Ханский ярлык

   — Да, досталось тогда батюшке, — согласился Андрей.
   — А то, что поёт народ, пусть. Чай, слово не петля, не удавит.
   — Хоша и не петля, а всё ж ты бы остерёг дурака.
   — Э-э, брат, какой же он дурак? Ты зрел, чего он ногами-то выделывал. Попробуй-ка. А песню каку склал? Не дурак, брат, мастер.
   — Вот за песню-то и дурак, сам в петлю лезет.
   — Ничего, Андрюша. Его устами народ глаголет. А нам слушать да на ус мотать.
Едва ль не до полуночи пировали гости дорогие. В темноте расползлись из гридницы по клетям отсыпаться. Хозяин пред тем предупредил:
   — Завтра продолжим. Олфим, не забудь распорядиться.
   — Не забуду, Дмитрий Александрович, уж покоен будь. Почивайте хошь до обеда.
Князь Андрей с Семёном Толниевичем в одной горенке улеглись. Только что к подушкам приложились, боярин спросил:
   — Андрей Александрович, ты не возражаешь, если я с утра в Кострому отъеду?
   — Зачем?
   — Да у меня там должники остались, и, может, удастся старый дом продать.
   — Езжай.
   — Я постараюсь скоро.
   — Да не спеши. Управишься — и тогда по Волге на лодье до Городца иди. Я здесь долго не задержусь, дни два-три, и домой потеку. Да возьми с собой отроков [93] с пяток, а ну, на збродней налетите.
   — Хорошо.
А меж тем в опочивальне Дмитрия Александровича при одной свече тоже сидели с ним ближние бояре — Антоний с Феофаном. Не сами пришли, князь зазвал ненадолго.
   — Ну, видели его?
   — Кого?
   — Этого, милостника Андреева, Семёна Толниевича. Он аккурат напротив вас сидел.
   — Я с ним дважды чарками стукался, из одной корчаги пили, — признался Феофан.
   — Вот это главный советник Андреев. Думаю, не без его совета брат татар сюда приводил.
   — Но ведь Андрей Александрович тоже не дитя малое, — возразил Антоний. — Своя голова на плечах есть.
   — Своя-то своя, — вздохнул князь, — да ежели она погано варит, тут уж без чужого совета не обойтись.
   — Он, этот Толниевич, говорят, ранее в Костроме воеводой у Василия Ярославича был, — сказал Антоний. — После его смерти к Андрею Александровичу переехал.
   — Знаю я. Он и у дяди в ближних советниках обретался. Вот ко мне же не приехал небось, в Городец к Андрею подался.
   — Может, оттого, что рекой-то сподручнее было переезжать?
   — Может быть, всё может быть, но скорее оттого ко мне не перешёл, что, будучи у Василия воеводой, на меня ратью хаживал. Так что за ним должок есть. Давайте ночь делить.
На следующий день все пировавшие вечер спали до полудня. Бояре во дворце по горницам, дружинники кто в конюшне, кто на возах, кто на сеновале, а один умудрился под крыльцо забраться, выгнав оттуда пса сторожевого.
Семён Толниевич утром, никого особо не беспокоя, вышел из дворца, прошёл на конюшню, поднял нескольких гридей [94], велел собираться с ним в путь. Вывели коней, попоили, оседлали и выехали со двора. Побежали грунью [95] на Ростов.
Пирщики и впрямь проспали до полудня. За это время под командой дворского в гриднице всё было сызнова приготовлено к веселью, убраны со стола вчерашние остатки, расставлены чистые блюда со свежей закуской, более из рыбы, наготовленной и привезённой только что из Плещеева озера. Питьём до горлышек наполнены все корчаги.
Гости подымались по одному, по двое, брели за сарай до ветру, а оттуда к колодцу с ледяной водой — сон остатний сгонять.
Дворский Олфим прохаживался у крыльца, каждого появлявшегося приветствовал ласково, направлял кому куда требовалось — кому за сарай, а кому сразу к колодцу. Вылезшему из-под крыльца попенял шутливо:
   — А я-то думал, кто ж это нашего Полкана новоселом к воротам отправил? Правильно. Пусть сторожит. Умыться? А вон к колодцу пожалуйте.
Едва расселись за столом в гриднице, хозяин тут же заметил убыль в гостях.
   — Андрей, а где ж твой боярин-то?
   — Семён?
   — Ну да.
   — Поехал в Кострому.
   — Зачем?
   — Да по своим делам, у него там должники остались.
   — А, ну конечно, если должники, то долги надо выколачивать, — согласился князь Дмитрий, переглянувшись выразительно с Феофаном: слушай, мол, чего городит братец.
Но более ни разу не вспомнил об отъехавшем боярине князь Дмитрий, будто того и не было. Опять велел наполнять чарки, опять пить, гуслярам играть песни. Правда, лицедея-плясуна уж не было, вроде бы ушёл на Ростов, добывать свой хлеб, вроде бы и лёгкий, но небезопасный. Так решили пирщики: «Разве то труд лицедейский-то, покривлялся, ногами подрыгал, и вот те каша с молоком».
Пировали до темноты, а на следующий день после завтрака по предложению князя Дмитрия поехали на Плещеево озеро невод тащить. Привезли целый короб рыбы, велели уху варить и под уху опять пили.
На следующий день князь Андрей молвил брату:
   — Ну что, Митя, в первый день гость золотой, во второй — серебряный, в третий — медь, а в четвёртый — домой едь. А?
И оба рассмеялись.
Перед отъездом на трезвую голову поделились землёй, оставив за Андреем Городец и Нижний Новгород. Ну, великому князю, как обычно, родное гнездо: Переяславль, Владимир, ну и Новгород, если славяне не упрутся. И конечно же все остальные княжества под его высокой рукой.
Едва после прощальных объятий съехал князь Андрей со своими людьми со двора, как князь Дмитрий ушёл к себе и велел позвать к нему Антония с Феофаном. Едва пришли они и сели на лавку, князь спросил:
   — Ну, головы великомудрые, сказывайте, к чему бы это?
   — Что, князь? — не понял Антоний.
   — Как что? А отъезд Толниевича?
   — Ну, князь Андрей же сказал: за какими-то долгами потёк.
   — И ты ему поверил?
   — Ну дык...
   — Чего «дык»? Чего «дык»? Дураку понятно, что-то затевают. Но что? Убей, не пойму.
Феофан был посмышлёней Антония, да и помнил тот взгляд выразительный, брошенный ему князем на пиру. Значит, надо искать какой-то тайный смысл в этом отъезде главного Андреева советника.
   — Может, он... эта... — начал нерешительно Феофан. — Может, поехал союзников искать, поспешителей князю своему.
   — Вот, вот, верно соображаешь, Феофан, — подхватил князь. — Он там, в Костроме, Семён-то всю жизнь прожил, его там всякая собака знает. Пойди найди лучшего посла. А?
   — Пожалуй, так, — согласился наконец Антоний.
   — Ну и что ж нам делать? — спросил Дмитрий, хотя по его интонации милостники догадались, что у князя уже готово решение.
   — Как велишь, князь, — покорно отозвался Антоний.
   — А я велю так, — встал с лавки князь и, пройдя к двери, притянул её крепче, хотя она и так была закрыта плотно. Вернулся к столу и, понизив голос, продолжил: — Вы оба немедля скачете в Кострому, тайно хватаете этого посланца Андреева и учиняете ему допрос. Зачем послан? О чём сговорились с Андреем? И что затевают?
   — Но разве он о таком скажет, — усомнился Антоний. — Да ни в жисть.
   — Дур-рак, — прорычал князь. — Под огнём всё скажет.
   — Так, значит, это... — Антоний даже слово побоялся вымолвить, но Дмитрий помог:
   — Именно это — пытать. Пытать огнём.
   — Но тогда ж ссора с Андреем опять, Дмитрий Александрович.
   — Вы что, оболтусы, вчера родились? — возмутился князь. — После пыток прикончить — и в воду, в Волгу. Кто чего знать будет? А?
Феофан с Антонием переглянулись, сразу почувствовав серьёзность дела. Не зря князь заговорил чуть ли не шёпотом.
   — Надеюсь, вы-то не проболтаетесь, — молвил князь.
   — О сём бы и не говорил, Дмитрий Александрович, — даже с некой обидой сказал Феофан. — Лепш языки откусим.
Каждый понимал, что грозит проболтавшемуся, но Дмитрий решил пошутить:
— Я сам их отрежу.
Шутка была жестокой, но великому князю можно шутить и похуже.