Ангелофрения

Роланд и его воздушный корабль с командой отправятся туда, куда велит Южная гильдия воздушных перевозчиков. Председатель гильдии – старый воздушный волк и удачливый авантюрист в отставке – дядя Магдалины, старший брат покойного отца.
Сегодня Роланд – в парадной форме капитана, с изящной тростью в руке, в начищенных до зеркального блеска сапогах – придет в облицованный розовым мрамором особняк Матвея Эльвена. Аудиенция назначена на предобеденный час, и, возможно, Роланд даже останется на обед.
Если, конечно, все пройдет хорошо. И все должно пройти хорошо, просто обязано: ведь Роланд и дядя Матвей знакомы друг с другом давно, их сотрудничество плодотворно…
Но никуда от этого волнения не деться. Дыхание сбивается, и шаг становится неверным. Смуглые жители Мемфиса в свободных светлых одеждах с тревогой поглядывают на бледную барышню в бежевом визитном платье и крохотной шляпке поверх отливающих бронзой, чуть вьющихся волос: как бы не упала в обморок.
Ничего, она уже взяла себя в руки. Пара взмахов веером, глубокий вдох – и можно идти дальше, ведь цель ее вылазки в город близка.
Сегодня Роланд попросит у дяди руки Магдалины.
Это свежее, пронизанное золотистыми лучами солнца утро сулит удачный, добрый день. Иначе и быть не может. И совсем не стоит волноваться. Совсем…
И она снова идет уверенной и легкой походкой молодого леопарда. Мимо мальчишек, которые рыбачат с парапета набережной, мимо торговцев и их разнообразных товаров, мимо уличных музыкантов, только настраивающих инструменты, мимо лавок со свежевымытыми витринами.
Но как же маетно и тревожно на душе…
Снова – нечеткая крылатая фигура. Магдалина, как обычно, замечает ее боковым зрением. Она виднеется у ушедшей по плечи в песок статуи, она окутана матовым свечением. Но стоит повернуться к ней лицом, как фигура тает без следа.
Впрочем, нет. На сей раз след остается. Нечто белое, трепещущее на ветру. Магдалина смотрит по сторонам: окружающие ее люди заняты своими делами – торговцы зазывают, покупатели интересуются, мальчишка – продавец газет – размахивает пачкой «Утренних Фив», полицейский стоит в тени и пьет через соломинку ледяной молочный коктейль. Магдалина вынимает из ридикюля склянку с нюхательной солью. Открывает крышку в форме лотоса, подносит склянку к носу. От резкого запаха нашатыря выступают слезы. Магдалина вылавливает из ридикюля шелковый носовой платок с узором, стилизованным под письмена Старого Царства, тщательно утирает глаза и нос. Затем подходит к статуе.
На песке лежат белые перья. Перья широкие, вытянутые, жесткие на вид. В голову сейчас же приходит слово «маховые». Скорее всего, они принадлежали чайке. Их острые концы – в черной запекшейся крови.
Не то сон, не то явь. Противоречивые предощущения дурманят Магдалине голову. Жаль, что они свалились на нее именно сегодня, в день, который может (а точнее – обязан!) стать лучшим в ее жизни. В душе она уверена, что видения – не галлюцинация. Просто знаки и символы неожиданно становятся отчетливо заметными. Они проявляются из-за штрихов обыденности, подчиняясь остаточному волшебству, которое хоть уже и не правит миром, но все еще имеет власть над судьбами людей.
Налетает ветер. Он уносит перья, поднимает рыжую пыль в воздух. Магдалина отступает, прикрывая носовым платком нос и губы. Нечеткие серые тени проносятся над землей, раздается звук, похожий на младенческий вскрик. Магдалина поднимает взгляд и видит, что по другую сторону от статуи сидят на пожухлой траве с полдюжины лысых и морщинистых котов-сфинксов. Глаза – цвета янтаря, на мордах и вибриссах – следы крови. Сфинксы присели, словно перед прыжком, их хвосты мотаются из стороны в сторону. Они смотрят на нее, точно на законную добычу.
Магдалина отступает еще на шаг. Натыкается спиной на какого-то пожилого господина, тот приподнимает шляпу и бормочет извинения. Магдалина отвечает: «Что вы, что вы…» – и спешит вклиниться в поток прохожих. Когда она оказывается со всех сторон окруженной людьми, тревога отступает.
…Семейный доктор Эльвенов – Александр Козловский – подсознательно вызывал у Магдалины доверие. Было ли дело в добром взгляде его окруженных морщинками голубых глаз, или в пушистости седой бороды и усов, или в мягком голосе, так похожем на отцовский… Но однажды Магдалина решилась рассказать ему о своих видениях.
Они беседовали тет-а-тет в дядиной домашней библиотеке, сидя у затененного финиковой пальмой окна.
Доктор не стал выслушивать ее сбивчивый рассказ до конца. После первых трех фраз Магдалины он глубокомысленно хмыкнул, кивнул с пониманием и сказал:
– Вы знаете, милая, в лечении столь устойчивых галлюцинаций мы, врачи, обычно используем метод трансорбитальной лоботомии. При помощи специального инструмента – он похож на нож для колки льда – пробивается тонкая кость глазной впадины и рассекается белое вещество лобных долей мозга, связывающее их со зрительным бугром. Видения уходят навсегда. Техника лоботомии проверена временем и доведена до совершенства. Заверяю, что следов от операции практически не остается. Пациент продолжает вести нормальный образ жизни. К примеру, герцог Шелри – уверен, вы слышали о нем – даже написал книгу «Моя лоботомия» о перенесенной им операции в возрасте тринадцати лет…
Магдалина в первую секунду опешила. Затем ей захотелось вскочить, опрокинув пышным турнюром стул, поставить зарвавшегося доктора на место или гневной тирадой или даже пощечиной. А затем собрать чемоданы, сесть на первый же попавшийся дирижабль и помахать Мемфису ладонью из иллюминатора. Безусловно, доверие к Козловскому в тот же миг испарилось, как испаряется пролитая вода под здешним безжалостным солнцем.
– Доктор Сулейман Агдан живет в Мемфисе, – продолжил бархатистым голосом Козловский. – Он – наш единственный специалист в области лоботомии разных типов доступа. Я могу попросить его проконсультировать вас. Так как давно, милая, вы видите галлюцинации?..
Магдалина ответила холодным тоном, дескать, ей несколько раз действительно что-то привиделось. Галлюцинации это были или нет – она не врач, сказать точно не может. В общем, ничего серьезного. Тому причиной, наверное, смена климата и изматывающая жара, к которой она совершенно не привыкла.
– Согласен, милая, – снова кивнул Козловский, чуть улыбаясь. – Во всем виновата жара и еще, быть может, ваше воображение. Но если вы вдруг всерьез озаботитесь вопросом…
Магдалина заверила Козловского, что вряд ли она побеспокоит его снова. Тогда доктор посоветовал чаще гулять на воздухе и не упускать возможности бывать на балах, которые хоть и редко, но все же проходят в городе.
А потом она услышала, что доктор разговаривает о ней с дядей. Магдалине было стыдно подслушивать, поэтому она поспешила удалиться в другое крыло особняка, но несколько фраз, словно по своей воле, догнали ее.
Козловский сказал: «последствие пережитого горя», затем – «в лечении пока нет необходимости, но обещаю присматривать за ее состоянием», и еще – «поскорее отдать замуж».
Но видения ведь никуда не исчезли…
Магдалина толкнула дверь под вывеской с надписью «Роза ветров», зазвенели китайские колокольчики, подвешенные к медному полумесяцу. В лавке пахло свежим кофе; остатки ночной прохлады притаились между прилавками, опоясывающими зал по периметру.
Хозяин лавки неторопливо вытащил из кармана жилетки очки, нацепил их на украшенный выпуклой родинкой нос и поднял взгляд на посетительницу.
– Приветствую, мадемуазель, – сказал он, выходя навстречу. – Осмелюсь заметить, что вы – ранняя пташка. Я рад вас видеть. Чем могу служить на сей раз?
Ранняя пташка? Нет. Обычно – нет.
Минувшей ночью она плохо спала, вертелась с боку на бок, часто и много пила воду, то открывала, то закрывала окно спальни, которое выходило в сад. Магдалина не могла дождаться, когда над Нилом забрезжат первые, зеленоватые лучи солнца… О, то был действительно волшебный час. С Мемфиса сползла серая сумеречная вуаль, являя взору яркие цвета. Город казался свежим, наполненным жизнью, приветливым, чистым.