Вся правда о слове "Навсегда" (ЛП)

- Он был тренером детской Лиги «Бегунов Лейквью», когда я учился в начальной школе, - закончил мальчик. – Помнишь?
Уэс открыл перед ним дверь.
- Да, точно. Тренер Джо, верно?
Верно, мысленно ответила ему я.
- Тренер Джо, - повторил Берт, закрывая за собой дверь. – Он был крутым чуваком.
Уэс кивнул и направился к водительской двери.
Должна признать, я была удивлена. Слишком уж часто я слышала о том, что «отец Мейси Куин умер на глазах у дочери во время утренней пробежки», слишком уж долго он был человеком, которого отобрал у семьи сердечный приступ, и я так к этому привыкла, что упоминание о других особенностях папы повергало меня в шок, вот как сейчас.
Машина выездного ресторана медленно двинулась вперед по улице и, набирая скорость, поехала к повороту. Я наблюдала за тем, как она скрывается за углом, и как меняется огонек светофора ей вслед.
  
Глава 3 
 
Я не могла уснуть.
Завтра начнется моя работа в библиотеке, а с тех самых пор, как я легла в постель, меня преследовало то же самое чувство, какое обычно бывает перед первым учебным днем в старшей школе. Да и к тому же в последнее время у меня были проблемы со сном. Просто странно, что тем утром, когда папа заглянул в мою комнату, я никак не могла проснуться. И с тех пор я начала практически бояться сна, словно что-то плохое может произойти, пока я нахожусь в отключке. В итоге я давала себе совсем немного времени на отдых, да и то больше дремала, чем спала по-настоящему.
Из-за того, что в сон в полном смысле этого слова я не проваливалась, в моей голове постоянно роились мысли, чаще всего – о беге. Папа любил бегать и приучил к бегу и нас с сестрой еще с детства. Мы занимались в его команде «Бегунов Лейквью», которую он тренировал в начальной школе, а чуть позже даже убедил нас принять участие в городском марафоне на пять километров. Я помню, этот марафон очень хорошо, он был моим первым соревнованием. Мне тогда было шесть. Я стояла в окружении других ребят на старте, но ничего не видела из-за плеч и затылков (я всегда была ниже других ребят моего возраста). Кэролайн, конечно же, пробилась во главу колонны. Ей уже исполнилось «десять-практически-одиннадцать», и она считала выше своего достоинства плестись где-то в хвосте с малышами. Когда раздался выстрел, знаменующий старт, вся эта огромная толпа ребят вдруг синхронно начала двигаться, и мне тоже пришлось бежать. Я тот момент я ощутила себя капелькой в море, песчинкой, которую несет огромная волна, и мне почему-то понравилось это чувство единения с теми, кого я видела впервые. Мои ноги ударялись о землю, поднимая меня и вынося вперед, вперед… Вокруг мелькали лица, спины, майки, волосы, но в какой-то миг мне стало тяжело даже дышать, хотя до детского финиша оставалось немного. Я хотела остановиться, но вдруг услышала папин голос:
- Мейси! Умница! Держись, ты просто великолепна!
И я продолжала бежать.
К восьми годам я поняла, что могу бегать быстро. Очень быстро. Куда быстрее, чем остальные ребята. И я стала принимать участие в марафонах с детьми постарше, в одном из них я и выиграла свой первый приз. Папа гордился мной, и мама сияла улыбкой, но призы для меня были не главным. Самым лучшим было то ощущение ветра, обвевавшего мое лицо, те мягкие толчки ступней о землю, то чувство едва ли не полета, которое не покидало меня ни на минуту во время бега. И ради этих ощущений я и продолжала бегать – как на соревнованиях, так и по утрам, чисто для себя. Бег был моей отдушиной, помогал приводить в порядок мысли и успокаивал меня.
Кэролайн тоже была хорошей бегуньей, но ей больше нравилось флиртовать с симпатичными мальчиками, так что вскоре остались только мы с папой, встречаясь субботними утрами на кухне в спортивных майках и с энергетическими батончиками в руках. Бег был одним из тех замечательных моментов, которые были только нашими, и часть папы словно была моей, а часть меня – его.
Но с того утра для меня все переменилось. Я должна была быть с ним тогда, на этой пробежке, но меня не было рядом, и я больше не могла заставить себя продолжить занятия без него. Так что я бросила бег.
Тренеры и друзья по команде были, мягко скажем, удивлены. Многие прочили мне будущее великой бегуньи, и мой уход стал настоящим потрясением для них. Как результат, не в силах объяснить происходящее, я просто стала избегать мест, где могла бы встретить бывших знакомых, увлеченных бегом. Выдвинув щит перед собой вместо того, чтобы рассказать друзьям обо всем, я вскоре потеряла их и окончательно закрылась в своем мире. Знакомые стали находить меня странной и необщительной, и наше общение постепенно прекратилось. Впрочем, мне не было плохо или больно от этого. В конце концов, что может быть проще, чем отодвинуть прошлое на задний план и притвориться, что тебя ничто с ним не связывает? Именно так я и поступила.
Конечно, люди были милыми со мной, и их лица выражали сочувствие всякий раз, когда они встречали меня в школьных коридорах после похорон папы, но от этого мне не становилось легче. Легче было, когда я оставалась одна. Последнее я и предпочла, так что и бег, и социальная жизнь стали частью моего прошлого, от которого я отреклась, и теперь они встречались мне только во сне.
- Ах, да, - Бетани взглянула на меня поверх очков в тонкой оправе. – Ты же приступаешь к работе сегодня.
Я стояла в библиотеке, прижимая к себе сумку. Внезапно вспомнился ноготь, который я сломала сегодня, закрепляя ремень безопасности в машине. Этим утром я вообще потратила очень много времени на то, чтобы хорошо выглядеть, но ноготь, судя по всему, решил предать меня. Эта маленькая проблемка вдруг показалась мне очень значительной, и я решила, что уж Бетани-то никогда не ломает свои идеальные ногти. Тем временем она отодвинула свой стул и встала.
- Можешь сесть вон там, - она указала на стулья, стоящие с другой стороны длинной стойки. Я кивнула и, подойдя туда, выдвинула один из стульев. – Нет-нет, не красный, - Бетани укоризненно покачала головой. – Там сидит Аманда. Ты сядешь рядом.
- Спасибо, - я выдвинула другой стул и опустилась на него, поставив сумку рядом. Входная дверь снова открылась, и вошла Аманда – лучшая подруга Бетани и председатель студенческого совета. Она была высокой блондинкой с длинными волосами, которые всегда убирала в аккуратную косу, свешивающуюся до талии. Эта коса всегда выглядела одинаково, и я задавалась вопросом – расплетает ли она ее когда-нибудь вообще? И как можно каждый раз укладывать волосы точно так же, как и за день до этого?
- Здравствуй, Мейси, - прохладно поприветствовала меня она, садясь на красный стул. У нее была идеальная осанка – плечи расправлены, подбородок поднят. Может быть, коса помогает, подумала я. – Я и забыла, что ты сегодня начинаешь.
- Хм, ага, - неуверенно ответила я, и они обе воззарились на меня, словно я вдруг заговорила на неведомом языке. Я прокашлялась и сказала почетче, - Да.
Я не нравилась этим девушкам. Не знаю, в чем была причина, но так уж вышло. Бетани, рыжеволосая отличница, сидела рядом со мной на английском и морщила усыпанный веснушками нос всякий раз, когда бросала взгляд на мои записи. Ее собственный почерк напоминал почерк Джейсона – каждая буква видна ясно и отчетливо, будто напечатана. Бетани всегда была тихой, словно застывшей, а вот Аманда была более общительной. У последней был легкий французский акцент - ее семья жила в Париже, потому что ее отец, профессор, преподавал в Сорбонне. Но во многом Аманда с Бетани были похожи – к примеру, я никогда не видела ни пятна на их блузках, ни зацепки на колготках. Они никогда не использовали сленг – исключительно классическую речь. Женские вариации Джейсона, в общем.
- Ну что же, - начала Аманда, убирая за ухо якобы выбившуюся прядь волос (хотя никакие пряди никогда не выбивались их ее идеальной косы), - летом здесь, действительно, достаточно спокойно, - она расправила юбку на коленях. Ее ноги были длинными и совершенно незагорелыми. – Надеюсь, ты не заскучаешь.