Изумрудные объятия

Доктор покачал головой, и Мартиса замолчала, не договорив.
— Нет, девочка, не много лет назад. Она пролежала там года полтора, не больше. Мне хватает медицинского образования отличить недавний труп от старого. Сейчас тело несчастной повезли в город, чтобы на него, могли взглянуть специалисты. В одном могу вас уверить: девушку убили в стенах замка, и это значит, что в опасности все особенно чужие.
Врач замолчал, потому что позади них послышался стук копыт. Мактиг повернулся, и они с Мартисой увидели, как приближается Брюс Кригэн.
Он легко и быстро спрыгнул с коня и подошел к ним.
— А, Мактиг, рад, что вы смогли зайти. Вы сказали моей гостье, что ей пора покинуть этот дом?
— Да, действительно, сказал, — серьезно ответил врач.
Мартиса не знала, предъявлял ли он Брюсу обвинения, более того, она даже не была уверена, что врач его подозревает. Но кто еще мог это сделать? Она поежилась, и оба мужчины это заметили. Мактиг предложил войти в замок.
— Не помешает выпить подогретого бренди, — сказал он.
Брюс невзначай коснулся Мартисы, и она вздрогнула. Он усмехнулся. Вспомнив, что она весь вечер танцевала в его объятиях, она заставила себя улыбнуться.
Они вошли в зал и застали там всех: Йена, Конара, Питера и Элайну. Хогарт уже подогрел бренди, и керамические кружки с голубым орнаментом ждали их на столе. Мартиса, Брюс и Мактиг присоединились к остальным. Некоторое время все сидели возле камина и обсуждали прошедший вечер, пока доктор Мактиг не собрался уходить. Он поднялся, пожелал всем спокойной ночи и поклонился Мартисе.
— Леди Сент-Джеймс, до свидания. Я очень надеюсь, что вы решите вскоре уехать.
Мартиса улыбнулась. Она чувствовала себя марионеткой, которую дергают за ниточки. Брюс пристально смотрел на нее своими золотистыми глазами, и Мартисе хотелось на него закричать. Ей хотелось закричать, завизжать, расцарапать ему лицо ногтями и потребовать, чтобы он рассказал правду о том, что происходит. Но он просто наблюдал за ней, и под его взглядом она старалась не выдать своих мыслей.
— Возможно, доктор Мактиг, — тихо сказала она.
Доктор поцеловал ей руку, потом Брюс проводил его до дверей.
Элайна встала и объявила:
— Кто как, а я иду спать.
—Я тоже, — устало сказал Йен.
Вернулся Брюс. Он налил себе неразбавленного виски и залпом выпил.
— А вы, о великий лэрд Хеллоуина? — спросил Йен.
Брюс отрицательно покачал головой:
— Я пойду переоденусь, а потом посижу в библиотеке. Мне нужно заняться счетами. И боюсь, Йен, что тебе придется посидеть со мной. По крайней мере час. Нам нужны расчеты по поставкам шерсти во Фландрию.
Мартиса встала:
— Что ж, в таком случае всем спокойной ночи. Я иду спать. Боюсь, я ничем не могу вам помочь. — Видя, что Брюс идет к ней, она улыбнулась ему и сказала: — Поговорим завтра.
С этими словами оНа повернулась и быстро удалилась.
В своей комнате, в одиночестве, Мартиса ходила взад-вперед и думала, думала. Наверное, прошли часы, а она все мерила шагами комнату. Она взвесила все улики и очень испугалась.
Замурованная девушка…
Она была кем-то убита в замке, причем недавно. Где-то здесь ходит убийца.
Ей нужно уезжать. Мартиса не знала, куда поехать, — может, в Эдинбург? Куда-то, где она сможет обратиться за помощью и получить ее.
Мартиса сжала кулаки. Она не хотела уезжать — по ее представлениям, бегство было выходом для трусливых. Но у нее не было выбора. Оставаться было бы просто глупо. Оставшись, она бы все больше и больше подпадала под власть Кригэна.
Сказав себе, что другого выхода нет, Мартиса перестала раздумывать и начала раздеваться. Она надела белую ночную рубашку, которую Холли разложила для нее на кровати, но не могла спокойно забраться под одеяло. Ей не давали покоя мысли об изумруде. Пока поиски принесли одно только разочарование. Но стоит ли изумруд ее жизни? Даже «Тропа орла», и та не стоит ее плоти и крови. Какую она может принести пользу, если будет гнить в земле? Или внутри холодных каменных стен замка Кригэн.
Она осторожно открыла дверь в коридор, вышла, подошла к двери библиотеки и прислушалась. Брюс сидел в библиотеке с Йеном. Он пробудет там еще некоторое время, и это ее последний шанс найти изумруд.
Мартиса замерла неподвижно, чего-то ожидая — сама не зная чего. Из главного зала донесся бой часов. Полночь. Колдовской час. Не колеблясь больше, Мартиса побежала по длинному коридору к покоям хозяина.
Распахнув двери, она влетела в комнату и в восхищении огляделась. Большой шкаф был украшен искусной резьбой с изображениями орденов и драконов. Ножки у мебели были выполнены в виде лап. На письменном столе горела свеча.
Письменный стол!
Мартиса лихорадочно осмотрела его. Виски, стаканы для виски, чернила, промокательный пресс… и больше ничего. Ничего! От разочарования она опустилась на пол. Время! Ей нужно время! А она теряет его попусту. В отчаянии она отбросила покрывало, заглянула под подушки… ну где же он, где? Сверкающий зеленый камень не приветствовал ее своим блеском.
— Леди Сент-Джеймс!
Мягкий голос, насмешливо растягивающий слоги, прозвучал прямо за ее спиной. Мартиса резко повернулась, и крик замер у нее на губах. Брюс здесь. Он улыбается, и в изгибе его губ есть нечто жестокое, его улыбка похожа на улыбку сатира. А хрипловатый голос окутывает ее, окутывает…
— Значит, вам так не терпится разделить со мной постель, что вы разобрали ее для меня?
Мартиса не ответила, она просто стояла и смотрела на него.
— Ну?
Глубокий низкий голос был подобен далекому раскату грома.
— Нет! — закричала Мартиса.
Но он уверенно вошел в комнату, ни на мгновение не отрывая от нее горящего взгляда.
Интерлюдия
ЛЭРД КРИГЭНА
С той самой ночи, как она впервые появилась в замке Кригэн, он знал, что она ведет двойную жизнь. Но он не знал, что ей нужно и зачем она приехала. Иногда подозрения и обвинения лежали перед ними на виду, а иногда оставались скрытыми, и они вежливо ходили вокруг них кругами.
А иногда…
Иногда на пути вставало вожделение. Он привык считать себя закаленным жизнью и пресыщенным, он не думал, что женщина — какая угодно женщина — способна пробить его доспехи. Но она смогла. И он бы предпочел не знать того, что знал: что она не та, за кого себя выдает, что леди Сент-Джеймс умерла в Ричмонде вскоре после гибели мужа. И поэтому он знал. Еще в ту самую первую ночь, когда грохотала гроза и бушевала буря и когда он посадил ее на своего гнедого, он знал, что она явилась сюда как шпионка, как воровка, как лгунья. Но с той же самой первой ночи, с тех пор как она впервые, взмахнув ресницами, посмотрела на него своими ослепительными голубыми глазами, он знал и еще кое что: он ее хочет. Ее красота, ее сладкозвучный голос и эта интрига мучили его, являясь ему во снах.
Но он и сам живет двойной жизнью.
Кригэн принадлежит ему, он за него отвечает, он в ответе даже за смерть, если она пришла в замок. Он здесь родился, его место среди этих гор и скал. Но она здесь чужая. Однако он не сомневался, что она приехала из растерзанной войной Конфедерации. Ей пришлось познать тяготы жизни.
Так кто же она такая? Золотоискательница? Охотница за деньгами? Проститутка или воровка, несмотря на ангельское личико, пламенеющие волосы, нежную улыбку и невинный облик?
Определенно она что-то ищет. Нечто, что по ее мнению, находится в замке. Нечто, что она так сильно хочет заполучить, что готова даже рисковать жизнью.
Что?
Он собирался это выяснить.
Иногда она держала его за дурачка, он слушал ее вранье, но позволял ей проскользнуть между его пальцами.
Больше он этого не допустит.
Сегодня ночью… Сегодня ночью она была у него. Была в его спальне. Разворошила его постель. И все же почему-то она казалась невинной. Она была в белом, в длинной ночной рубашке, отделанной тонкими кружевами. Тонкая мягкая ткань льнула к ее телу, обрисовывала формы, подчеркивая их и дразня воображение, но скрывала секреты, которые он еще только начал открывать своими прикосновениями. Она стояла здесь, элегантная, с распущенными волосами, волнами ниспадающими на плечи и спину. Они подчеркивали синеву ее глаз и оттеняли тонкие, словно точеные черты лица. На ее белой ночной рубашке играли отблески пламени свечи, тени рельефно обрисовывали гордый подъем груди и манящую тень у соединения бедер. Она упрямо задрала подбородок, и он почувствовал, как в нем вместе с желанием поднимается раздражение. Она продолжала все отрицать: отрицала, что что-то ищет, не признавала себя самозванкой.