Товарищи китайские бойцы
Я сказал Михайле, что пойду к большевикам.
Две ночи прятался, шел лесами, пока не подошел к реке. На этом берегу были белые, на том — большевики. Я через реку. Подплываю к другому берегу, слышу:
— Кто?
— Своя! — кричу и встал на ноги. Под ногами, чувствую, земля.
— Кто своя? Руки вверх!
Я вышел. Красноармейцы увидели меня: «А, китаец… Иди, иди, товарищ, не бойся!»
Они поняли, кто я. Тогда много китайцев в Красную Армию приходило. И я тоже понял: к своим попал, все равно как к землякам. Слово «товарищ» — очень хорошее слово.
Меня записали в китайский батальон. Командиром у нас был мадьяр Яков, помощником — Тан Фу-шунь из Шаньдуна. Первый бой у меня был под Киевом с петлюровцами. Потом пошли на Кременчуг, Полтаву, Харьков. Винтовке много работы было. И мне это было по душе. Я знал, за что воюю.
Так же хорошо, как Ван, знал, за что воюет, и бывший красногвардеец Ли Си-хун, работающий сейчас на московской обувной фабрике.
— Почти все китайцы, попавшие в Россию во время первой мировой войны, — рассказывал Ли Си-хун, — были из северо-восточных провинций. И я тоже оттуда. Мы все понимали друг друга. А это, когда в России началась революция, принесло много пользы. Агитаторам Всероссийского союза китайских рабочих, приходившим к нам в рабочие казармы Самары, было легко: говори, рассказывай о русской революции — все тебя слушают, все понимают. То же самое — с листовками. Только кто-нибудь грамотный начнет читать вслух — сразу вокруг него толпа.
Чем дальше, тем яснее нам становилось: правда на стороне большевиков. Мы называли большевистскую партию «красной партией» и ловили каждое слово ее вождя Ленина.
Дошло до нас, что Ленин зовет рабочих вступать в Красную Армию, и многие китайцы записались в красноармейские отряды. Я тоже записался.
В нашем интернациональном китайском батальоне было пятьсот человек. Мы воевали на Волге, под Киевом и в других местах.
На фронтах до нас доходили сведения о других китайских частях Красной Армии. Я слышал о китайском интернациональном отряде, организованном в тысяча девятьсот восемнадцатом году в Петрограде, о тысячах китайцев, вступивших в ряды Красной Армии в Сибири, о восемнадцатой китайской роте девятой стрелковой дивизии, воевавшей на Юге. Эта рота, командиром которой был, как мне говорили, Ли Ши-ан, а помощником командира Вэй Бин-чен, целиком состояла из горняков, работавших в шахтах Донбасса.
Много еще рассказывали про уральский китайский полк. В него вошли китайцы, приехавшие в конце тысяча девятьсот пятнадцатого года в город Алапаевск. Сотни кули работали здесь от зари до зари. Надсмотрщики обращались с ними хуже, чем со скотом.
В конце концов чаша терпения переполнилась — китайцы, восстав против «алапаевских порядков», смяли охрану и убили стражника.
На лесопункт прибыл карательный отряд. Около двухсот кули были схвачены и отправлены в губернскую тюрьму. Многие из них оттуда попали на каторгу, многие подверглись публичной порке и другим издевательствам.
Когда свершилась Октябрьская революция, все алапаевские кули встали под ее знамена, сформировали китайский интернациональный полк и самоотверженно дрались за победу Советской власти. Командиром полка был Жен Фу-чен [5].
— Русские красноармейцы очень удивлялись тому, что мы стреляем сидя, поджав под себя ноги, — продолжал Ли Си-хун. — «Зачем сидите, — уговаривали они нас, — зачем подставляете себя под пули? Ложиться надо».
Но мы не слушались. Нам сидя было удобней: видно, куда стреляешь, в кого стреляешь, попала твоя пуля или не попала. Совсем другое настроение бывает, когда знаешь, что день не пропал даром — ты сразил еще одного врага.
Мы воевали за дело русских рабочих и крестьян, как за собственное. Почему? Потому что понимали: цепь едина. Звенья, разорванные трудовым народом России, ослабят цепь, опутывающую трудовой народ Китая.
Видное место в наших блокнотах заняли также воспоминания Тан Чан-сана, московский адрес которого нам прислал из Ростова майор милиции Авдиенко. В маленьком деревянном домике за Преображенской заставой, где живет сейчас на пенсии ветеран революции, мы провели не один час.
Тан рассказывал красочно, с интересными подробностями.
— Я родом из Шаньдуна, — говорил он, — а в молодости попал в Мукден. Работал где придется, лишь бы прокормиться. Но прокормиться было не так-то просто. На каждое свободное место десять, двадцать, сто человек желающих находилось. Считалось, что в Китае слишком много лишнего народа и что страна всех прокормить не может.
А уехать тоже некуда. Чтобы уехать — деньги нужны.
Зато во время первой мировой войны на нас, китайских кули, появился большой спрос. Мы вдруг всем стали нужны. Когда воюют, не только много стреляют, но много работают и строят — прокладывают много новых дорог, рубят много леса, добывают много угля и руды. А для этого требуются свободные рабочие руки. Где же их искать, как не в Китае! Больше, чем у нас, людей нигде нет.
И вот стали нас собирать в артели, вывозить в разные страны. Англичане в Месопотамию везли, там китайцы дороги строили; американцы — на Кубу и на Гавайи, там на сахарных плантациях рабочие требовались; русские — в Приморье и в Сибирь, там лес надо было рубить, уголь копать, железнодорожные насыпи делать.
Целыми пароходами и поездами людей возили — без счета. Сотни тысяч, а может быть даже миллион, китайцев оставили тогда родную землю, нанялись работать в других странах.
Из Маньчжурии народ в Россию ехал. Я тоже договорился с подрядчиком Ю Венем, и он меня включил в партию, которую собирал. Набрал он полторы тысячи человек и привез нас в Омск. Это было в начале 1916 года. У него там был подряд на земляные работы. Железная дорога прокладывалась.
Ю Вень оказался большим мошенником. Правда, подрядчики, наверно, другими и не бывают. Когда в Мукдене договаривались с ним, он сказал, что будем получать по три рубля за сажень выкопанной земли. Это была хорошая цена. Мы считали, что при такой цене можно будет накопить за год немало денег.
Но на месте все получилось по-другому. Ю Вень платил нам за сажень земляных работ не три рубля, а один рубль и при этом высчитывал за все: за рукавицы, за ботинки, за ватники, за лопаты, заступы, кирки. О штрафах тоже не забывал. Штрафовал за любую мелочь. И на харчах наживался: рис продавал нам втрое дороже нормальной цены.
В общем, когда дело дошло до получки, выяснилось, что на руки получать почти нечего. Были даже такие, кто остался должен Ю Веню.
Так работали весну, лето и осень, а потом хватил мороз, земля стала как каменная, работа кончилась.
Мы хотели вернуться домой, но Ю Вень сказал: «Куда поедете? Дома вас все. равно никто кормить даром не будет. Лучше держитесь за меня. Я получил новый подряд на Украине, возле города Киева. Места там хорошие, тепло, земля легкая, еда дешевая. Вот где заработаете настоящие деньги».
Мы знали, что Ю Веню верить нельзя, но согласились ехать. Что было делать?!
Погрузились в эшелон, и поезд повез нас из Сибири на Украину. Всю Россию проехали.
Думали, что в Киеве выгрузимся, но, когда стали подъезжать, Ю Вень сказал: «Еще немного дальше надо ехать».
На этот раз он нас обманул так подло, как никогда. Наши теплушки вдруг оказались запертыми снаружи, и так под замком нас неизвестно куда везли от Киева день и ночь, день и ночь… Наконец эшелон остановился, запоры с дверей теплушек откинули, мы смогли выйти.
Вышли и увидели большую реку, а издалека до нас донесся гул, похожий на гром. Скоро узнали: река — Дунай, а гул, похожий на гром, — артиллерийская стрельба, мы находимся на румынской границе, в прифронтовой зоне.
Ничего нам не сказав, Ю Вень, оказывается, попросту продал нас другому китайцу подрядчику, который взялся строить здесь шоссе и ставить линии проволочных заграждений.
Мы хотели убить подлого Ю Веня, но он сбежал.
Искать правды все равно было негде. Стали работать.