Черная заря

После обеда Андрей дал команду свободным от дежурства готовиться к стрельбам.
В назначенное время он и шестеро бойцов прошли метров на двести в степь по направлению к пустыне. Там установили пустые консервные банки из-под тушенки. Андрей обозначил огневой рубеж и приступил к руководству стрельбой.
Стреляли по очереди из положения лежа, стоя, с колена и на ходу. Шестак, хвастаясь при их встрече отличной стрельбой взвода, не соврал. Результаты были хорошими. А то, что вместо мишеней были небольшие банки, даже повышало их. Последним отстрелялся из автомата Мамаджонов. Андрей, забрав у него свой автомат, вернул ему снайперскую винтовку и спросил, посмотрев на стоящего рядом Артиста:
— Мамаджонов, правду говорят, что ты почти за километр в саперную лопатку попадаешь?
Мамаджонов, потрогав больное ухо, довольно улыбнулся и ответил:
— Да, далеко стреляю! Маленький лопатка сразу бью!
— Хорошо, посмотрим. — Андрей дал саперную лопатку Артисту. — Беги, ты у нас самый длинноногий, устанавливай мишень.
Артист пробежал примерно метров четыреста и на бугорке воткнул лопатку черенком в землю. Отойдя в сторону, он присел и стал ожидать выстрела. Мамаджонов засунул указательный палец руки в рот, хорошо обслюнявив его, потом поднял вверх и прокомментировал:
— Ветер смотрю. Пуля ветер сильно не любит.
К удивлению Андрея, Мамаджонов не собирался стрелять из положения лежа, а, широко расставив ноги, плотно уперев приклад винтовки в плечо, прильнул к прицелу. Андрей наблюдал за лопаткой в бинокль.
Хлопнул выстрел. Лопатка от удара пули высоко подскочила и, вращаясь, улетела за бугорок. Артист побежал за ней. Вскоре он снова выбежал на бугорок и махал ею над головой.
— Попал! Молодец! — Андрей довольно пожал руку Мамаджонову.
Артист все еще стоял на месте и продолжал махать лопаткой.
Андрей махнул ему, приглашая вернуться. Но артист все махал им, указывая вниз за бугорок. Они все побежали к нему.
Артист стоял на бугорке и в некотором смятении, указывая пальцем вниз, говорил:
— Духи пропали! Нету духов!
— Каких духов? Ты о чем? — не понял Андрей.
— Тех, которых мы три дня назад после ночного нападения здесь закопали. — Он показывал на отрытую пустую могилу. — Их, видать, свои ночью уволокли. Даже, вон, лопату забыли.
Рядом с могилой действительно лежала широкая штыковая лопата местного образца со сломанным черенком.
— Ну, что скажешь, молодцы духи. У них, видно, без вести пропавших не бывает. Пошли назад, занятия окончены. — Андрей направился в сторону позиции, окутанной пылью от проходившей мимо колонны.
Он был озадачен тем, что духи свободно по ночам передвигаются мимо их позиций, а они, ввиду малочисленности личного состава, ничего с этим поделать не могут. Но, как бы то ни было, они с поставленной задачей по охране дороги пока справлялись. Пока. В кишлаке наверняка собралось предостаточно духов, чтобы в конце концов отрезать дорогу. Он понимал, что в случае массированной атаки на любое из отделений они долго могут и не продержаться. В этом случае не помогут и сооруженные из камней укрепления.
Вернувшись в расположение, он приказал собраться всем на площадке под навесом.
С учетом новости об исчезнувших покойниках он проверял знания бойцов о действиях по тревоге в случае нападения на них или колонну, призывая их не расслабляться. Он и сам понимал, что никто из них не расслабляется, и говорил им это больше для самоуспокоения, от бессилия как-либо повлиять на создавшуюся ситуацию. Бойцы молча слушали. Они прекрасно понимали свое положение и лишних вопросов не задавали. Закончив с разбором, он закурил с бойцами, сидящими кругом на лавочках.
Шестак встал и крикнул солдату, несущему службу в окопе:
— Эй, Горчак! Микола! Неси Джину передачку!
Под навес зашел украинец Горчак — широкоплечий мускулистый парень выше среднего роста, с добрыми глазами и крупными чертами лица. Он держал в своей широченной ладони небольшой газетный сверток. Посмотрев на Мамаджонова, он медленно, почти нараспев начал говорить:
— От, дывись, Джину, якой тэбэ подарунок з колонною пэрэдалы, — он протянул сверток. — Дывись.
Мамаджонов взял сверток и развернул его. В нем находился большой пузырек с одеколоном «Русский лес» и небольшая жестяная круглая баночка синего цвета с тисненой надписью на крышке.
Горчак, глядя на Мамаджонова, продолжил извиняющимся тоном:
— Ты, Джинку, звиняй. Мы трошки одеколоном покропилися, а баночку не трогали. Шо там таке, читалы, читалы, та не зрозумилы. — Он взял баночку и снова стал читать по слогам крупную надпись на ее крышке. — Та-чи-па! — И, вернув баночку Мамаджонову, недоуменно сказал: — Шо за Тачипа такая? Не як не зрозумию.
Мамаджонов тоже стал читать:
— Та-чи-па.
К нему подскочил Артист.
— А ну, дай я прочитаю! — Он взял баночку, посмотрел на надпись и, заливаясь хохотом, упал на колени, повторяя: — Тачипа, Тачипа! Ой, Тачипа — любовь моя! — Потом, сев на землю, со смехом сказал, глядя снизу на Мамаджонова и Горчака: — Да вы, хлопцы, видать, земляки, с одного аула?! Тачипа! Не Тачипа, а Ма-ри-на, только прописными буквами на английском языке. Вон сбоку написано на английском — сделано в Чехословакии. Крем это для лица! На, держи, — он отдал баночку Мамаджонову.
Мамаджонов, покрутил ее в руках и подытожил:
— Побреюсь, кожа мазать надо, чтоб не сох.
— О, це гарно! Мени тоже трошечки дашь? — потер ладони Горчак.
Артист не унимался:
— Хлопцы! — Глядя на Мамаджонова и Горчака, он всплеснул руками. — Вы в зеркале свои рожи-то давно видали? Вы представляете, на что собираетесь растратить этот чудесный крем? Там же ясно написано — Марина! То есть для румяного девичьего личика — для Марины! А вам надо попроще — для Тачипы!
Смущенный Горчак тоже смеялся и приговаривал:
— Та ну бис его знае, тот ангийский. Воны шось, зараз не могли на русском надпись зробыть?
Андрей, отвлеченный от пасмурных мыслей, спросил:
— А ты, Горчак, какой язык в школе изучал?
Горчаку явно давно никто такого вопроса не задавал, а может, и вообще не задавал. Он недоуменно протянул:
— Який язык? Украинский! А на шо мени другий? С кем я буду на ем размолвляты? Да к нам на село не то шо иностранци, а участковий тильки раз в мисяц приидэ, с председателем горилки понапьются и катаются на телеге, песни во все горло спевають. Эх, нам бы гармошечку, я б зараз заспевал!
— А ты без гармошки заспевай! — подзадорил его Андрей.
— Добре! — Горчак присел на лавку, положил автомат на колени и хорошим, сильным голосом затянул украинскую песню: — Туман яром, туман долиною, туман яром. За туманом криница стояла…
Бойцы, видно, уже не раз певшие эту песню, дружно и стройно подхватили.
Андрей слов не знал, просто слушал. Когда закончили петь, Шестак попросил:
— Горчак! Давай любимую!
— Добре, добре! — Горчак снял панаму, залихватски бросил ее на лавку и бодро запел:
— Распрягайте, хлопци, коней, тай лягайте спочивать! А я выйду в сад зелений…
Андрей пел вместе с ними. Горчак, закончив песню, встал:
— Ну, я пийшов до окопу.
— Давай, молодец! — Андрей тоже поднялся. — Всем чистить оружие и пополнить патроны.
Не успел он разобрать автомат, как его позвал Шестак:
— Товарищ старший лейтенант, Птица-три на связи!
Его вызывал экипаж третьего отделения взвода, находящийся на охране злополучного перешейка дороги у кишлака.
Андрей быстро занял место в бэтээре у рации и надел шлемофон.
— Птица-три, я Птица-один, прием!
— Птица-один, я Птица-три! Над кишлаком две вертушки! Одна задымила, села у кишлака!
— Понял! Птица-три, стой на месте, выполняй задачу.
— Птица-один, я Птица-три! Вас понял! Конец связи!
Андрей сказал смотревшему в люк Шестаку:
— Объявляй тревогу!
А сам связался с Барсегяном и доложил обстановку. Барсегян приказал выдвигаться на выручку экипажу вертолета, пообещав выслать вслед подмогу.