Вернись и полюби меня (ЛП)

========== Глава 1 ==========
Тогда
“Взгляни… на… меня…”
И – о чудо – мальчишка его послушался; наверное, потому, что речь шла о таком пустяке, что не имело значения, выполнит он эту просьбу или нет. Но полумрак в хижине скрадывал цвета, и зеленые глаза казались темными. Видны были только черты лица – а значит, с тем же успехом над Северусом мог стоять этот кретин, мальчишкин отец. Как смотрел бы на него Поттер-старший, если бы это и впрямь был он? Как младший – словно не определившись, ужасаться ему или ликовать?..
И как посмотрела бы на него Лили, если бы он умирал у нее на глазах – неужели точно так же?
Мир начал ускользать от него – так утекает вода в водосток, так иссякает поток эмоций под натиском окклюменции, так уплывают к легилименту воспоминания – воронки в прошлое того, с кем установлена даже мимолетная связь…
Ибо, как известно каждому легилименту, глаза – это и впрямь врата души.
Сейчас
Темнота. Да, он полагал, что там будет темно.
Прохлада. Что ж, и в этих ожиданиях он не обманулся.
У него было тело. В нем ощущалась тяжесть, подозрительно похожая на ту вялость в мышцах, какая бывает перед пробуждением; под лопатками было что-то мягкое – оно продолжалось подо всем туловищем, до самых икр и пяток; живот словно провалился к позвоночнику – но он всегда чувствовал себя так, когда лежал на спине…
Это была кровать?.. И премерзейшая, если судить по выпирающим из матраса пружинам. Не вполне соответствовало прогнозам, но и удивляться особо нечему. Безотрадному посмертию – поганая мебель а-ля детство.
В воздухе витал какой-то запах. Нафталин?..
Северус открыл глаза.
Потолок с трещиной, похожей на Нил на картах Африки. Грязные драные обои. Узкое окно без штор, запотевшее изнутри и занесенное снегом снаружи, – сугробики на отливе прижимали к стеклу свою несвежую изнанку. Надсадное дребезжание калорифера под окном. Книги, пыль, ободранный платяной шкаф. Распахнутый школьный сундук, извергший на грязный пол ворох нестираных мантий. И незабываемое амбре нафталина и тушеной капусты.
Он угодил в свою сраную детскую.
Северус сел – тело снова атаковали пружины. Ничуть не изменившаяся комната с нового ракурса вызывала все то же отвращение. Судя по проблеску сдобренного злостью удивления, он всерьез ожидал, что та превратится во что-то другое.
Это преисподняя? Если так, то дьявол основательно просчитался: Северус, конечно, терпеть ее не мог, но до персональной пыточной камеры на ближайшую вечность это уебище явно не дотягивало – на это имелись куда более серьезные претенденты. Значит – чистилище?..
Он поднялся с постели. Что-то упорно не сходилось. Возможно, виновата была школьная мантия? Северус совершенно забыл, как от них чесалась кожа, – как и то, что в детстве носил их дома, потому что вся его маггловская одежда была куплена в секондхенде и не подходила по размеру.
Он осторожно дотронулся до шеи; провел по ней всей ладонью. Никаких ран. Зеркал в его комнате отродясь не водилось – пришлось выйти в коридор и добраться до ванной.
Из заляпанного зеркала над умывальником на него смотрел подросток.
Северус вытаращился на него в ответ. Зажмурился, протер глаза и уставился снова. Уже почти собрался повернуться вокруг себя и хлопнуть в ладоши – старинная защита от сглаза, весьма смахивающая на какой-то предрассудок, – но так и остался стоять на месте, таращась на себя и думая… то есть не думая – совсем ни о чем. В голове была только пульсирующая пустота.
Потом разум заработал снова – как калорифер, ненадолго поперхнувшийся собственным паром. Господи, сколько же лет он не пользовался калорифером – да с тех самых пор, как стал взрослым… Твою мать – он же взрослый, ему тридцать восемь лет, тридцать восемь, ебать их, лет, и он должен был загнуться, когда эта пиздоблядская змея его угандошила – вырвала глотку и оставила подыхать в агонии и луже собственной крови…
Неосознанно он вцепился ногтями в предплечья – но это была лишь память о яде, только призрак вскипающей в жилах крови. Должно быть, он все-таки прокусил ту капсулу в зубе, иначе все не закончилось бы так быстро – а может, и закончилось, если была разорвана сонная артерия. Северус не мог сказать, отчего Темный Лорд не прибил его любимой Авада Кедаврой. Но момент изменить традиции был явно выбран неудачно, поскольку Убивающее проклятие разом помешало бы ему доделать то, что было необходимо мальчишке.
Альбус как-то сказал, что Темный Лорд всегда был себе злейшим врагом. Северус подозревал, что вряд ли это следовало трактовать настолько буквально, однако сей грандиозный ум раз за разом умудрялся вырыть самому себе яму. Победил ли его мальчишка в итоге?.. Или же он, как и Северус, так и не дожил до финала?
Не то чтобы это имело какое-то значение. Северус умер, в этом он был уверен, а мертвым класть с прибором на проблемы живых – в этом-то и смысл смерти. Нет, единственное, что его теперь занимало – это абсолютная нелепица, творившаяся вокруг. И прыщики на лице вместо привычных морщин. Удивительно, насколько гладким выглядел лоб, если перестать хмуриться.
Что ж, любуясь на себя в зеркало, никаких ответов не найти. К тому же он и так слишком хорошо знал это лицо – огромный нос, волосы сосульками и гримасу оскорбленного негодования.
Он снова вернулся в спальню – к запаху нафталина и лязгу обогревателя – и попытался присесть за письменный стол, пребывавший в разгроме и беспорядке, но тут же вскочил, когда стул под ним предупреждающе заскрежетал, и неожиданно почти уткнулся носом в настенный календарь.
Если он только не забыл оторвать страницу – каковую возможность в его случае было необходимо учитывать, – на дворе стоял декабрь тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Причем невесть почему он еще и обвел тридцать первое число жирным черным маркером – вот нахуя, спрашивается? Достали со своим Новым годом…
Северус опустился на кровать. Несмотря на источающий тепло калорифер, в комнате было зябко – но не так, как в подземельях. Тут была совсем другая стужа – сорта “дерьмово утепленный дом”.
Завернувшись в пропыленное стеганое покрывало, он откинулся назад, прижавшись к стене затылком и продолжая смотреть на календарь.
Декабрь семьдесят шестого.
Возможно, он недооценил это место. Если окажется, что календарь заслуживает доверия, то это означает, что он уже успел потерять Лили – в первый раз из многих.
Двадцать третье декабря года тысяча девятьсот семьдесят шестого.
Может, это шанс прожить жизнь заново?
Он почти не дал себе додумать ироничную мысль, что за такую возможность многие охотно согласились бы умереть – ибо это означало, что весь его предыдущий жизненный путь свелся к какой-то хуеватой репризе. Особенно с учетом того, что в итоге ему снова шестнадцать. Если Северус и мог возненавидеть что-то сильнее, чем собственный пубертатный период, то только перспективу пережить его во второй раз.
Строго говоря, ему было не шестнадцать, а почти семнадцать, но какая в жопу разница? Все равно это рождественские каникулы шестого учебного года. Хорошо уже то, что не придется снова сдавать СОВ, и доза “подросткового периода дубль два” свелась к абсолютно необходимому минимуму. Не то чтобы он вообще понимал, какая от него польза – разумеется, он мог бы провести время гораздо продуктивнее, если бы вернулся в то время, когда уже вступил в ряды Пожирателей Смерти?.. При всем желании он никак не мог сообразить, почему его закинуло в дубликат именно этого дня, в эту странную промежуточную точку между двумя основополагающими вехами, когда с момента разрыва с Лили уже прошло добрых девять месяцев, но до принятия Метки оставалось еще почти десять. Какой в этом смысл?
За тридцать восемь невеселых лет природный пессимизм Северуса сцементировался в железобетонное кредо. Причина могла оказаться охуительно веской, но ее могло ни хуя и не быть, причем с равной степенью вероятности.
Если он в чем и был сейчас уверен, так только в том, что не хочет больше находиться в этом богом забытом месте ни минуты. Откопав под грудой одежды на полу свою единственную куртку – унылые обноски из секондхенда, – он вышел на улицу, удачно избежав встречи с обоими родителями, беззвучно затаившимися где-то в недрах дома.