Искатели сокровищ (СИ)
– Комендантша тамошняя. Раньше я на улице академика Варги обитал. Ну, так вот. Жил-был в том же общежитии Ваня Быков. Работать Ваня – зверь. Он и плотник, и каменщик, и сварщик, и монтажник, и стропаль… И на любом месте – за троих. Не раз по пьяной лавочке предлагал спор, что обязательно станет Героем соцтруда. Кроме такого откровенного восжелания Золотой Звезды, была у него еще одна отличительная особенность. Тёмен был Ваня, как никто. Сколько он темноты и невежества привез с собой в Москву из Мордовии, столько у него и осталось. Ничего из этого добра не растерял в столице. Никуда не ходил, ничего не смотрел, не слушал, не читал. А то, что читал, – почти по слогам. После работы только отлеживался, набирался сил для ещё более ударного труда…
– Ну и правильно делал, что отлёживался… – буркнул всегда усталый Федор Павлович.
– Позволю себе дерзко возразить вам, товарищ бригадир, – неправильно! Надо было как-то обратить внимание Вани Быкова на то, что эти геройские страдания и вопиющая дремучесть никак не красят советского лимитчика. Вот с такой педагогической целью мы в той общаге и состряпали ему приглашение в Георгиевский зал. Накупили грамот, дипломов, свадебных открыток. Отрезали одно, приклеили к другому, украсили третьим… Не приглашение получилось – картинка! И все, что надо, на этой картинке: Кремль, герб, флаг, шрифт… Вверху – исходящий номер церемониально-протокольного отдела Верховного Совета, а внизу – кучерявая подпись его заведующего, товарища Эрзац-Лимонадова. А какой конверт смастерили! Какими дивными сургучными печатями его запечатали! На конверте написали: «Ивану Быкову. Фельдъегерской связью. Строго конфиденциально!» «Фельдъегерем» попросили стать Володю Кузьпелева, которого Ваня никогда раньше не видел. Ни один швейцар ресторана не сможет напустить на себя столько спеси и важности, сколько Володя Кузьпелев. Он тоже творчески подошел к порученному делу. Учел предстоящую взволнованность и вызванную ею частичную слепоту клиента. На обратной стороне повязки дружинника написал: «Старший фельдъегерь. Проход – везде!» Попросил у соседа-погранца его дембельскую фуражку. Отыскал где-то и перекинул через плечо детскую портупею с кобурой и пистолетом. Вахтерша нашего подъезда только молча встала, когда Володя мимо нее проходил.
– Круто! – одобрили мои слушатели амуницию Володи Кузьпелева. – Наших вахтерш не всякое землетрясение со стула поднимет.
Продолжаю:
– Визит «фельдъегеря» организовали так, чтобы в это время в квартире никого, кроме Вани, не было. Вручил Володя Ване пакет и заставил расписаться в его получении на каком-то клочке бумаги. Еще строго приговаривал при этом: «Только разборчивей, пожалуйста, товарищ Быков! Это вам не за валенки расписываться». Ваня все время норовил встать по стойке «Смирно!», а когда Володя уже собирался уходить, шепотом спросил: «Конфиденциально – это как?» Володя поднес к его носу кулак и тоже шепотом пригрозил: «Попробуй только проболтаться кому-нибудь!..»
– Ну а что было написано в том вашем фальшивом приглашении? – поглядывая на часы, поторопил меня Федор Павлович. Ему, кавалеру нескольких трудовых наград, смешочки над самой главной из них казались неуместными.
– А текст «Приглашения» был такой: «Уважаемый товарищ Быков Иван Федулович! В связи с присвоением Вам звания «Герой Социалистического Труда», Вы приглашаетесь в Георгиевский зал Кремля для торжественного вручения Вам Золотой Звезды и Почетной грамоты. Настоятельно рекомендуем постирать носки, выучить Гимн Советского Союза и постричься под «полубокс». Вход в Кремль – через Спасскую башню. Калоши сдать часовому. При встрече на территории Кремля с членами Политбюро следует представляться: «Новоиспеченный Герой Социалистического Труда – Быков. Прибыл для увенчивания лаврами».
Прочитал Ваня приглашение – смотрим, что-то очень уж он засуетился. Часто и надолго из общежития стал отлучаться. Ну, думаем, или текст Гимна где-то в библиотеке зубрит, или самую лучшую парикмахерскую ищет. А ведь не говорит никому ничего – приказ фельдъегеря о соблюдении конфиденциальности выполняет. Но вот как-то приходит довольный и что-то завернутое в газетку под кроватку свою прячет. Подсмотрели. Калоши. Так и пошел в Кремль в назначенное время – с калошами подмышкой.
Федор Павлович молча встает – сигнал, что перекур окончен. Историю наградного похода досказываю уже на ходу.
– Что там было с Ваней Быковым у Спасской башни – тайна великая. А только домой он приплёлся глубокой ночью. Пьяный в дым и без калош. Вот после этой воспитательной акций комендантша мне и сказала: «Вы, Затируха, – мелкий политический провокатор. В СССР так не шутят!» Решила от меня избавиться и добилась моего перевода в бибиревскую общагу. Поближе к границам Москвы. Я, говорит, уверена, что ваш следующий переезд, гражданин Затируха, будет уже за 101-й километр.
Общее мнение: после организации ещё одного подобного глумления над высочайшими правительственными наградами родина поступит со мной еще более жёстко.
Выходим из курилки, снова взбираемся на фермы. Теперь – до обеда.
В начале перерыва на обед бригаду собрали в вагончике начальника участка. Всем ее членам, победителям социалистического соревнования, посвященного ХХV съезду КПСС, были торжественно вручены одинаковые электробритвы, самые дешевенькие из производимых в стране. А также обещаны сегодня, в день получки, еще и скромные денежные премии.
Прежде чем отпустить бригаду на обед, начальник участка спросил, кого Федор Павлович хочет оставить за бригадира на время своего отпуска.
– Затируху… Или Ведяшкина. Пусть бригада голосует.
– Беру самоотвод, – сразу сказал я. – Только два навыка, необходимых каждому советскому строителю, я развил в себе лучше, чем Коля Ведяшкин. Бегать на обед и проверять деньги, не отходя от кассы. Коля должен остаться за бригадира, тут и думать нечего.
Из-за награждения с обедом припозднились. В столовой метродепо «Калужская» стояли уже не тамошние работяги в черных промасленных спецовках, а конторский народ депо. Их меньше, они привыкли к простору, неспешному выбору блюд.
Витя Кудрявцев этого не учел и тут же получил увесистую оплеуху:
– Ну, куда вы лезете! Не успеете что ли! – зло сказала ему стоявшая перед ним у стойки самообслуживания дама, когда он, потянувшись за стаканом кефира, осквернил нечаянным прикосновением своих брезентовых штанов ее юбку. – Лезет!.. Вас вообще не должны были пускать в столовую!
С пролетариями, даже столичными, Витя всегда был готов к любому диспуту на привычном для сторон языке. Но вот свое владение нормативной лексикой оценивал очень скромно и перед конторскими служащими, своими и чужими, тушевался.
Перевожу разговор на себя:
– Должен вас поправить: пускать нас в столовую должны. Об этом у нашего треста есть письменная договоренность с вашим депо.
Отповеди не получилось. Оказывается, она знала об этой договоренности не хуже моего. Не сама ли её составляла или печатала.
– С двенадцати до двенадцати тридцати, – и еще раз брезгливо одернув свою юбку, будто про себя, но внятно добавила:
– Лимита бестолковая!
Даже вновь и вновь становясь победителями соцсоревнования, мы никогда не обижались на «лимитчиков». Да мы и сами себя так называли. Но вот ведь фонетические тонкости – «лимита» почему-то била хлыстом и болезненно задевала нас. Большой знаток родного языка придумал это убойное словцо.
Злость дамы была явно несоразмерна нашим проступкам перед работниками метродепо «Калужская». Хотелось указать ей на это.
Вежливо интересуюсь:
– А вы, сударыня, надо думать, из самых знатных московских фамилий происходите? Не боярынькой ли какой-нибудь в тридцать третьем колене будете?
Дама свой яд никакой показной вежливостью не разбавляла:
– Боярынька не боярынька, а коренная москвичка. В столовую прихожу в свое время, на головы другим людям не лезу, идиотских острот не сочиняю!
Взгляды и шепотки конторских красноречиво подтверждали: «Да, мы, коренные, все делаем как положено, а вот от бестолковой „лимиты“ в Москве уже проходу не стало».