящие горы начинались далеко за городской чертой – некогда, наверное, зеленый и яркий, как и положено южному городу. Сейчас он лежал в руинах.
От зданий практически ничего не осталось, платаны сгорели или сгнили, улицы были засыпаны обломками кирпича и бетонных плит. Будь у Одина четыре ноги – пришлось бы нелегко, но восемь шипованных копыт выручали.
Ну и куда теперь?
Пошта заставил Одина остановиться и сверился с картой – старой, сделанной еще до Катаклизма. На ней были указаны улицы. М-да. Сильно поможет…
Пошта втянул носом воздух. Пахло морем. Впрочем, здесь повсюду пахло морем. И даже не поймешь, в какой оно стороне.
И где искать Зубочистку?
Развалины Севастополя фонили. Человеку здесь не выжить, это ясно, значит, бандиты где-то скрываются: в подземельях, в бункере… Перед самым Катаклизмом модно стало оборудовать «частные бункеры» – информация о готовящемся все-таки просачивалась, и сильные мира сего заботились о своей безопасности.
Но, копать-колотить, где те бункеры?
Пошта снова уставился в карту и тронул Одина коленями: вези, мил-друг, куда-нибудь. Один побрел на юг. Ему в городе не нравилось: жрать нечего, фон высокий, шорохи и звуки непонятные. Вот пойди разбери, это крыса шуршит или кто-то крадется?
Листоноша своего коня очень даже понимал.
Ему тоже здесь было неуютно, но перфокарту бросать нельзя. На ней – уникальная информация. Карта – единственная возможность связаться с выжившими людьми на другой территории. Ты же листоноша, Пошта? Листоноша. Вот и прекрати внутреннее нытье и метания. Твоя миссия – находить выживших после Катаклизма. И хватит рефлексии!
Поднималось солнце, и вместе с ним поднималась вонь.
Севастополь смердел. Пошта носу своему не поверил, но расчихался Один, а его вообще ничем не возьмешь, даже редкой по нонешним временам специей – перцем. Копать-колотить, да что же здесь гнить-то может? Пошта пытался «принюхаться», но аммиачная вонь по-прежнему терзала рецепторы, и Листоноша натянул противогаз. Так даже лучше – появятся бандиты, не сразу примут за чужака.
Развалины тянулись и тянулись. Над головой – безжалостное небо, хрустят обломками копыта Одина. И даже сквозь фильтры, кажется, пробивается запах.
Что здесь может так вонять? Трупы сталкеров? Да полноте, они давно в труху рассыпались.
Один преодолел еще одну насыпь из обломков кирпичей, и взору открылась Севастопольская бухта.
Когда-то, наверное, вода в ней была ярко-синей, прохладной, текучей. Сейчас всю бухту занимал студень. Даже не студень – растаявший холодец. Густой первобытный кисель, на вид даже упругий и густой, темно-свинцовый. Ряби на воде не было, но что-то перекатывалось лениво, будто по киселю где-то били ложкой. Пошту замутило. Один расчихался, содрагаясь всем телом.
Ясно-понятно. Это у нас были ароматы Севастопольской бухты.
Пошта тронул поводья, направив Одина вдоль берега. Здесь живые вряд ли остались, скорее всего, дальше в городе прячутся. Но все-таки, что случилось с водой?
Он подъехал к причалу и глянул вниз.
Это были медузы. Живые, лениво шевелящие многометровыми щупальцами, и дохлые, бесстыдно раскинувшие своды куполов – не меньше трех метров в диаметре каждый.
Кишели, можно сказать.
Пошта вообще медуз не любил, а таких еще и ни разу не видел. Сожрут же – и не поморщатся.
– Пойдем-ка мы отсюда, – сказал он Одину, разворачиваясь к бухте спиной, – поищем где-нибудь еще. Обидно, елки, вот так взять и перфокарту про…
Договорить ему не дали. Из-за развалин показались люди.
Пошта напрягся и вытащил из-за спины карабин. Мало ли.
Но, похоже, это были не разбойники, если, конечно, бандиты не вырядились в темно-синюю форму ВМФ России.
Пошта замер.
– Стой! Кто идет?
Форму чудно дополняли противогазы. Пошта присмотрелся, силясь понять: они защитные костюмы под кители напялили, что ли?
– Листоноша, – откликнулся он.
– Вижу! – не растерялся переговорщик. – Как зовут, по какому вопросу?
– Зовут Пошта, ищу вора. Ограбил и скрылся где-то здесь.
Переговорщик обернулся к спутникам, что-то сказал и пошел навстречу Поште. Листоноша спешился и похлопал Одина по боку, успокаивая. Впрочем, конь сам понимал, что их не убивать идут.