Крым

Все опять заржали, но как-то неуверенно: обстановочка не располагала к бурному веселью. Солнце окончательно завалилось за горизонт, на затянутом облаками небе не было ни звездочки, и полная тьма – густая, как чернила, осязаемая тьма – окутала Степь.
– Может, и Змей, – Сан Саныч набил трубочку ароматным табаком, пыхнул, выпустив колечко дыма. – Может, и Горыныч. Только рассказывали мне знающие люди, что зовут это существо – Хозяином Неба. И не дай вам бог оказаться на его пути, когда он летит осматривать свое владение. Те немногие, кто смог издалека разглядеть Хозяина Неба – и остаться в живых, что немаловажно! – рассказывали, что похож он на гигантскую птицу. Мне же сдается, что после Катаклизма эволюция обернулась вспять, и небо Крыма опять бороздят летающие динозавры – птеродактили. Так что гипотеза о Змее Горыныче может быть не так уж далека от истины.
Тишина повисла над лагерем, и только потрескивали поленья в костре.
– Слышите? – спросил кто-то. – Вроде гул.
– Да нет, – отмахнулись от него. – Чего пугаешь-то? Нет никакого гула.
– А я говорю – есть! – настоял первый голос.
– И я вроде слышу…
То ли массовая истерия охватила лагерь, то ли на самом деле раздался какой-то звук – но Пошта готов был поклясться, что он тоже что-то слышал. Что-то, похожее на…
– Жужжание, – подсказал Зубочистка. – Ну точно как пчелы. Знаешь, на Тарханкуте такие водятся? С кулак размером, как ужалят – капец. Неужели рой сюда залетел?
– Нет, – сказал Пошта. Теперь и он был уверен, что слышал этот звук. – Нет, копать-колотить! Это не рой!
Яркий сполох озарил небо, и жужжание превратилось в рев. Никаких молний, лишь вспышки багрового света подсветили тучи, бросили длинные тени на Степь.
– Хозяин Неба! – завопил кто-то истошно. – Спасайся кто может!!!
Паника охватила и без того взвинченных от страха людей. Беженцы-«отдыхайки» ломанулись кто куда, сшибая друг друга с ног, затаптывая женщин и детей. Кто-то опрокинул котелок в костер, тот зашипел и погас. Стоянку заволокло сырым дымом, стало совсем темно.
Грохот! Щелчок кнута – как будто самолет преодолел звуковой барьер! Рев! Сполохи! Паника!
Нет, это был не звуковой барьер. Это были бомбы – кассетные боеприпасы с напалмом. Разлетевшись веером, они обрушили на беженцев огненный дождь. Напалм – смесь нафтеновой и палмитиновой кислоты – и сам по себе ядовит; загоревшись, он страшен. Коллоидная взвесь прилипает к коже, прожигает одежду и практически не поддается тушению. Человек, облитый напалмом, сгорит заживо – причем именно сгорит, а не задохнется от дыма, как жертвы испанской инквизиции – напалм дыма почти не дает.
Живые факелы из людей с воплями носились по Степи…
Не поддаться общему настроению «бей-беги-спасайся!» было крайне тяжело – но Пошта был листоношей и справился. Подсечкой он свалил запаниковавшего Зубочистку на землю, придавил коленом и переждал, пока «отдыхайки» разбегутся кто куда.
Источник шума и сполохов тем временем проревел прямо над головой и спикировал куда-то в Степь, озарив неземным сиянием один из холмов.
– Надо убегать! – вопил Зубочистка, бешено вращая глазами. Как все воры и предатели, он был труслив донельзя.
– Обожди, – одернул его Пошта. – Поехали лучше глянем, что это за Хозяин Неба такой…
– Ты что, с ума сошел? Да он же нас сожжет дотла! Вдруг это динозавр!
– Динозавры не были огнедышащими, – нравоучительно произнес Пошта. – Не надо путать легенды с былью.
Он залез в седло, привязал веревку к луке седла и тронул Одина с места – Зубочистка, у которого не осталось особого выбора, засеменил следом.
Пошта осторожно подъехал к холму и глазам своим не поверил. Никакой это был не холм, а самолетный ангар, таким образом замаскированный. Сейчас ворота внутрь были открыты, на короткую посадочную полосу уже сел старенький «кукурузник» Ан-2НАК и теперь неторопливо заруливал внутрь холма. Пошта много раз слышал байки про подземные аэродромы, но, насколько он знал, ни один не сохранился.
Так вот ты кто такой, Хозяин Неба! Пилот, возомнивший себя безнаказанным!
У Пошты дух захватило от злости. Копать-колотить, как можно убивать беззащитных и мирных людей?! Да еще с такой жестокостью.
Он спешился и приказал Одину с Зубочисткой:
– Ждите здесь.
А сам взял обрез и отправился в гости.
Створки ворот медленно закрывались – они были достаточно тяжелыми, и Пошта успел скользнуть внутрь.
Здесь горел яркий свет, освещая внутреннее убранство: железные стены, инструменты, какие-то конструкции для ремонта, топливные баки, в углу – непонятная груда, накрытая железом. Из основной комнаты в подсобные, видимо, помещения вело несколько запертых дверей. Из «кукурузника» неторопливо выбирался летчик – компактный, кривоногий, в летном шлеме и кожаной куртке.
Пошта молча ждал, целясь в него из обреза.
Пилот стянул шлем и оказался желто-бледным мужичком с дряблой, обвисшей на щеках кожей. Было ему лет пятьдесят, а может, и больше. Выглядел дядька сосредоточенно-погруженным в свои мысли. На губах его блуждала довольная улыбка. И Пошта вдруг понял, что сейчас убьет его без суда, следствия и переговоров. Просто уничтожит, прихлопнет, как таракана.
И этим опустится до его уровня.
– Эй! – Негромко окликнул мужика листоноша.
Пилот вздрогнул и уставился на обрез, а потом медленно поднял руки.
– Что тебе нужно? Деньги? Еда? Фильтры?
– Жизнь твоя мне нужна, урод, – почти без выражения сообщил листоноша. – Но сначала я хочу знать, откуда ты такой выкопался и какого фига творишь. Давай, на колени.
– Зачем?!
– На колени и руки за голову, – повторил Пошта.
Он прекрасно понимал, что даже против огнестрельного оружия у человека есть шансы. Кинется сейчас, уйдет с линии огня, сократит дистанцию, схватит обрез… Нет уж, мы подстрахуемся. До встречи с Зубочисткой Пошта раньше никого не допрашивал, но сейчас холодная ярость, презрение и отвращение, которые листоноша испытывал к Хозяину Неба, руководили его действиями.
– Имя?
– Игнат, – пробормотал пилот.
– И как же ты, Игнат, дошел до жизни такой? Откуда ты, копать-колотить, здесь взялся?
– Я… Не убивайте! Я все расскажу!
– Рассказывай, рассказывай.
Стоя на коленях и захлебываясь словами, пилот принялся рассказывать.
Он сбежал от ужасов мира еще до Катаклизма. Люди вокруг были либо уродами, либо еще большими уродами, а он один – прекрасный. Бабы – суки, дети – орут постоянно, все дорожает, межнациональные распри, политическая напряженность…
В общем, сделал вывод Пошта, мужик был не только социопатом, но и изрядным мизантропическим дерьмом.
Игнат поступил просто: отчаявшись объяснить окружающим, что им прямая дорога в биореактор, и убедить покончить жизнь массовым самоубийством, неоцененный и очень гордый, он удалился в степь.
Было ему в те годы чуть за тридцать. Делать Игнат толком ничего не умел. Только стихи писать. Гениальные, естественно, и, естественно же, непонятные.
– Хотите, я вам почитаю?
– В другой раз, – внутренне содрогнувшись, ответил Пошта.
– Нет, ну хоть немного. Вот, послушайте: «Ты можешь меня ненавидеть, ты можешь меня не любить, хочу я тебя развидеть, хочу я тебя убить, тупая ты жирная сволочь, во всем обвиняешь меня, но ты же меня недостойна, и я не люблю тебя».
– Хватит. И чтобы больше ни строчки не цитировал, понял? Рассказывай дальше.
Стихи можно было писать и в степи. Чем Игнат и занимался все долгое крымское лето. С людьми он не общался, не считая редких вылазок в чужие сады и огороды – есть-то надо было. Зарос бородой, загорел дочерна, извел несколько пачек бумаги на свою нетленку. Душа требовала, конечно, признания, но воспоминания о жизни среди людей были пока что слишком свежи.
Но осень пришла, по словам пилота, внезапно. Неожиданно подкралась, дрянь такая, нанеся поэту чувствительный удар. Дожди, холодные ветра… Игнат понял, что либо загнется, либо вернется к людям.