Земные громы (Повесть)

— Вставай, Васенька, пора.
Отец успел уже умыться, на столе дымилась горячая картошка. Наступило новое рабочее утро.
Ремонт был окончен, но Василий продолжал ходить на мельницу. Работа теперь была легче и интереснее. Постепенно он начал осваивать сложный мельничный механизм. Сначала изучил процесс подготовки зерна, затем понял, как нужно регулировать качество помола, а позже стал по гулу работающих жерновов определять не только исправность агрегатов, но и качество вырабатываемой муки.
Одно было плохо: работал Василий наравне со взрослыми, а хозяин ему почти ничего не платил. Заходя на мельницу, Федоренко то и дело теребил Василия — сделай то-то, посмотри там-то. А когда дело доходило до расчета, о мальчишке не вспоминал. Получалось, что имел в хозяйстве дармовые рабочие руки. А Василию было обидно. Выходило, что никакой он не помощник в семье, да и на мельнице ему грош цена. Так со временем улетучилась гордость, с какой он шел на работу в первый день.
— Ты что-то невеселый стал, — сказал однажды отец. — Тяжело?
— Не в этом дело, отец. Обидно задарма гнуть спину. Я ведь не маленький, мог бы копейку в дом приносить.
— Кто тебе ее даст, копейку? Федоренко платить и не думает.
— А если уехать в город?
— В Екатеринодар?
— Ведь работают другие мальчишки. В лавках. В мастерских подручными.
— Не от хорошей жизни, сынок.
— Это я понимаю. Но уж если надо работать, то не задаром.
— Как-нибудь проживем.
— И работу можно в городе получить. А здесь до двадцати лет Федоренко будет считать меня мальчишкой, чтобы не платить.
— Тут ты, конечно, прав. Хозяин наш прижимист. — Отец задумался. — А что, если и впрямь попробовать устроить тебя в городе?
— Я бы старался. А жить буду у бабушки.
— Боязно только, годков-то тебе всего тринадцать.
…В ближайшее воскресенье Гаврил Грабин отправился в Екатеринодар. Первым делом зашел в котельные мастерские.
Уж не надумал ли в город возвращаться? — встретил его вопросом старый знакомый Сундугеев. — Чай, и в станице не мед?
— Хорошо там, где нас нет, — вздохнул в ответ Грабин, — а беду на горе менять, только время терять.
Поговорили о житье-бытье, о детях, о ценах на хлеб и картошку.
— Я к тебе вот по какому делу, — решился, наконец, Гаврил. — Сынок у меня, Васька, уже подрос. Не найдется ли ему местечко в мастерских? Все бы к делу приобщался. И копейка-другая не помешала бы в хозяйстве. Семья растет.
— Это ты верно решил, — одобрил Сундугеев, — к труду и самостоятельности надо детей сызмальства приучать. Поговорю с хозяином, думаю, не откажет. В его же пользу. Работают хлопцы у нас наравне со взрослыми, а получают гроши.
Рекомендация Сундугеева сыграла свою роль. Хозяин мастерских Сушкин решил взять Василия на работу подмастерьем. Определил и плату.
Текут один за другим долгие и трудные дни. Стучат по металлу кувалды. Гнутся под этими ударами огромные листы, принимая нужную форму. Намертво стягивают заклепки отдельные части будущих котлов. Гордостью наполняется сердце Василия Грабина. Он — рабочий. Его труд нужен людям, и ему платят за это.
Но однажды Василий не узнал своих мастерских. Пора начинать работу, только люди не спешат по своим местам, стоят кучками, о чем-то оживленно переговариваются. Взял Василий инструмент, но Сундугеев остановил его:
— Не надо. Бастуем мы.
Еще не поняв смысла этого слова, Грабин положил на место сумку с инструментом. И тут же раздался громкий призыв:
— Выходим на площадь. В стачке участвует весь город.
Вместе с другими подростками Василий в общем ряду с рабочими вышел за ворота мастерских. Стачка прошла организованно. Выступавшие ораторы говорили о том, что волновало каждого: о дороговизне, о низкой заработной плате, о произволе хозяев.
Василию казалось, что после такой стачки жизнь пойдет по-другому. Но все осталось по-прежнему. А вскоре дела и вовсе ухудшились. Хозяина мастерских, который был офицером запасного полка, призвали в действующую армию. Предприятие он решил закрыть, Грабин потерял работу. Несколько дней он обивал пороги заводов и учреждений, но напрасно. Даже для квалифицированных рабочих не было места. Пришлось опять возвращаться в станицу.
— Ну что, набрался ума-разума в городе? — встретил его Федоренко, оглядел с ног до головы, видимо, сразу определил, что мальчонка окреп и подрос, а поэтому сказал примирительно.
— Если хочешь, работай вместе с отцом. Только на полную плату не рассчитывай. Детский труд — он и есть детский.
— Так ведь это понятно, — поспешил согласиться отец. Он боялся, что хозяин вообще откажется принять Василия.
— Только не забывайте мою доброту, — предупредил Федоренко, — а то стараешься для вас, а вместо благодарности вы волками смотрите.
Он будто предвидел, что отношения с младшим Грабиным сложатся у него трудные…
Погруженный в воспоминания, генерал Грабин не заметил, как небо потемнело. Он даже вздрогнул, когда раздался резкий и оглушительный грохот. Дождя еще не было, и удары грома напоминали орудийную стрельбу. «А ведь наши пушки похожи на земные громы», — подумал Василий Гаврилович, откинувшись на спинку сиденья. Стекло начали наискосок перечеркивать седые линии, пошел дождь. Шофер сбавил скорость: дорога заблестела и сделалась скользкой. Грабин успокоился, прикрыл глаза и весь ушел во власть воспоминаний.
…В тот день предстоял очередной ремонт. Пришли, как всегда, с рассветом. Василий помогал отцу разбирать рассевы. Сита были старые, приходилось во многих местах нашивать заплаты. Торопились управиться до вечера. Но пришел Федоренко, поманил Василия пальцем, подвел к выгребной яме. Глубокий ров за машинным отделением был забит золой.
— Надо очистить.
Кочегар стоял тут же, но не собирался лезть в зольную яму. Видимо, хозяин решил, что труд подростка обойдется дешевле. У Василия дух перехватило от обиды, на глаза набежали слезы.
— Лезь, чего застыл?
— Не полезу. Я отцу помогаю. А это не наша обязанность.
Хозяин подскочил, будто его ударили кнутом по ногам.
— Ах, щенок, об обязанностях заговорил! Я тебе покажу обязанности. Что надо, то и будешь делать. Лезь немедленно.
Василий стоял, наклонив голову, и молчал. Это еще больше взбесило хозяина.
— Что делается! Я их кормлю, пою, а этот змееныш не хочет слушаться!
— Не вы нас, а мы вас кормим, — зло выкрикнул в ответ Василий.
— Что? Что ты сказал? Да я… Да ты…
— Мы работаем, а вы только и знаете гарнц собирать.
— Ну, оборванец, голытьба проклятая. Каких речей где-то наслушался… Да за такие разговоры в тюрьме сгноить мало. Ты что же, работать отказываешься? Белоручкой вырасти решил?
— Белоручки — это ваши дети, а у меня руки в мозолях. — Василий для убедительности протянул хозяину ладони.
— Гляньте-ка, люди добрые, он с моими детьми поравняться хочет. Да знаешь ты, босяк, что они будут горными инженерами? А тебе все равно придется зольные ямы чистить. В грязи родился, в грязи и помрешь.
— Нет, это я инженером буду! — выпалил Василий, и, повернувшись, пошел от ямы.
До конца дня, ничего не рассказав отцу о ссоре с хозяином, Василий занимался ремонтом. Закончив работу, собрались домой. Но у ворот их как бы невзначай повстречал Федоренко:
— Ты уже знаешь, Гаврила, что твой парень сегодня не послушался меня, не захотел зольную яму чистить?
— Он мне помогал, ему не до ямы было, — сделав вид, что знает о происшествии, ответил Грабин-старший.
— Мало того, — продолжал хозяин, — он сказал, что я даром хлеб ем, что дети мои белоручки и он работать на нас больше не станет.
— Если Василий решил, значит, так и будет. Он у нас напрасно ничего не говорит.
— А куда он денется? Кто ему работу даст? — почти миролюбиво продолжал Федоренко. — Я хотел ему жалованье прибавить. Образумь его, Гаврила.
— Принуждать не буду. Мы у детей воспитываем самостоятельность.
— Воспитываете? — взорвался хозяин. — Да он у вас грубиян, никакого уважения к старшим.