Товарищи китайские бойцы

Дом Штейнгеля довольно скоро удалось отбить. Однако двое из трех красноармейцев к тому времени уже были мертвы.
Когда оставшегося в живых бойца сняли с дерева и привели в сознание, он первым делом спросил: «Винтовка где? Винтовку давай!..»
Обессиленный, он рвался в бой.
  
16. Побег
 
итайские бойцы дрались разрозненными группами в разных частях города. Ими командовали в одном месте Су Ло-дю, в другом — Лю Фа-ляй, в третьем — Лю Си. А комбат? Где был комбат в это время?
— С нами не был, — сказал Ли Чен-тун. — Он сильно занятый был перед тем, когда бои начались. Мы его в казарме почти не видели.
А Ча Ян-чи подтвердил:
— Верно, не было командира в казарме. Он на съезде сидел.
— На каком съезде?
— Кто знает… Что-то мы, кажется, даже голосовали тогда за комбата, куда-то мы его тогда выбирали…
Больше о съезде, на который якобы бойцы делегировали Пау Ти-сана, старый Ча сказать ничего не мог.
Пришлось снова и снова обратиться к нашему обычному, неизменному, но не всегда утоляющему жажду источнику — старым газетам.
Номера владикавказских газет за первые дни августа 1918 года выглядели не совсем обычно. Мало телеграмм, приказов, статей, корреспонденций, мелкой хроники, объявлений. Полосы в основном заняты отчетами о 4-м Терском народном съезде.
Вот оно!.. Вот на какой съезд был делегирован командир китайского батальона.
Но Ча Ян-чи говорил об этом не слишком определенно. Надо удостовериться.
Попробовали найти списки делегатов съезда. Списков в архиве не оказалось.
Попробовали разыскать участников съезда. В осетинских, ингушских и чеченских селениях такие люди нашлись. Они присутствовали на съезде, слышали взволнованную речь чрезвычайного комиссара Юга России Серго Орджоникидзе, видели Якова Бутырина, Кирилла Кесаева, Асланбека Шерипова, Хизира Арцханова… И про Пау Ти-сана слышали. Его народ знал.
Только был ли он на съезде — сказать не могут. Может быть, был, может быть, не был… Со всего Терека делегаты собирались. Разве запомнишь…
Кое-что дала попытка установить, как избирались на съезд делегаты от Красной Армии. Выяснить это помогли газетные отчеты и немногие разрозненные протокольные записи, уцелевшие в архивах. Делегаты выбирались на конференциях армейских частей. Значит, Ча Ян-чи прав: за комбата, видно, действительно голосовали, и комбат на съезде, по всем данным, действительно присутствовал.
А раз Пау Ти-сан был участником съезда, то он мог оказаться среди тех делегатов, которые вместе с Серго во время мятежа ушли в Ингушетию.
Известно, что съезд заседал в расположенном на окраине Владикавказа кадетском корпусе, что оставшиеся на ночь в помещении корпуса делегаты, когда вспыхнул мятеж, оказались отрезанными от города и что Орджоникидзе увел их в Ингушетию поднимать горцев на борьбу за освобождение города.
Нет. Свидетели тех дней, отвечая на наши вопросы, отрицательно качали седыми головами. Пау Ти-сана в Ингушетии не видели.
Значит, тупик. Все наши старания узнать, где был, что делал китайский командир, когда начался мятеж, натыкались на плотную завесу времени.
Последняя надежда оставалась на Павла Иосифовича Кобаидзе, уехавшего куда-то отдыхать. Может быть, он, вернувшись, поможет рассеять наши сомнения.
Так и случилось. При встрече с загоревшим и помолодевшим полковником нам еле хватило блокнота, чтобы записать все интересное, что он рассказал.
— Армейцев, — вспоминал Кобаидзе, — было на съезде человек тридцать — тридцать пять. Пау Ти-сан присутствовал, мы с Костей рядом сидели.
Жарко было! Не в смысле наружной температуры, а в смысле политического накала. Страсти разгорались до того, что казалось, вот-вот все взлетит в воздух, как паровой котел, не выдержавший страшного давления. Исключительно вызывающе вели себя представители казачьей верхушки. Они все время выдвигали ультимативные требования, угрожали. Кто-то из них даже бросил такую фразу: «Что не решит съезд, решит оружие».
Самые горячие, надо сказать, хватались за оружие даже в самом зале. Вот и с Костей так случилось: чуть-чуть свой именной маузер не пустил в ход. Это когда он с Фальчиковым схватился.
— Фальчиков? Кто такой?
— Есаул. Возглавлял казачью делегацию.
— А Пау Ти-сан какое к нему отношение имел?
— Никакого. Все произошло из-за того, что Фальчиков позволил себе грубый выпад против китайцев… Вернее, он поддержал какого-то сунженца, вахмистра, который выступил и заявил, что Советская власть держится на китайских штыках.
Председательствующий резко оборвал вахмистра, а Костя тоже не стерпел и спокойно, но внятно бросил с места в зал реплику. Он сказал что-то о казаках с типичной психологией царских опричников.
Тогда взвился Фальчиков. «Желтая собака! — крикнул он Пау Ти-сану. — Казаков смеешь оскорблять!..»
Делегацию Красной Армии отделял от казаков проход. И то, что произошло дальше, заняло буквально мгновение. Я никогда не видел Пау Ти-сана таким. Глаза его загорелись темным огнем. Он побледнел, вскочил и трясущимися от ярости руками стал отстегивать кобуру маузера. Видно было, что человек себя не помнит.
Я обхватил друга: «Что ты, что ты, Костя, не дури». — «Пусти, — вырывался он, — говорю тебе — пусти!»— И все пытался выхватить маузер.
А с Костей, надо сказать, еще два китайских делегата были. Не помню их фамилии. Они не очень хорошо говорили по-русски, но, что произошло, поняли. И тоже вместе с Пау Ти-саном вскочили, тоже побелели от оскорбления, тоже схватились за оружие. И у казаков, смотрю, в руках пистолеты поблескивают. В зале шум, вахмистра гонят с трибуны, из рядов крики: «Долой!» Председательствующий пытается навести порядок, но его звонка не слышно. «Ну, — думаю, — сейчас начнется стрельба, только этого не хватает».
Дело, однако, до стрельбы не дошло. Обстановку разрядил… мулла. Да, среди делегатов съезда было несколько мусульманских служителей культа. Большинство их не скрывали ненависти к Советам. Но тот мулла, о котором я говорю, член чеченской делегации, придерживался других взглядов. Это можно было понять из его речи, произнесенной как раз незадолго перед тем, как произошел конфликт между Пау Ти-саном и Фальчиковым. В своем выступлении чеченский мулла — человек средних лет, в чалме — призывал к единению трудящихся, к поддержке горскими народами Советской власти.
И вот под сводами зала, перекрывая шум, вдруг разносится: «Ля Илляха иль Алла!» — Нет бога, кроме бога. Во всем мусульманском мире муэдзины обращаются так к верующим, призывая к намазу.
Надо сказать, что большинство делегатов горских народов свято соблюдали часы молитвы и из уважения к их обычаю съезд на это время устраивал перерыв.
Услышав муллу, присутствовавшие в зале мусульмане встали со своих мест. Между нашей армейской делегацией и делегацией казаков, разделенными проходом, невольно образовалась на несколько минут живая стена. А нам, товарищам китайских делегатов, большего и не нужно было. Мы их успокоили, напомнили, что, поддавшись на провокацию Фальчикова, они сыграют только на руку врагам. Костя первый пришел в себя, перевел дух, отнял руку от маузера, бросил яростный взгляд в сторону Фальчикова и что-то сказал по-китайски своим бойцам. Те покорно сели на место.
Инцидент был исчерпан. Я взглянул на часы и понял, что чеченский мулла призвал верующих к намазу раньше обычного.
Мы спросили, когда произошел инцидент.
— За день или за два до мятежа, — ответил Кобаидзе.
— А когда бои начались, где был Пау Ти-сан?
Полковник задумался.
— Не знаю. Наверно, дома… Во всяком случае, с первыми выстрелами он так же, как и я, побежал к своим бойцам и так же, как я, попал к белым в плен.
— В плен?!
— Ну да. Благодаря Косте, собственно говоря, мы и беседуем сейчас с вами. Если бы не он — лежать бы мне в могиле во дворе Харламовской церкви… Вместе бежали…