Хозяйка истории. В новой редакции М. Подпругина с приложением его доподлинных писем
Волны. Волны.
………………………………………………………….
Новый год вдвоем встретили.
Было очень хорошо.
А что до Подгорного, он не сказал ничего. Разве что сказал про разрядку.
И опять. Опять – в шубе.
………………………………………………………….
Сейчас час – первого дня Нового года.
Володька все еще спит. Завтрак готов. Меня зарядили как будто. Что же это такое со мною?
Может, она пропитана чем-нибудь?
Висит на вешалке.
Буду будить.
Не буду будить.
Хватит. Боюсь. Не пиши.
Себе говорю.
Надень.
Разденься только.
3 января
Иногда жалко америкашек даже становится.
Ведь они ничего не знают, что знают о них.
Ничего – о нашей любви.
5 января
Сначала скучная лекция о валютном кризисе в США.
Потом психотерапевтическая беседа по итогам последнего тестирования. – Проблема самооценки личности (моей, разумеется).
Внутренняя свобода. Внутренняя дисциплина. Чистота ощущений.
И вдруг:
– А почему бы вам не завести дневник?
Я насторожилась.
– Какой дневник?
– Интимный дневник.
– Кому понадобился мой интимный дневник?
– Ну зачем же – «понадобился»? Дневник пишется для себя. Чтобы разобраться в себе самой и не стать рабыней собственных комплексов. Неужели у вас нет потребности в дневнике? При ваших-то переживаниях?.. при их-то интенсивности?..
– Нет, – отвечаю. – У меня нет такой потребности.
Сама напряжена. Не проверка ли? Неужели что-то узнали?
Мне объяснили – с их психотерапевтических позиций – чем он для меня хорош. Интимный дневник.
– А как же, – спрашиваю, – режим? Как же «болтун – находка для шпиона»?
– Елена Викторовна, вам ли объяснять, как можно, а как нельзя?
– Ну, нельзя это понятно как. А можно? В специально прошитой тетради и с пронумерованными страницами? И на каждой странице – подпись начальника режимной группы?
– Зато неприкосновенность будет гарантирована. Никто кроме вас не прочтет.
– Так уж и не прочтет?
– У вас будет собственный секретный чемоданчик. Своя печать. Будете получать и сдавать под расписку. Опечатанный.
– А писать буду прямо в Отделе?
– А почему бы и нет? У вас будет своя комнатка, свой стол. Сидите и пишите. А сжечь захотите – пожалуйста. Спишем. По акту. В установленном порядке.
– Извините, я так не хочу.
– А как же вы хотите?
– Никак.
Больше не настаивали.
К чему такой разговор? О дневнике никто не знает. Даже Володька.
9 января
Разговаривала с генералом.
Спрашивал меня о Конфуции.
По-моему, он волнуется.
Вдохновлял:
– Читайте, читайте. «Речные заводи»… [100]
Я с ним подчеркнуто любезна.
«Старые друзья».
Не подумал бы, что кокетничаю.
Нет, не подумает.
Знаем, товарищ генерал, ваши «речные заводи» [101].
10 января
Вот она, свобода: пишу без разрешения.
Этим и ограничусь – сегодня ничего не было.
14 января
С новыми установками [102] будем в феврале серьезно прорабатывать китайскую тему.
26 января
Генерал боится, что я увлекусь телевизором. Т. е. отвлекусь от Китая. От Никсона [103]. (Я ведь «такая эмоциональная»!)
– До вашего Китая с Никсоном еще три недели [104].
– Зато какие, – сказал генерал.
Я его успокоила:
– Мы с Никсоном будем смотреть одни и те же передачи. Уж он-то своих американцев не пропустит. Там их, знаете, сколько? [105]
– И Киссинджер, – сказал генерал. – Он тоже будет смотреть.
Спросил, что я думаю о нашей хоккейной сборной.
Думаю, что будет золото.
И он того же мнения.
Серебряные медали наверняка чехи получат. Будут грубо играть. Генерал болеет против. Он больше за финнов и шведов. Шведы, наверное, бронзу возьмут [106].
Американцы тоже могут войти в четверку.
Просил обратить внимание на Роднину [107]. «Наша надежда».
Вспомнил о сувенире:
– Что же это я вручить вам забываю… Держите. На память о событиях в Бангладеш.
Первая бангладешская марка. Изображен тот самый Муджибур Рахман – в очках. Лоб открыт, большой нос. Темные с проседью волосы, усы.
– Вашими молитвами, может, только и выжил, Елена Викторовна.
Ну почему он всегда пошлости говорит? Я хотела насчет молитв, но промолчала, сдержалась.
И потом, в судьбе Муджибура лично я, насколько помню, участия не принимала. Он сам.
Насколько помню и насколько способна отдавать отчет себе – хоть в чем-то.
29 января
Занятия на дому. Приходил Т. Т., китаевед (с лицом гипертоника), седой – из отставных. Автор каких-то статей о Китае – под псевдонимом. И как мне рекомендовали, большой знаток Востока.
То, что знаток, – никаких сомнений. Умеет писать иероглифами. Показывал. Удивительно разговорчив.
У него задача такая – пропитать меня китайским духом.
Сколько-то лет жил в Пекине. Жил и служил. Говорят, был в охране Мао Цзэдуна. Только я не поняла кем: переводчиком?
Рассказывал, как ловил черепах на удочку. Рыбак. Но я предупреждена: он и приврать может.
А говорит интересно – заслушаешься.
Я ведь о Китае ничего не знаю.
А кто знает?
Володька не знает.
И Никсон не знает, и Киссинджер.
Никсон боится Китая – еще больше, чем мы.
И уважает – с испугу.
Еще бы не бояться! Что же это за страна такая, где яйца обмазывают глиной и месяцами выдерживают в земле? Где продают их, яйца, на вес, а не поштучно?.. Где едят собак, и, хуже того, крыс, и, хуже того, крысиных зародышей, гадость какая, в особом соусе?! [108] И называют все эти кушанья красивыми поэтическими именами?!. Что такое жареный бамбук? Он ел. Что такое трепанг? Он ел. Почему они пренебрегают мясом? И что это за рыба, если она сладкая?
А суп из ласточкина гнезда?
А консервированные скорпионы?
Он говорит, что, если съесть скорпиона, не будут досаждать комары [109].
Спасибо. Увольте.
Я, конечно, уважаю чужие вкусы и по любознательности своей сама бы попробовала какой-нибудь кислый бульон, прозрачный, как стекло, и без единого колечка жира, и все-таки от народа, соорудившую такую фантастическую стену на тысячи км и еще недавно считавшего за благо всем женщинам поголовно уродовать ноги, – вот уж не знаю, что от него ожидать.
А Никсон опростоволосится.
Мы его раскусим.
3 февраля
Видела открытие Олимпиады [110].
Ничего. Зрелищно.
Был парад. Греки шли первыми. Можно подумать, они древние греки.
Далее по алфавиту.
Смотрела, кто как одет. Самое интересное.
Австрийцы – в чем-то тирольском таком. А бельгийцы шли в шапках, почти как у нас – в ушанках, и сапогах довольно симпатичных, кажется, на меху. Испанцы – в испанском (в пончо, нет?). Французы были в черном – во всем! – черные брюки и черные, ниже колен, пальто, и ботинки тоже черные – почти как шпионы – все строго, даже слишком строго. Восточные немцы в меховых поддергунчиках были. Наверное, это очень изящно, только с нашими не сравнить. Шубы с воротниками – у нас. Мне захотелось тут же надеть. Мою.