Крым

– Ну, жалкие личности, – кричал пулеметчик, очевидно – сам Профессор, – поздоровайтесь с моим маленьким другом!
Одного из подельников Зубочистки разорвало пополам – бронебойно-зажигательные пули буквально перерезали бедолагу по талии. Кровь хлынула рекой, запахло паленым мясом.
Остальные (и Зубочистка среди них) брызнули в разные стороны, прячась кто где: один укрылся за колонной, другой залег за порогом соседней комнаты, а сам Зубочистка нашел укрытие за белым роялем, стоявшим в холле.
– Не стреляйте, Профессор! – заорал он. – Это я, Зубочистка! Мы принесли перфокарту!
Грохот очередей смолк.
– Что-что? – переспросил Профессор, наверняка оглохший от такой пальбы в замкнутом помещении.
– Перфокарту! – заорал Зубочистка опять. – Мы готовы произвести обмен!
– Ну так что ж вы сразу не сказали? – удивился Профессор. – Прошу вас, поднимайтесь! Деньги в сейфе, в кабинете. Надеюсь, вы не повредили перфокарту?
Тут подельники Зубочистки, демонстрируя свой недалекий ум и чудовищную жадность, среагировали на слово «деньги». Стоило Профессору опустить пулемет, как они выскочили из укрытия с четким намерением завалить ученого мужа и отжать все бабло, сохранив товар, – а вдруг кто-то еще захочет его купить?
Пулеметная очередь срезала их в момент. Пока Зубочистка тупо пялился на тела мертвых подельников, листоноша поспешил покинуть свое укрытие.
– Не дергайся, Зубочистка, – велел он, выходя из-под лестницы и держа старого недруга на прицеле «калаша». – Бросай стволы на землю. И ты, Профессор, не дергайся. Я – Пошта из клана листонош, и пришел поговорить о перфокарте. Хватит пальбы на сегодня. Хватит кровопролития. Давайте просто поговорим.
Проследив, чтобы Зубочистка избавился от всего оружия, Пошта пропустил его вперед под дулом автомата и стал подниматься следом.
* * *
– И что привело листоношу в мою скромную обитель?
Профессор был брит налысо, с короткой черной с проседью бородой-эспаньолкой, мощной шеей и руками бывшего борца. Лет ему было, наверное, за сорок, а может, и все семьдесят – чувствовалась в овале лица и разрезе глаз азиатская кровь, не дающая понять возраст. А еще его взгляд… дикий, как правильно его охарактеризовал Зубочистка.
– Понимаете… сударь. Эта жалкая личность, которую вы изволили нанять к себе на службу, украла у меня мою собственность.
Профессор снял круглые очки и сунул дужку себе в рот. Пожевал. Вернул их на место.
– Но при чем тут, кхм-кхм, я?
Пошта ткнул Зубочистку обрезом в спину. Говори, мол.
– Перфокарта! – простонал Зубочистка, показывая зажатый в руке картонный лист. Пошта, недолго думая, вырвал перфокарту и убрал в нагрудный карман.
Профессор поднялся. Был он на голову выше Пошты и уж точно сильнее. Листоноша напрягся.
– Как это понимать, любезный?! – вопросил Профессор.
– Это я нашел перфокарту. И она является собственностью клана листонош. А ваш наймит ее у меня украл.
Профессор картинно схватился за голову и зашагал по кабинету от стены к стене. Пошта от нечего делать разглядывал книги. Чего тут только не было! И научные труды, и справочники, и художественная литература на самых разных языках. Видимо, профессор был полиглотом и эрудитом.
– Рассказывайте, – попросил Профессор.
И Пошта рассказал.
Когда он закончил, Профессор сел на стол и снова сунул дужку очков в рот. Листоноша не прерывал раздумий. Наконец Профессор надел очки и начал свой рассказ:
– Когда я был еще молод и наивен, я занимался наукой в Балаклаве. В моем распоряжении был мощный по тем временам компьютер, все данные, которые я только мог пожелать, подчиненные, достаточно смышленые, чтобы только ругать их, а не бить ногами. Я понимал, что война вот-вот начнется. Вам, нынешнему поколению, сложно даже представить себе ужас тех дней.
Пошта слушал, и образная речь Профессора, представившегося как Кайсанбек Аланович, разворачивалась картинкою перед его внутренним взором.
Двадцатый век не был самым спокойным временем. Передел территорий, смена правительств, гражданские войны… Государства образовывались и рассыпались, ни одно поколение не жило в мире. С наступлением века двадцать первого все только ухудшилось. Когда разразилась последняя, ядерная война всех против всех, Профессору повезло работать в бункере, и он с тоской взирал на гибель цивилизации.
С его точки зрения, все началось даже не с техногенной, а с экологической катастрофы: начали таять ледники. То ли пресловутый озоновый слой продырявился, то ли ядерная зима привела к глобальному потеплению, то ли Гольфстрим разогрелся, то ли Земля слетела от взрывов со своей оси… Кайсанбеку Алановичу оставалось только догадываться. Знал он только одно: льды стремительно таяли. Из полуострова Крым превратился в остров, а что стало с другими государствами – и вовсе неизвестно. Вокруг кипел океан, Мировой океан – непознанный, неизученный и оттого очень опасный.
Профессор не мог этого принять. У него там – в Киеве, бывшей столице Украины, – осталась дочь, пусть взрослая, но такая маленькая…
Кайсанбек Аланович запрограммировал балаклавский компьютер на прием сигналов со спутников, смутно надеясь, что хоть один уцелел, и отправился в Киев.
Естественно, он не дошел.
На этом месте Пошта горестно покачал головой, давая понять: он знает.
Но он не знал.
Профессор продолжил рассказ.
Солнце скрылось за тучами пыли, на планету опустилась ядерная зима. Вместо снега землю устилал хлор це аш. Йод не помогал. Профессор, укравший противорадиационный костюм высокой защиты, шел через ад.
Он видел многое. Такое, от чего у Пошты с перебоями работало сердце, чего не мог себе представить и самый бывалый сталкер.
Профессор видел умирающих людей.
Когда военные и богатые укрылись в бункерах, основное население Крыма осталось один на один с ужасами ядерной зимы. Немногие знали, что от осадков нужно закрыться – чем угодно, хотя бы брезентом. Не все понимали, что не поможет и это. Вылезали волосы, кожа покрывалась кровоточащими язвами. Кашель. Слабость. Кровавая рвота и кровавый понос.
И – безумие.
Люди не умеют умирать тихо.
Закончилась еда, закончилась вода, толпы штурмовали склады и здания администрации. Грабили магазины, лишь на часы отсрочивая гибель. Убивали друг друга. В обреченных толпах проснулась агрессия. Профессор двигался задворками, чтобы не попасться толпе, готовой разорвать тебя лишь за то, что ты живой и здоровый.
У него были фильтры. У него была установка для очистки воды. Были питательные смеси.
Ему было не так уж много – за сорок – и он шел в Киев, уже понимая, что не дойти.
…закутанные в брезент от радиоактивных хлопьев «снега» женщины протягивали ему слабо пищащих детей.
Он снимал оружие с трупов солдат. Он стрелял в себе подобных. Однажды ему пришлось убить собаку – несчастную облезлую собаку, суку добермана, которая брела за ним, не понимая, куда делся хозяин и куда вообще идти теперь.
…он выскочил из засады. Изо рта у него шла кровь. Глаза уже почти не видели, руки дрожали. Облысевшая голова покрыта была язвами. «Моя дочь беременна! – орал он. – Отдай костюм, отдай, сука, ей нужнее!» Помповое ружье плясало в слабых руках. Профессор выстрелил первым – и попал. В доме за спиной убитого кто-то заплакал. Наверное, беременная дочь. Профессор не стал заходить в здание.
Крым только кажется небольшим. Путешествие стало для Кайсанбека Алановича целой жизнью.
Потом фильтры стали сбоить.
Отравленный, в тумане собственных грез и кошмаров, Кайсанбек Аланович сбился с курса.
Он вышел на северный берег Крыма, в Красноперекопск.
Бандиты, завладевшие городом, казались ему титанами, а сам город – Тартаром. Кайсанбек Аланович упал на руки нежданным спасителям.
Спасителям? Ха! Его бы убили, не задумываясь, но король бандитов, Олаф, не был дураком. Он оценил снаряжение, оценил упорство и приказал вылечить Профессора. Бандиты уже захватили бункер, где было все необходимое.